Бхагаван Раджниш - Библия Раджниша. Том 3. Книга 1
Для того, чтобы быть сикхом, нужно соблюсти всего пять условий; вы сможете, да и любой сможет. Эти условия называются пять «К», потому что каждое слово начинается с буквы К. Кеш означает волосы, kamap означает нож; kaччxa означает нижнее белье - зачем это, для меня до сих пор остается тайной. Это единственный вопрос, на который я не могу ответить. Какой философии это служит? Странно, но этому должна быть причина.
Я спросил сикхских священников и их верховного главу: «Все понятно - отрасти волосы, владей кинжалом или ножом -но каччха?.. Какой теологический, теософический, философский смысл имеет каччха?»
Они сказали: «Никто никогда не спрашивал об этом; мы просто должны следовать этим пяти К».
Возможно, во времена Нанака, когда он выбрал каччху, не прекращались войны между мусульманами и индусами. Он полностью изменил весь Пенджаб. Он дал людям совершенно новую энергию, с которой они должны были сражаться, и из индусов, которые не умели воевать, которые не хотели воевать, выросла воинственная раса. Одежда индусов была, возможно, не совсем подходящей для сражений. Просторные дхоти, свободные мантии - они были удобными, очень удобными, и очень воздушными, что особенно ценно для жаркой страны; они напоминали о временах, когда у людей не было необходимости заниматься тяжелым трудом. Но для солдат такая одежда не годилась, поэтому Нанак изменил одежду: вместо дхоти он создал салвар, который представлял собой нечто вроде пижамы. Но на войне... в любой момент эта пижама могла с вас упасть, потому что она держалась всего на одном маленьком шнурке.
Я вижу, это очень развеселило Нилам, потому что она пенджабка. И она знает пенджабцев - все они весельчаки! Поэтому Нанак, должно быть, подумал, что было бы неплохо им иметь еще и нижнее белье, потому что их салвар может в любую минуту с них упасть, что вызовет беспорядок и приведет в замешательство - солдат не должен стоять голым посреди поля! Под их салваром должно быть что-то наподобие нижнего белья.
Этот старый сардар посчитал меня сардаром, потому что в Золотом Храме никогда и никто, кроме сардаров, не говорил; это было беспрецедентно. Он и в самом деле ломал голову, почему я, такой религиозный человек, обрезал волосы. А мне в то время было всего тридцать лет.
Тогда я сказал ему: «На это есть причина. Я пока не чувствую себя истинным сардаром, и не хочу, чтобы люди заблуждались на этот счет. Поэтому четыре условия я сохранил, а волосы обрезал. Когда я стану истинным сардаром, я отращу волосы».
Он сказал: «Это верно. Невероятно важно, что человек подумал о том, чтобы не прикидываться настоящим сардаром.
Вы много лучший сардар, чем мы: мы считаем себя истинными, потому что у нас присутствуют все пять признаков».
Среди этих людей я нашел своих. И это было не трудно, это был о просто. Я говорил на их языке, об их религиозных идиомах, цитируя их священные писания - говоря при этом то, что хотел сказать от себя. Разумные люди все это сразу понимали и начинали собираться вокруг меня.
Я начал создавать группы моих людей по всей Индии. Теперь для меня уже не было необходимости говорить о сикхизме, индуизме, джайнизме; теперь не было, но на протяжении десяти лет я непрерывно говорил о них. Постепенно, когда я уже нашел своих людей, я прекратил говорить о постороннем. После двадцати лет путешествий я также прекратил и путешествовать, потому что в этом тоже отпала необходимость. Теперь у меня были мои люди: если они хотели прийти ко мне, они могли прийти.
Тогда это было необходимостью; я не видел другого пути, чтобы найти своих людей. Все уже разделились. Не осталось открытого мира: кто-то христианин, кто-то индус, кто-то мусульманин. Очень трудно найти кого-нибудь, кто не принадлежит ни к какой религии. Я должен был найти своих людей из этих закрытых групп, но для того, чтобы проникнуть в эти группы, я должен был говорить на их языке. Соразмерно тому, как мое откровение становилось все более и более ясным, я постепенно отказался от их языка.
И после нескольких лет борьбы за появление моих саннь-ясинов я решил устроить этот трехгодичный период, своеобразную паузу, в течение которой любой, кто хотел меня покинуть, мог бы это сделать... потому что я не хочу вмешиваться в чью-либо жизнь.
Если я могу улучшить вашу жизнь - хорошо.
Если я не могу улучшить ваше существование, то будет лучше, если вы покинете меня.
Люди, которые были со мной просто потому, что им нравились мои беседы, не смогли перенести моего молчания: они ушли. Естественно, когда кто-то уходит, он должен найти повод, чтобы оправдать себя; он должен оправдать себя. Он не может просто сказать: «Я ухожу, потому что Бхагаван больше не говорит». Это показало бы, что он находился здесь не из-за меня, а только для того, чтобы слушать меня. Он мог бы получить то же самое при помощи магнитофона или видео; он мог бы прочесть книги - с этим нет проблем. Он был не со мной. Ему нравилось то, что я говорил, но это не был его собственный поиск, это было для него лишь развлечением.
Эта пауза помогла. Сначала я должен был найти своих людей; но, естественно, когда собираешь вокруг себя большое количество народа, среди них могут быть и случайные люди.
Вот, например, Нилам со мной - говорю ли я или нет, - а ее муж ушел. Он был здесь случайным; милый человек, любящий человек, но его интересовали только мои беседы. Он мог приехать из Пенджаба в Пуну для того, чтобы только послушать меня; он и сюда приехал, но он так и не смог найти то, что искал. Все это было только развлечением. Но для Нилам это было ее жизнью. Он просто поставил Нилам перед выбором: «Выбирай: либо остаешься здесь с Бхагаваном, либо уходишь со мной; я ухожу».
Нилам было очень тяжело, трудно, но она выбрала меня, оставила своего мужа и забыла о своей семейной жизни. Там она была богата, у нее был свой прекрасный дом, собственная машина, у нее было все. Здесь же, я вижу, ей приходится заниматься тяжелым трудом в саду, на дороге; но она безмерно счастлива и вся светится, как никогда раньше. Ее муж подождал несколько месяцев — возможно, она вернется, потому что с ней ее дочь, но дочь тоже отказалась возвращаться.
Ее дочь Прия выбрала меня, кого она видела мельком, и бросила своего отца, который ее очень любил. Прия - их единственный ребенок, но она отказалась; она не уйдет. Даже если Нилам уйдет, она по-прежнему собирается оставаться здесь. Муж Нилам снова женился, на этот раз на очень богатой вдове. Он был случайным: рано или поздно, этим путем или иным, он должен был покинуть нас. Он просто следовал за Нилам, потому что любил ее.
Итак, эти три года помогли: мы отбросили весь ненужный груз - потому что, чем выше вы продвигаетесь, тем больше багажа вы должны выбросить. На равнинах ваш багаж может быть большим, но когда вы начинаете двигаться выше, вы должны решить, что вам не нужно, и оставить это. На еще большей высоте, вы должны отбросить еще больший груз.
Когда Эдмунд Хиллари достиг вершины Эвереста, у него с собой вообще ничего не было. Он просто стоял там без вещей, потому что по мере восхождения ему пришлось все бросить. Вначале у него было множество всяких вещей и приспособлений - эта вещь и та вещь, баллоны с кислородом... Он был ученым, поэтому так многочислен был его багаж, его несли пятьдесят носильщиков. Но постепенно, на каждом привале, он был вынужден оставлять что-нибудь, потому что нести все это становилось невозможным. Было достаточно нести самого себя. Когда он стоял на вершине, у него с собой абсолютно ничего не было; чтобы донести себя до вершины нужно быть невесомым. Эти три года помогли сбросить лишний груз; из-за этого изменилась моя речь, как вы могли заметить. Вы увидите многое... Те, кто слышал меня раньше и слушает меня теперь, испытывают большие затруднения — так много потрясений.
Но сейчас я просто говорю правду, которая является моей, потому что сейчас я могу верить, что вы поймете меня, что вам не нужны никакие посредники: Иисус, Махавира, Будда, Кришна.
Я могу говорить непосредственно с вами. Мне нет необходимости играть словами. Итак, эта пауза была перерывом в пути. Игра, в которую я должен был играть, была необходимым злом; иначе у меня не было бы возможности найти вас. Как вы думаете, смогли бы вы прийти к атеисту, аморальному, нерелигиозному человеку? Если вы зададите себе такой вопрос, вы поймете, что я был вынужден использовать религию и религиозную терминологию. Я пользовался этим против своей воли, только для вас. Именно для вас я проделал все это, но сегодня в этом нет больше необходимости. Кто-то спросил, посылают ли люди мне шутки, как это было в Пуне. Они начали забрасывать меня шутками. Я сказал нет, потому что сейчас шутки мне больше не нужны. В то время я не отказывался от них, потому что все это было не более чем развлечением. Теперь это больше не развлечение. Между прочим, если шутка сама придет ко мне, я не стану ее отвергать. Но сейчас я хочу говорить свою простую правду непринужденно, прямо, не раздумывая.
