Кирилл Королев - Китайская мифология. Энциклопедия
Жертвы земле приносили в день летнего солнцестояния, жертвоприношения совершались в пекинском храме Земли, который, как и храм Неба, сохранился до наших дней. Этот храм имел квадратные черты (квадрат — символ земли) и располагался на двух террасах квадратной формы, причем на нижней террасе помещались изображения священных рек и горных вершин (вспомним древнее обозначение земли в Китае — «реки и горы»). Помимо жертвоприношения, император на священном храмовом поле проводил в начале весны ритуал первой борозды, тем самым восстанавливая плодородие почвы после зимней спячки. Только после совершения этого ритуала на севере страны приступали к полевым работам (на юге, где ежегодно получали по два и даже три урожая, это правило не соблюдалось). Императрица же совершала жертву в честь богини шелководства, супруги легендарного Желтого предка Хуанди. По замечанию Л. С. Васильева, «тем самым и земледелие (занятие мужчин), и шелководство (женское дело) получали торжественное благословение божественных сил, в качестве посредников-просителей перед которыми выступали соответственно император и императрица».
В конце года император совершал обряд поклонения предкам — в храме Предков перед табличками с именами всех предков-императоров во главе с основателем династии, а в другом храме раз в десять лет он приносил жертвы в честь основателей всех предшествовавших династий. Отправление этого культа, как и культов Неба и земли, являлось исключительной прерогативой императора, если же жертвы Небу, земле и предкам приносил обыкновенный человек, его обязанностью было пропустить наиболее существенные («сокровенные») части церемониала, иначе он рисковал совершить святотатство и разрушить сакральную чистоту ритуала, как его понимали конфуцианцы.
Безусловно, ни Небо, ни земля — в силу своей абстрактности — не являлись божествами в строгом значении этого термина; скорее они выступали как первопринципы китайского мироздания, наделявшие правителя властью над Поднебесной. Во главе же пантеона собственно божеств стояли такие фигуры, как Нефритовый император Юйди, «темный» бог Сюаньтянь, основоположники трех религий — Конфуций, Лаоцзы и Будда, легендарные первопредки Фуси, Шэньнун и Хуанди, бодхисаттва Гуаньинь и бог войны Гуаньди.
Как говорилось в главе, посвященной даосской мифологии, культ Юйди (или Юйхуана шанди) сохранял официальное признание сравнительно недолго, а в эпоху Цин был даже объявлен еретическим, однако в народе его продолжали чтить как главу пантеона, и это почитание отразилось, в частности, в китайском классическом романе с его несомненной фольклорно-мифологической основой: во многих произведениях Нефритовый император называется «священным властителем Неба», как бы подменяя собой древнего Шанди, а также «всемилостивейшим», «высочайшим», «наимудрейшим» и т. д. Среди его придворных — Всевидящий глаз и Всеслышащее ухо, он обитает в небесном (или облачном) дворце с золотыми воротами, его окружают божественные военные и гражданские сановники, ему подвластны не только боги и духи, но и князья преисподней во главе с бодхисаттвой Дицзанваном.[99]
«Один поставишь ногу на голову Ао». Китайская народная картина из коллекции академика В. М. Алексеева. На лубке изображена небесная дева сяньнюй с персиком бессмертия в руке. Выражение «поставить ногу на голову Ао» означало победить на экзаменах. Ступени перед троном императора украшались резными изображениями черепахи Ао, а представлявшиеся императору победители экзаменов вставали, таким образом, на голову черепахи.
Бога-повелителя севера Сюяньтяня (или Сюаньу) почитали прежде всего как победителя демонов, который, согласно одному сюжету, всего за неделю по поручению Юйди избавил Поднебесную от демонов и бесов. Его называли «Темным богом», ибо он олицетворял собой северный небосвод, имевший, как считалось, черный цвет с красным оттенком.
Усмирителем демонов провозглашали и бога войны Гуаньди, однако своей славой и популярностью это божество обязано не столько ратным подвигам, сколько непоколебимому следованию нормам конфуцианской морали. Кроме того, культ Гуаньди — ярчайший пример обожествления реального исторического лица; в средневековом Китае подобное обожествление сделалось едва ли не повседневной практикой (по саркастическому замечанию французского синолога А. Масперо, почти каждый китайский бог — это в прошлом человек, обожествленный покойник).
В романе Ло Гуань-чжуна «Троецарствие» о «прототипе» Гуаньди — полководце III века Гуань Юе — говорится:
Вдруг Гуань Юй прилетел на помощь, как гроза.В руках его кованый меч сияет, как иней на солнце.Халат в попугаях цветных взвивается, как мотылек.Где конь его ступит ногой, там духи и демоны стонут,И гнев его мог остудить лишь вражеской крови поток.[100]
Исторический Гуань Юй был знаменит тем, что, даже попав в плен и будучи приговорен к смерти, не отрекся от своего друга Лю Бэя, которому принес клятву на верность. Как пишет Л. С. Васильев, «эта легендарная верность и честность, вкупе с другими традиционными конфуцианскими добродетелями, приписанными молвой Гуань Юю, получили со временем широкую известность в народе… Императоры различных династий, принимая во внимание именно его конфуцианские, а отнюдь не военные, доблести, жаловали ему один за другим почетные титулы, пока наконец в 1594 году он не был удостоен высочайшего в стране титула ди („государь“),[101] звания „Помощник Неба, защитник государства“ и деификации в качестве бога войны Гуаньди».
Хотя Гуаньди считался богом войны, как и положено обожествленному полководцу, среди его «обязанностей» преобладали мирные занятия. Этого бога почитали как покровителя литературы (по преданию, Гуань Юй любил перечитывать хронику «Весны и осени»), как защитника торговли и богатства, даже как подателя сыновей. Эти сугубо гражданские «обязанности» бога-воителя, вероятно, объяснялись тем, что в Китае — в отличие, скажем, от Японии или Европы — престиж гражданского чиновника был намного выше престижа военного. Впрочем, возможно и другое толкование: в китайской небесной иерархии, по образу и подобию иерархии земной, каждую чиновничью должность занимали одновременно два подданных Небесного императора — чиновник военный и чиновник гражданский. Именно таким военным чиновником и был Гуаньди — во всяком случае, как бог богатства, что подтверждается существованием в китайской мифологии его гражданского «альтер эго» — божества достатка Биганя.
В эпоху Цин Гуаньди стал, пожалуй, самым популярным божеством народного пантеона, храмы, посвященные ему, строились по всей стране, а в деревенских кумирнях, где обычно ставили на алтарях таблички с именами наиболее важных, по мнению крестьян, божеств-заступников, имя Гуаньди практически всегда соседствовало с именами Конфуция, Лаоцзы и Гуаньинь. О популярности этого бога говорит и тот факт, что среди китайских буддистов ходило предание о приобщении Гуаньди к «четырем благородным истинам», а даосы, с легкостью презрев очевидный анахронизм, сложили легенду о победе Гуаньди и воинства Пяти священных пиков (У юэ) над мятежным великаном Чию, мифическим противником «первого бессмертного» Хуанди.
Не меньшее количество легенд окружало и буддийскую бодхисаттву Гуаньинь, наиболее почитаемую богиню позднего китайского пантеона. Культ этой богини, несмотря на его «чужеродность», пользовался личным благоволением императора, а в народе Гуаньинь считалась самым благожелательным среди божеств, истинной «матушкой-заступницей», индийское происхождение которой давным-давно забылось. В романе «Путешествие на Запад» ей посвящены такие строки:
Являла, светлой мудрости полна,Четыре добродетели она;Была, как золотое изваянье,—На нежной шее жемчуга блистанье,Прическа, словно свившийся дракон,А волосы, как в тучах небосклон.Из тюля сделан воротник открытый,Пошел на юбку лучший бархат рытый,А золотой изящный поясок —На счастье бодхисаттвы был намек.Ее лицо сияло белизною,Краснели губы точкою одною,Прекрасный взор ее горел звездой,А брови, словно месяц молодой,Казалось, изгибались прихотливо.Неувядающие ветви ивыОна в сосуде золотом несла.Роса в нем благодатная была.Она в ответ на каждое моленьеС любовью посылает облегченье,Ей молится с надеждою народ,Она от всяких бед его спасет,И, как гора Тайшань, она надежна,И потому довериться ей можно.
Дворец небожителей. Картина на шелке (XII в.).
