Геннадий Иванов - 100 великих писателей

Кроме того, Омар Хайям был еще астрономом, выдающимся философом и математиком, в своих трудах он предвосхитил некоторые открытия европейской математики XVII века, которые при его жизни не были востребованы и не нашли практического применения. Хайям написал книгу «Алгебра», которую издали в XIX веке во Франции, специалисты были удивлены математическим прозрениями поэта. Вспомним, что Хайям жил в XI–XII веке.

Стихи Хайям писал на языке фарси в форме рубаи. Именно благодаря ему эта форма стала известна всему миру. Рубаи — это афористичное четверостишие, в котором рифмуются первая, вторая и четвертая строки. Иногда рифмуются все четыре строки. Вот пример такого рубаи:

Я вчера наблюдал, как вращается круг,Как спокойно, не помня чинов и заслуг,Лепит чаши гончар из голов и из рук,Из великих царей и последних пьянчуг.

Многих привлекает не только поэтическая прелесть стихов Хайяма, не только мудрость, но и бунтарский дух. Вот один из подстрочников подобного стихотворения. Подстрочник — это дословный перевод стихотворения, без поэтической обработки.

Если бы у меня была власть, как у Бога,Я сокрушил бы этот небосводИ заново создал бы другое небо,Чтобы благородный легко достигал желаний сердца.

Бунтарски выглядит и частое прославление в стихах вина. Ведь вино запрещено Кораном. Однажды один читатель убеждал меня, что на самом деле Хайям имеет в виду не обычное вино, а вино в некоем философском смысле. Может быть, и в философском тоже, но давайте внимательно прочитаем еще раз:

Роза после дождя не просохла еще,Жажда в сердце моем не заглохла еще.Еще рано кабак закрывать, виночерпий,Солнце светит в оконные стекла еще!

Под мелодию флейты, звучащей вблизи,В кубок с розовой влагой уста погрузи.Пей, мудрец, и пускай твое сердце ликует,А непьющий святоша — хоть камни грызи.

Бросил пить я. Тоска мою душу сосет.Всяк дает мне советы, лекарства несет.Ни одно облегчения мне не приносит —Только полная чарка Хайяма спасет!

Все-таки главный мотив творчества персидского поэта — радость, любовь, вино тоже входит в этот перечень. Не напрасно же исламское духовенство отрицательно относилось не только к философскому вольнодумству поэта, но и к теме вина. Легенда гласит, что Хайяма запрещено было хоронить на мусульманском кладбище.

Милосердный, я кары твоей не боюсь,Славы скверной и скользких путей не боюсь.Знаю: ты обелишь меня в день воскресенья.Черной книги твоей, хоть убей, не боюсь!

Замечательную повесть об Омаре Хайяме «Запах шиповника» написал Вардан Варджапетян. В ней одна сцена очень хорошо выражает взгляды поэта на суть жизни:

«— Господин, чай уже готов. И твои любимые лепешки с медом.

— Помнишь, однажды я тебе сказал, что лучше чая вино…

— А лучше вина женщина, а лучше женщины — истина, — смеясь, скороговоркой докончила Зейнаб.

— Да, так я сказал тогда. А сегодня, гуляя по саду, понял — все пустое. Все в мире имеет вес и протяженность, объем и время бытия, но нет такой меры вещей — истина. То, что вчера казалось доказанным, ныне опровергнуто. То, что сегодня считают ложным, завтра твой брат будет учить в медресе. И не всегда время — судья понятий. Сколько болтовни я слышал о себе! Хайям — доказательство истины, Хайям — скряга, Хайям — бабник. Хайям — пропойца, Хайям — богохульник, Хайям — святой, Хайям — завистник. А я такой, какой есть.

— А я, господин?

— Ты лучше вина и важнее истины. Давно хочу дать тебе денег, купи золотой браслет с колокольчиками, чтобы я издалека слышал — ты идешь».

В этом разговоре поэта и мудреца с возлюбленной отражена поэзия Хайяма в полной мере, ее смысловая, как нынче говорят, доминанта.

Вот лицо мое — словно прекрасный тюльпан,Вот мой стройный, как ствол кипарисовый, стан,Одного, сотворенный из праха, не знаю:Для чего этот облик мне скульптором дан?

Если б мне этой жизни причину постичь —Я сумел бы и нашу кончину постичь.То, чего не постиг я, в живых пребывая,Не надеюсь, когда вас покину, постичь.

Омар Хайям прежде всего представляет литературу Ирана и Средней Азии. До сих пор о нем пишут «персидский и таджикский поэт». Во времена Хайяма это был огромнейший арабский халифат, включающий и Иран, и нынешнюю Среднюю Азию, и другие территории. Многое в жизни поэта было связано с Самаркандом, а похоронен он в Нишапуре, теперь это Иран.

Данте Алигьери

(1265–1321)

В мировой литературе есть имена, которые всегда будут столпами, маяками, символами величия и божественности таланта. Это Гомер, Данте, Шекспир, Гёте, Пушкин… На этих гениях как бы стоит само здание цивилизации.

Италия XIII века представляла собой поле постоянных распрей и битв. Страна была раздроблена, шла яростная борьба между гвельфами и гибеллинами. Флоренция, родина Данте, причисляла себя к гвельфам. Все, кто уходил из-под власти императоров Священной Римской империи, предпочитая протекторат папы, а также королей и принцев французской крови, становились гвельфами. Гибеллинами же становились феодалы и городские патриции, а также целые города, как Пиза, торговавшие с Востоком и конкурирующие с Флоренцией. Еретические движения, ненавидящие папу, стали союзниками гибеллинов.

4 сентября 1260 года гибеллины наголову разбили вооруженные силы гвельфов. Изменник-флорентиец Бокка дельи Абати отрубил руку своего знаменосца, и флорентийцы бежали. Реку, багровую от крови флорентийцев, люди помнили потом десятилетия. Данте в детстве слышал много рассказов об этом коварном предательстве и о кровавой реке. Потом в «Божественной комедии» он поместит предателя в самые глубокие бездны ада: поэт задевает ногой вмерзшую в лед голову — в ледяной могиле на вечные муки осужден изменник дель Абати.

Данте родился в мае 1265 года. Флоренция в это время находилась под папским интердиктом (отлучение от церкви). В городе не звонил ни один колокол.

Данте с детства гордился тем, что он происходит из рода Элизеев, основателей Флоренции. Предок, крестоносец Качагвида, сражался с сарацинами под знаменами императора Конрада. Данте считал, что именно от него он унаследовал воинственность и непримиримость. От рода Боллинчоне, фанатичного гвельфа, поэт унаследовал политическую страстность.

Отец Данте был юристом. Матери будущий поэт лишился в младенчестве. Отец умер, когда Данте было восемнадцать лет. Образование он получил сначала классическое во Флоренции, потом в Болонье в университете изучал высшие науки — этику Аристотеля, риторику Цицерона, поэтику Горация и Вергилия и языки.

В одиннадцать лет его обручили с шестилетней Джеммой Донати. Он женился на ней только уже после смерти Беатриче — знаменитой возлюбленной Поэта.

Беатриче — «дающая блаженство» — была ли она на самом деле или это поэтический вымысел? Биографы Данте разыскали в архивах Флоренции сведения о том, что жил тогда во Флоренции богатый банкир Фолько Портинари и была у него дочь, которую и воспел Данте. Она умерла в 1290 году. Это все, что мы о ней знаем. Сам поэт сообщает только то, что впервые ее увидел, когда девочке было девять лет. Она была моложе его на несколько месяцев. Зато Данте много говорит о своих чувствах: «в самой сокровенной глубине сердца» родилась в нем любовь к девочке. Она была одета «в благороднейший кроваво-красный цвет, скромный и благопристойный, украшенная и опоясанная так, как подобало юному ее возрасту». «Владыка любви — Амор» завладел сердцем мальчика. «Часто он приказывал мне отправляться на поиски этого юного ангела; и в отроческие годы я уходил, чтобы лицезреть ее. И я видел ее, столь благородную и достойную хвалы во всех делах, что, конечно, о ней можно было сказать словами Гомера: „Она казалась дочерью не смертного, но бога“».

Это была тайная жизнь души мальчика, она заставляла его уходить «в себя», жить своим внутренним миром — все это развивалось в нем поэтический талант.

Любовь Данте к Беатриче через девять лет примет почти космический масштаб. Он увидит в ней Божий промысел и будет находить особый смысл в цифрах, окружающих их встречу. «Число три является корнем девяти, так что без помощи иного числа оно производит девять; ибо очевидно, что трижды три девять. Таким образом, если три способно творить девять, а творец чудес в самом себе — Троица, т. е. Отец, Сын и Дух Святой — три в одном, то следует заключить, что эту даму (Беатриче) сопровождало число девять, дабы все уразумели, что она сама — девять, то есть чудо, и что корень этого чуда единственно чудотворная Троица».