Алексей Востриков - Книга о русской дуэли
«Федор Иванович сделался мало того что богомолен, а просто ханжой. Но все-таки эти новые религиозные чувства не помешали ему завести в Москве страшную картежную игру и сделаться ярым дуэлистом. Убитых им он сам насчитывал 11 человек. И он, как Иоанн Грозный, аккуратно записывал имена их в свой синодик. <…>
От этого брака[36] у них было 12 человек детей, которые все, кроме двух дочерей, умерли в младенчестве. Довольно оригинально Американец Толстой расплачивался с своими старыми долгами: по мере того как у него умирали дети, он вычеркивал из своего синодика по одному имени убитого им на дуэли человека и ставил сбоку слово „квит“. Когда же у него умерла прелестная умная 12-летняя дочка[37], по счету одиннадцатая, он кинулся к своему синодику, вычеркнул из него последнее имя и облегченно вскрикнул: „Ну, слава тебе Господи! хоть мой курчавый цыганенок будет жив!“» [89, с. 179–180].
Второй по значимости после самого дуэлянта в деле чести является фигура секунданта. В определенном смысле секундант воплощает в себе социальный смысл дуэли. Дуэль от убийства отличается тем, что она проводится по правилам. Именно соблюдение правил и гарантируют секунданты. Они выступают не столько как личности, сколько как представители общества, носители общественного мнения.
Обязанности секунданта обезличены. Секундант – это одушевленный шагомер, хронометр, справочник и т. д. Секундант – это роль, функциональное место, которое может быть занято любым полноправным членом общества. Вспомним лермонтовского доктора Вернера, ничего не знавшего об обязанностях секунданта, но удовлетворявшего главному требованию – незапятнанной чести.
И в то же время от секунданта на дуэли могло зависеть очень многое, особенно в России. При отсутствии общепринятых дуэльных кодексов, при короткой дуэльной истории секундант становился не только блюстителем ритуала, но и основным его носителем и даже творцом.
Кроме того, очень важной функцией секунданта в деле чести была адвокатская (или представительская) в отношении своего принципала.
Чаще всего дуэль проводилась с равным представительством дуэлянтов секундантами – по одному, реже – по два или по три. И тогда секундант, будучи уже не просто секундантом на дуэли, но секундантом своего принципала, имел определенные «особенные» обязательства перед ним. Он должен был проследить, чтобы дуэль проводилась так и по таким правилам, которые бы не ставили его принципала в невыгодное положение по сравнению с соперником. Секундант мог позволить себе то, что было непозволительно дуэлянту. Он мог заявить о неготовности своего принципала к дуэли и необходимости отсрочки, о невозможности (или неудобстве) пользоваться тем или иным оружием и т. д. В определенных случаях он имел право принимать решения от имени своего принципала, не советуясь с ним: во время переговоров он мог принять извинения или отказаться от них и т. д. Конечно, последнее слово оставалось за главными действующими лицами, и они имели возможность переиграть все заново. Но и секундант мог воспользоваться правом: если его линия поведения не будет принята, отказаться от секундантских обязанностей.
Кроме того, секундант помогал своему принципалу подготовиться к бою, должен был избавить его от мелочных забот и дать возможность сосредоточиться на поединке. По французской традиции, если в дуэли участвовало по два или больше секундантов с каждой стороны, то они разделялись на «старших» и «младших», или, иначе, на «секундантов» и «тьерсов» (т. е. «вторых» и «третьих»); тьерсы выполняли в основном технические функции, а секунданты – адвокатские и распорядительские. В России такое разделение не было принято.
Возможна была и дуэль с одним общим секундантом. Если кто-то из соперников приезжал к месту боя без секунданта, то секундант противника неизбежно становился общим.
Могло случиться и так, что у одного из соперников было два секунданта, а у другого только один (так было, например, на дуэли Печорина с Грушницким), – в этом случае «обобществления» секундантов не происходило.
Кто же мог быть секундантом?
В первую очередь секундант должен быть таким же человеком чести, как и дуэлянт. Секундант должен удовлетворять тем же требованиям, что и дуэлянт; по своему положению, возрасту и т. п. секундантам необходимо так же соответствовать друг другу, как и дуэлянтам, но со значительно большими допусками; секунданты должны соответствовать и уровню своих принципалов.
Наброски М. Ю. Лермонтова. 1832–1834
Секундант должен быть вооружен и готов к бою так же, как и дуэлянты; если один из соперников нарушал правила боя, угрожая жизни своего визави, секунданты обязаны были вмешаться и остановить поединок, даже силой оружия. Кроме того, секундант был готов к тому, чтобы заменить своего принципала на поединке (такая возможность специально оговаривалась, хотя реальные случаи подобных замен нам неизвестны).
На роль секунданта, как правило, приглашался человек, авторитетный в данном обществе чести и хорошо знающий дуэльный ритуал. Он своим честным именем гарантировал исполнение требований ритуала и тем самым достижение цели поединка.
Исключения представляли собой своеобразный вызов. Особенно показательны случаи, когда в качестве секунданта предлагался человек, благородство которого вызывало сомнения. Ю. М. Лотман, комментируя приглашение Онегиным своего слуги Гильо в секунданты на поединок с Ленским, писал: «…Появление Онегина со слугой вместо секунданта было ему[38] прямым оскорблением (секунданты, как и противники, должны быть социально равными; Гильо – француз и свободно нанятый лакей – формально не мог быть отведен, хотя появление его в этой роли, как и мотивировка, что он по крайней мере „малый честный“, являлось недвусмысленной обидой для Зарецкого)» [117, с. 534].
Нестандартный выбор секунданта – это всегда вызов, но необходимо определить, когда он адресован сопернику, когда – секунданту, когда он выражает отношение к данной конкретной дуэли, а когда и к институту дуэли в целом.
Для успешного выполнения «адвокатской» функции предпочтение при выборе секунданта отдавалось человеку близкому. Так, естественным считалось приглашение в качестве секунданта брата, реже – отца или другого родственника. Особенно часто секунданты-родственники принимали участие в дуэлях, где была затронута семейная честь. При подготовке дуэли Чернова с Новосильцевым посредником и секундантом первого сначала был его младший брат Сергей и только потом его заменил Рылеев. Это еще один штрих к картине постепенного превращения дела семейного (секундант – брат) в дело общественное (секундант – один из руководителей тайной организации).
Еще более распространенным было приглашение в секунданты друга (чаще всего при этом и сослуживца). С одной стороны, друг лучше знает дуэлянта и сумеет защитить его интересы. С другой стороны, в узком кругу друзей и сослуживцев формируется близкое отношение к чести и представление о дуэльном ритуале. Кроме того, принадлежность секунданта и принципала к одному обществу чести (например, полку, роду войск, гвардии и т. п.) отчасти гарантировала, что на дуэли будет защищена не только личная честь, но и честь этого общества.
Зарецкий. Иллюстрация М. В. Добужинского к «Евгению Онегину» А. С. Пушкина. 1938
Если дуэль происходила за границей, то естественным было стремление взять в секунданты земляка, соотечественника.
Возможен был и еще один принципиальный подход к выбору секунданта. Если дворянину было нанесено оскорбление, когда рядом не было его друзей, сослуживцев и т. д., любой присутствующий дворянин мог посчитать своим долгом представиться и предложить свои услуги. Оскорбленный чаще всего принимал такое предложение; было вполне закономерным, что тот, кто присутствовал при его «позоре», увидит, как он смоет пятно со своей чести.
Совершенно естественным и даже почти обязательным было участие в дуэли в качестве секунданта человека, замешанного в ссоре, послужившей причиной поединка. Как говорил драгунский капитан, приятель Грушницкого (тот самый, которого Печорин ночью в кустах под балконом «ударил так неловко по голове»): «…Я даже обязан быть его секундантом, потому что обида, нанесенная ему, относится и ко мне».
Если дворянин затруднялся в выборе секунданта (например, если он был в незнакомом ему городе, стране и т. п.), то он оказывался перед дилеммой: или пригласить в секунданты незнакомого человека, или обратиться к сопернику с просьбой назначить ему секунданта (или «уступить» одного из своих). Можно было предложить драться с общим секундантом. У любого из этих вариантов были свои плюсы и минусы. Привести в качестве секунданта «своего», но низшего по положению (слугу, камердинера, хозяина гостиницы и т. п.) – это явный вызов. Пригласить в качестве секунданта незнакомого человека – довольно опасно: дуэлянт мог оказаться без помощи в трудную минуту, а секундант, согласившийся на случайное предложение, рисковал оказаться защитником труса и подлеца. Предоставить противнику право назначить секунданта – это очень по-рыцарски. Но такое благородство как бы обязывает соперника к столь же возвышенно-благородному ответу. В некоторых случаях подобное благородство расценивалось как оскорбление. Именно так было воспринято д’Аршиаком предложение Пушкина назначить ему секунданта и привезти его прямо к месту поединка [199, с. 124–129]. На самом же деле Пушкин вовсе не собирался оскорблять д’Аршиака, хотя и был сильно раздражен, в том числе и надоедливым педантизмом секунданта Дантеса. Для него действительно очень актуальным был вопрос, кого пригласить секундантом, чтобы, с одной стороны, это был не совсем чужой человек, а с другой – чтобы не кинулся примирять соперников и заминать ссору, а выполнил требования Пушкина. Встреча с К. К. Данзасом разрешила ситуацию.
