Питер Джеймс - Тайны древних цивилизаций. Энциклопедия самых интригующих загадок прошлого
Еще одно бросающееся в глаза несоответствие между отчетом от 31 мая и другим отчетом, позднее составленным в Афинах, относится к огромному количеству ювелирных украшений, обнаруженных под медным сосудом. В письме от 31 мая вообще не упоминается об украшениях. Как Шлиман умудрился упустить из виду более 10 000 сережек, бусин, монет и заколок? По его собственному объяснению, безоговорочно принимаемому его сторонниками, все это содержалось в плотно спрессованной почве, заполнявшей несколько больших серебряных кувшинов; лишь когда он смог вычистить их, дополнительные сокровища появились на свет. Но против этого факта свидетельствует сам Шлиман в книге «Троя и ее останки», когда говорит, что он заметил золотую чашу в серебряном кувшине еще до того, как извлек находку из-под земли. Трэйл полагает, что, будучи любителем, Шлиман очистил бы такую находку прямо на месте. В защиту Шлимана можно указать, что он намеревался обмануть турок и лишить их положенной доли сокровищ, поэтому старался как можно быстрее спрятать и вывезти свои находки, прежде чем турецкие чиновники узнали об их существовании.
Однако есть еще странный вопрос о подписях к рисункам, приложенных к отчету о раскопках 1874 года. Страница рисунков ювелирных украшений первоначально была снабжена кратким рукописным замечанием Шлимана, где говорилось лишь, что это серьги и другие ювелирные предметы. Лишь в последнюю минуту перед публикацией Шлиман добавил торопливо написанный заголовок (который даже не сочетается с рисунками), где утверждалось, что находки принадлежат к сокровищам Приама, а к подрисуночной подписи были добавлены подробности о местонахождении находки. Это либо дает основание для подозрения, что в последний момент было принято решение включить эти великолепные экземпляры в состав сокровища (как утверждает Трэйл), либо указывает на небрежность редактора (как утверждает Истон).
И наконец, существуют некоторые странности, связанные с содержанием самого сокровища. Трэйл отметил, что ряд предметов, позднее внесенных в каталог Берлинского музея как часть сокровища, появляется на фотографиях и рисунках, сделанных Шлиманом до начала сезона раскопок 1873 года. Истон видит в этом неумышленное совпадение: поскольку фотографии сокровища делались в спешке, на них могло попасть несколько предметов, найденных раньше, а впоследствии сотрудники Берлинского музея уже сами перепутали похожие предметы. Здесь нам снова приходится выбирать между обвинениями в обмане и необыкновенной небрежностью исследователя.
Если Шлиман умышленно вводил своих коллег в заблуждение, то как ему удалось это сделать и с какой целью? Трэйл однажды выдвинул предположение, что он купил находки с намерением объявить о своем личном открытии (эту теорию до сих пор поддерживают некоторые критики), но теперь пришел к выводу, что Шлиман постепенно накапливал крупные находки, чтобы потом представить сенсационное открытие. Он делал это еще и с целью убедить сомневающихся в существовании дворца Приама, так как сокровище якобы было найдено в одном из внутренних помещений. К сожалению, Шлиману пришлось отказаться от своей первоначальной истории, которая связывала сокровище непосредственно с дворцом (из-за карты, нарисованной Лорентом). Однако с характерной для него изобретательностью Шлиман выдвинул другую романтичную, но неправдоподобную историю-, сокровище Приама было вынесено из дворца, подожженного победоносными греками.
Мог ли Шлиман быть столь опытным лгуном, чтобы полностью выдумать или «улучшить» свое открытие, а затем перенести его местонахождение с целью доказать свою правоту? Здесь мы должны шире взглянуть на Шлимана как на человека и археолога. Некоторые несообразности в дневниковых записях Шлимана о его деловом визите в Америку в 1851 году — задолго до начала его археологической деятельности — привели к современной переоценке его репутации. Шлиман утверждает, что 21 февраля он посетил президента Филмора в Белом Доме и провел полтора часа в личной беседе с ним, а затем встретился с другими политиками на званом вечере на 800 персон. Однако скептикам было трудно поверить, что президент Филмор счел возможным посвятить полтора часа своего времени беседе с неизвестным немецким бизнесменом. Более того, в газетах того времени нет ни слова о столь крупном мероприятии, как званый вечер и прием, описанный Шлиманом.
Еще более необычно выглядит подробный дневниковый отчет Шлимана о пожаре в Сан-Франциско вечером 3 июня. Пожар на самом деле произошел на месяц раньше, когда Шлиман был в Сакраменто. Это не простая ошибка в датировке, поскольку в более ранних дневниковых записях за май об этом событии не упоминается. Лучшее, что могли придумать защитники Шлимана, это предположение, что ему захотелось попрактиковаться в правописании, и он переписал газетную статью! Хотя Шлиман, должно быть, оттачивал свои навыки в английской речи, он едва ли делал это в собственном дневнике. Впоследствии Шлиман открыл офис в Сакраменто, где покупал золотой песок у шахтеров и отправлял его в банк Сан-Франциско. Он покинул Калифорнию в апреле 1852 года после того, как партнер обвинил его в обмане; причиной конфликта был недовес, якобы выявленный при поставках золота.
Шлиман-археолог
Можно ли сказать, что Шлиман решил открыть новую страницу своей жизни и исполнить мечту своего детства, покинув жестокий мир бизнеса и вступив на более спокойную стезю археологии? По-видимому, нет, так как даже воспоминания Шлимана о причинах его детского желания стать археологом вызывают некоторые сомнения. В автобиографическом вступлении к своей книге «Илион», опубликованной в 1880 году, Шлиман утверждает, что, когда ему было семь лет, отец подарил ему на Рождество книгу с гравюрой, изображающей троянцев, бегущих из пылающего города. Именно тогда решительный мальчик, отказавшийся поверить, что некогда великий город исчез без следа, объявил, что он когда-нибудь откроет его остатки. Как ни печально, Шлиман никогда не упоминал об этом своем желании в устном или письменном виде, пока не обнаружил Трою. В более ранней книге «Итака, Пелопоннес и Троя», опубликованной в 1869 году после путешествия по главным гомеровским местам, Шлиман приводит совершенно другую историю своего детства: в школе он написал по-латыни сочинение о Троянской войне, в котором признался, что больше всего на свете хочет посетить места, воспетые в гомеровском эпосе.
Хуже того, часто публиковавшееся заявление Шлимана о том, что он является первооткрывателем Трои, совершенно неправомочно. Присвоив себе эту честь, он игнорировал вклад, сделанный реальным первооткрывателем Трои — англичанином Фрэнком Калвертом. Пионер археологических исследований в Турции, Калверт был первым, кто проводил раскопки в Гиссарлыке. Он открыл храм Афины в 1865 году и сыграл ключевую роль в дальнейших событиях, убедив Шлимана приступить к раскопкам в 1868 году. Создается впечатление, что Шлиман сначала совершенно не подозревал о возможной связи Гиссарлыка с древней Троей и направлял свои усилия в основном на бесплодные раскопки в Бунарбаши, который считался более перспективным с археологической точки зрения, обратившись к Гиссарлыку лишь после того, как Калверт привлек его внимание к этому месту. К чести Шлимана, он с энтузиазмом отнесся к предложению Калверта. В то время это казалось идеальным решением, поскольку, хотя Калверт владел половиной земли, на которой возвышался огромный курган Гиссарлык, он был не в состоянии самостоятельно финансировать дальнейшие раскопки.
Однако впоследствии Шлиман не пожелал делиться своим открытием и продолжал систематически отрицать заслуги Калверта. В своей книге «Троя и ее останки» Шлиман дошел до утверждения, что именно он, а не Калверт обнаружил храм Афины и что Калверт выкопал лишь две маленьких канавы, а не четыре. Эти утверждения были ложными, поскольку Калверт опубликовал отчет о своей работе в 1865 году, а на собственных планах Шлимана были показаны все канавы, выкопанные Калвертом. Шлиман разорвал соглашение о разделе находок на земле Калверта, которое они заключили между собой, и умышленно ввел своего коллегу в заблуждение, занизив ценность обнаруженных скульптур. Наследники Калверта даже сейчас стараются заявить свои права на сокровища Трои.
Так или иначе, Шлиман был не последним археологом, постаравшимся присвоить всю славу от великого открытия. Какими были его нравственные стандарты, когда речь шла о более скромных находках? Не так давно стало известно о других случаях, когда Шлиман фальсифицировал археологические доказательства, если считал это удобным для себя. В 1888 году он выполнил обширные работы в одном из домов, приобретенных им в Афинах, в ходе которых было обнаружено полтора десятка надгробных камней с надписями, по всей видимости, взятых с какого-то античного кладбища. Шлиман, всегда безотлагательно публиковавший результаты своих открытий, написал короткую статью для престижного журнала немецкого археологического института в Афинах. Однако в 1974 году доктор Джордж Коррес из Афинского университета совершил неутешительное открытие: четыре надписи, предположительно обнаруженные Шлиманом, уже находились в частных коллекциях до 1888 года и даже были опубликованы. Источником надписей, судя по всему, был предыдущий владелец дома, имевший по меньшей мере три экземпляра в своей коллекции. Шлиман снова преувеличил свою роль и заслуги, хотя в то время он уже был знаменит на весь мир.
