Николай Непомнящий - 100 великих загадок природы
Лицо у него, говорит Слепцов, длинное, спина «короткая», руки и ноги длинные. А следы он оставляет большие, полукруглые, «как месяц». Одет в оленью шкуру.
А в 1948 году народный судья М. Попов записал рассказ Иннокентия Попова в Жиганском районе. Тот сообщил, что знал семью Очикасовых, у которых чучунаа похитил трехлетнюю дочь. Это сделал «большой человек, вышедший из леса», который затем скрылся в горах.
Через три года девочку нашли. Сначала ее не узнали — на ней была надета тесная мохнатая шкура. Только когда эту шкуру распороли и сняли, поняли, что перед ними пропавшая дочь, которая совсем одичала.
И вот журналист снова беседует с Николаевым.
— Думаю, — говорит он, — что следует обратить внимание на ряд обстоятельств. Почти все свидетели сообщают о чучунаа как о реальности, без фантастических подробностей, свойственных легендам. В рассказах слишком много совпадений в деталях облика, манерах поведения чучунаа.
Не исключен такой вариант: в какой-то период, когда на территории Якутии наблюдалось вытеснение одних групп древнего населения другими, более развитыми, часть аборигенов ушла в малодоступные районы. Подходящим местом для них были бы, в таком случае, верховья Яны, Индигирки и их притоков.
Впрочем, примерно с середины 50-х годов встречи с чучунаа прекратились. Может быть, ни одного из них уже не осталось? Однако могут сохраниться следы материальной культуры…
Что можно еще добавить? Наверное, вот что.
Историк и этнограф Г. Ксенофонтов в своей книге «Ураангхай Сахалар. Очерки по древней истории якутов» также обращает внимание на сведения о чучунаа. И приводит записи рассказов якутов, которые поразительно совпадают даже в деталях с приводившимися выше. Афанасии Винокуров (Жиганский улус) поведал: «Чучунаа — человек, живущий охотой на диких оленей. Ест он мясо оленей в сыром виде. Говорят, с дикого оленя он целиком сдирает шкуру, как мы снимаем шкуру с песца. Эту шкуру натягивает на себя. Когда шкура ссохнется на теле, чучунаа заводит себе новую одежду. Он будто бы живет в норе наподобие медведя. Голос у него противный .. Часто видят его убегающим…»
Как видим, и тут речь идет совсем не о сказочном или легендарном существе. Показательно, что сам Г. Ксенофонтов цитируемые записи сопроводил заголовком: «Рассказы о диком человеке чучунаа».
— Так что ничего необъяснимого здесь нет, — резюмирует Семен Иванович Николаев. — Ведь до сих пор в дебрях Бразилии, Филиппин и в некоторых других местах даже в наши дни находят неизвестные племена. Некоторые уголки Верхоянья по труднодоступности, думаю, могут поспорить с любыми малоизвестными областями. А по климатическим условиям — тем более. Вполне возможно, что здесь нас, ученых, могут ожидать сюрпризы… Еще одна деталь. «Чучунаа» — это слово можно перевести с одного из местных речений как «беглый», «отверженный».
«…Теперь я часто вспоминаю наш разговор с Христофором Стручковым, — заканчивает Ю. Свинтицкий, — быстрые воды Индигирки, редкие лиственницы, холодные уступы гор, кинжалами упершиеся в небо. Видимо, есть еще у них свои тайны».
В ПЛЕНУ У САСКВАТЧЕЙ
Его разбудил толчок, встряска — и вот он не лежит, а висит. Висит внутри своего спального мешка и будто едет. На ком-то или на чем-то. Альберт Остмен проснулся окончательно и совершенно четко осознал: внутри своего спальника стоя, или, вернее, полусидя перемещается в пространстве. Он не скользит, нет, его потряхивает, будто он привязан к седлу лошади. И все, что вокруг него: жестяные ребра консервных банок, несгибаемый кол ружья, — все вибрирует и бьет его железными углами.
Кто или что его тащит? Но что бы это ни было, оно шло. И держало спальный мешок с Альбертом и со всем его вооружением в вертикальном положении; его спальник не касается земли. А темнота — абсолютная!
Вот сейчас тот, кто его тащит, поднимается круто вверх, слышно его дыхание — утяжеленное А временами совсем как человеческое покряхтывание. Неужели тот? Горный дух из легенды, о чем бормотал старый индеец?
…Старый индеец, нанятый Альбертом перевозчик, ровными ударами весел взбивал воды океана Тихого, или Великого. Альберт с терпеливым равнодушием выслушал предупреждение индейца о каком-то духе, воплощенном во что-то вроде обезьяны.
— Это гориллы. У нас, в Канаде, они не водятся.
— Обезьяна — эйп. Эйп-Каньон. Обезьянье ущелье. Да, это там живут саскаватчи. — Индеец повел затылком в ту сторону, куда двигалась лодка. — Может, мало их осталось, но они есть.
Летом 1924 года после долгой работы по рубке леса Альберт Остмен получил отпуск. Место для отдыха он выбрал поглуше, более чем за сто миль севернее Ванкувера — там, где, по слухам, еще можно было добывать золотишко. Где-то в тех местах должны быть заброшенные золотые прииски. Вот бы ему убить двух зайцев: намыть золотого песочка и хорошенько отдохнуть. Поохотиться, полежать у костра в безлюдье да в тиши.
Безмятежным покоем потянулись дни Альберта. Убил оленя — мяса девать некуда! Костер развести, за водой к ручью спуститься, сварить оленину, добавить приправу, все довольствие, что с собой привез, в аккуратности держать, чтобы под рукой, — об этом только и забота. Стал похаживать по окрестным холмам — место предгорное. Где-то здесь раньше добывали золото. Может, что и осталось?
Шесть дней безмятежного жития! На седьмой — началось.
Проснувшись утром, он вылез из спального мешка, потянулся снять брюки с ветки. А их нет. Брюки валяются на земле. Ветром сдуло? А почему так скомканы? Консервные банки вечером стояли стопкой: кофе, тушенка, две банки нюхательного табака. Все развалено. Кострище разворочено. Кто-то явно здесь похозяйничал. Альберт почему-то заподозрил дикобраза. Грызун мог запросто сжевать его ботинки — толстокожие бутсы. Этого допустить нельзя. И уже в эту ночь, ложась спать, Альберт положил их на дно спальника. Все консервы, пакеты и банки — в рюкзак. Рюкзак же повесил повыше над землей, чтобы ни одна четвероногая скотинка его не достала.
Спал он крепко и безмятежно, как всегда. Проснувшись, увидел странную картину: подвешенный рюкзак остался висеть на лямках, но вывернут наизнанку. И все содержимое рассыпано по земле.
Он спустился к горному ручью освежиться. В холодном потоке была им оставлена оленья туша — он привязал ее к камню. Остмен с трудом верил своим глазам: ни туши, ни обрывка веревки, ни даже камня.
Кто же его ночной гость? Медведь? Мог ли медведь вывернуть рюкзак? Вот пакет с черносливом. Был полон, сейчас ополовинен. И никаких следов — почва каменистая. Кое-где он заметил, правда, не следы, а так — вмятины, как бы от мокасина очень большого размера.
К ночи погода испортилась, небо затягивали тучи. Альберт упрятал в рюкзак все, что туда влезло, и засунул его в спальник, потом снял ботинки и тоже положил их на дно. Ружье засунул внутрь, все патроны при себе и охотничий нож в новом кожаном футляре. Остмен залез в мешок в брюках и куртке, твердо решив: не спать, а посмотреть — кто же он, его ночной посетитель?
Робкая капля дождя упала на лоб. Он накинул на лицо клапан и… крепко заснул.
…Выхватить нож? Прорезать в спальнике дырку, чтобы выскочить с ружьем? Но он сдавлен со всех сторон, стиснут, невозможно даже пошевелиться. Хорошо еще, что мешок сверху не полностью сдавлен, — можно дышать. Экая беспомощность! А вооружен до зубов. Но он спеленут собственным спальником и не подвинуться ни на полдюйма.
Но если хотели убить, давно бы это сделали, — приходили же по ночам. Значит, в плен попал. Ну ладно, ружья он из рук не выпустит.
Его вздернули и резко перевернули. Начали спускать вниз, вертикально вниз, будто ведро в колодец. Альберт понял: он висит над пропастью, и тот, кто его держит, спускает его вниз. Вместе с собой.
Вдруг Альберт ударился о твердую почву. Зажатое отверстие мешка раскрылось. Он выкатился безжизненной чуркой, головой вперед и сделал глоток, еще глоток воздуха. Сырого, предрассветного. Живой.
Ружье — в правой руке, левой начал массировать сведенные судорогой ноги. А кто-то рядом стоит и дышит, кто-то большой, дыхание высоко над ним. Наверное, "тот, кого индеец назвал саскватч.
Просветлело, или глаза присмотрелись: он увидел силуэты. Остмен хрипло кашлянул и произнес:
— Ну, что?
В ответ смутное бормотание. Силуэты неподвижны. Ближе к нему сам похититель: будто буйвола хотели превратить в человека, но бросили работу, не закончив. Весь в шерсти, весь! Сверху донизу. А глазки маленькие, красноватые. Не то очень сутулый, не то просто горбатый. Поодаль — трое, ростом поменьше. К ним подошел похититель и стал издавать звуки, гортанно выкрикивая. Очевидно, объяснял цель своего странного приобретения. Мадам — это можно было понять по фигуре — его явно не одобряла. Двое молодых неотрывно смотрели на Альберта. Скоро рассвело. Все четверо отошли за камни и исчезли, будто и не было их вовсе.
