Игорь Мусский - 100 великих зарубежных фильмов
Через весь фильм проходит «Тема зеркал». Метафора довольно проста. Эртебиз объясняет Орфею: «Зеркало — дверь, через которую Смерть приходит и уходит. Зеркало есть в каждом доме. Смотритесь в него всю жизнь, и вы увидите, как Смерть трудится над вами». Кроме того, зеркало даёт возможность погрузиться в самого себя («зазеркальные» блуждания Орфея на «том свете» — конечно, не более чем его путешествие в глубины самого себя).
Кокто пришлось немало потрудиться, чтобы реализовать свои оригинально задуманные трюки, всевозможные входы в зеркало и выходы из него. Для их осуществления пришлось построить двойники комнат (из которых одна была «отражением» другой, хотя вместо зеркала между ними был пустой проём), найти дублёров, ставших «отражениями» актёров.
Снимался «Орфей» в небольшой долине близ Шевреза. Если декорации сцен, связанных с жизнью поэта, были созданы д'Обоном, то декорации для сцен, в которых фигурирует Смерть, были взяты из действительности. В развалинах Сен-Сирского офицерского училища Жан Кокто решил создать «зону смерти», через которую Эртебиз ведёт Орфея. В течение нескольких ночей высокие стены, разрушенные бомбами, сожжённые пожаром залы служили для его труппы студией. Кокто прислонил к старым стенам несколько гипсовых слепков с античных образцов, кое-где прибавил решётчатые загородки. «Это развалины человеческих привычек, — говорил Кокто. — Зона, в которой души ещё не успели полностью отрешиться от того, что было их оболочкой, от форм их „привычки“ в жизни…»
Поскольку Эртебиз свой в Зоне, он не идёт, а плавно летит над землёй. Чужак Орфей с трудом преодолевает сопротивление встречного ветра. Кокто придумывает здесь новый трюк. Он устанавливает Перье перед рирэкраном, а на экран проецирует заранее отснятую (с движения!) плёнку с Маре. Совмещение производит незабываемый эффект: стоящий неподвижно Эртебиз кажется летящим в двух шагах от Орфея, несмотря на усилия Поэта догнать его. На ходу они умудряются перебрасываться фразами.
Орфей не сразу понимает, что Принцесса — его смерть и вместе с тем его запредельная любовь. Драма любви находит разрешение в финальном эпизоде, когда принцесса Смерти требует у Эртебиза помочь ей в мятежном деле воскрешения Орфея. Он только что убит (вакханки, растерзавшие, согласно мифу, безутешного певца, в фильме заменены толпой враждебных автору поэтов-авангардистов и их беснующихся подружек). Когда всё кончено и получивший дар бессмертия Орфей входит и комнату, где его поджидает Эвридика, лицо Принцессы освещает улыбка: жертва принесена. Теперь осталось только расплатиться — за ней и Эртебизом уже посланы зловещие мотоциклисты-конвоиры. По сути дела, это самоубийство, тем более что кара за такой поступок, по туманному намёку Кокто, превосходит все наши земные представления о наказании.
Потрясает зрителей финальный монолог Смерти. Присутствующий на съёмках П. Лепроон пишет: «…Мария Казарес говорит, кричит, голос её дрожит, она вся трепещет, впав в состояние транса, который уже заставлял содрогаться зрителей… при её появлении на сцене театра Матюрен. Слёзы текут по её щекам, голос прерывается рыданиями. Призыв к Эртебизу отзвучал… „Стоп!“ Но обычный приказ не нарушает тишины. Жан Кокто удаляется потрясённый… „Какая актриса!“ — шепчет он».
Музыка «Орфея», как и предшествовавших фильмов Кокто, совершенно оригинальна. На этот раз он записал звуки барабанов эстрадного оркестра Катерины Дюнхам, наложив их на партитуру Жоржа Орика, и иногда даже прекращал музыку в оркестре, чтобы звучали одни барабаны. Эффект оказался потрясающий!
«Все искусства могут и должны ждать. Они даже ждут смерти художника, чтобы жить. Только абсурдность сумм, в которые обходится кинопроизводство, обязывает кинематограф к немедленному успеху. Тем самым кино обрекает себя на то, чтобы служить развлечением. Что касается „Орфея“, я решил подвергнуть себя риску создать фильм так, как если бы кинематограф мог ждать, как если б кино было Искусством, которым оно заслуживает быть». Так говорил Кокто в 1952 году. Позже режиссёр посетовал на то, что «Орфей» не имел такого успеха в прокате, на который он надеялся. Картину приняли только в Германии, где в одном из кинозалов её показывали каждую субботу в течение четырёх или пяти лет.
Но фильм был чрезвычайно высоко оценён критиками. «Орфей» был удостоен Гран-при Международной критики, премии зарубежной критики на фестивале в Венеции и, наконец, получил премию «Виктуар» журнала «Синемонд» как лучший французский фильм за 1950 год. Долгие годы «Орфея» с энтузиазмом смотрели в киноклубах.
«В „Орфее“ Кокто использовал самые зрелищные кинематографические жанры, произвольно их перемешав и нанизав на мифологический каркас, — детектив, мелодраму, фильм ужасов, — отмечает киновед Латавра Дуларидзе. — „Орфей“ — фильм в определённом смысле неповторимый, сочетающий достоинства законченного шедевра и выставки, где сегодняшний зритель может получить возможность ознакомиться с образами, волновавшими воображение этого замечательного художника, сумевшего вечный „орфический“ миф преломить сквозь мироощущение XX столетия».
«РАСЁМОН»
(Rashômon)
Производство: Япония, 1950 г. Авторы сценария: А. Куросава и С. Хасимото по рассказам Р. Акутагавы. Режиссёр А. Куросава. Оператор К. Миягава. Художник С. Мацуяма. Композитор Ф. Хаясака. В ролях: Т. Мифунэ, М. Мори, М. Киё, Т. Симура, М. Тиаки, К. Уэда, Д. Като, Ф. Хонма.
Творчество Акиры Куросавы, корнями уходившее в национальную почву, было новаторским. В «Расёмоне», богатом новыми драматургическими и изобразительными приёмами, он обновил язык традиционного японского фильма. «Я вырос на серьёзной и глубокой базе японской культуры (искусство, литература, театр, в первую очередь театр Но). И на этой японской базе я подвергся западному влиянию. Это позволило мне его судить, отделять то, что мне казалось лучшим, то, что мне подходило, не забывая никогда о японской традиции», — заявил в одном из интервью Куросава.
Руководство студии «Дайэй» не жаловало картины на злободневные темы. Помня об успехе дилогии о дзюдо, Куросаву уговаривали вернуться к «дзидайгэкам», к фильмам на самурайскую тематику. И он согласился, но пошёл необычным путём, обратившись к творчеству Рюноскэ Акутагавы, великого новеллиста начала XX века.
Первым вспомнил об Акутагаве Синобу Хасимото, сценарист студии «Дайэй», с которым Куросава впоследствии долго и плодотворно сотрудничал. «Ни один из его рассказов не был к тому времени экранизирован, — говорит Хасимото, — я прочитал шесть или семь из них. Больше всего мне понравился рассказ „В чаще“, и я написал сценарий на его основе. Куросава решил ставить по нему фильм».
Сценарий Хасимото нуждался в доработке. Так как его автор не мог работать из-за болезни, Куросава самостоятельно закончил сценарий.
«Расёмон» — это экранизация двух рассказов Акутагавы: «В чаще» и «Ворота Расёмон», написанные в разное время и о разных эпохах. Куросава определил время действия фильма десятым веком, эпохой разрушительных феодальных войн. Но конфликты, психологические характеристики персонажей, философия произведения современны и актуальны, а старина условна.
Сюжет фильма необычайно прост.
…Ливень загнал под своды полуразрушенных городских ворот дровосека (Такаси Симура), буддийского монаха (Минору Тиаки) и бродягу (Китидзиро Уэда). Завязывается беседа. Монах пытается доказать, что справедливость и добро ещё существуют, разбойник утверждает, что мир — это ад. А дровосек рассказывает историю, которая произошла у него на глазах. Молодой самурай (Масаюки Мори) шёл по лесу с женой (Матико Киё)… Красавицу увидел разбойник (Тосиро Мифунэ). Он хитростью заманил самурая в глухую чащу, привязал его к дереву, после чего овладел женщиной и расправился с самураем.
Куросава показал случившееся не один, а четыре раза, и каждый раз по-новому — так, как увидели сцену жена самурая, разбойник, дух убитого самурая, вызванный колдуньей, и, наконец, посторонний свидетель — дровосек. Четыре версии — это, в сущности, четыре разные новеллы об одном и том же событии. Отсюда вывод — нет истины на земле, всякая правда относительна, непостижима.
Разбойник Тадзёмару на допросе тщеславно гордится своей победой, своей отчаянной храбростью, своей звериной силой. Актёр Тосиро Мифунэ создал идеальный портрет разбойника, смелого и одновременно жестокого. В эпизоде схватки с самураем Мифунэ повторяет игру лесного хищника со зверьком, попавшим к нему в лапы. Но приходит время убивать. С поднятым мечом бросается он на самурая и пронзает его.
Женщина по имени Масаго, которую превосходно играет Матико Киё, обвиняет разбойника в грубом насилии, содрогается от ужаса, но не может скрыть ни равнодушия к погибшему мужу, ни восторга перед дикой, необузданной мужественностью напавшего. Она изображает себя слабой и несчастной жертвой.
