Бхагван Раджниш - Передача лампы
Одного русского ученого держали в одиночной камере годами, он сохранил свой рассудок только благодаря счету. От одного он считал до миллионов и миллионов миллионов, а затем обратно, а затем снова и снова… он был великим математиком. А еще он был шахматистом, поэтому, когда он уставал от счета, он играл в шахматы с воображаемым партнером. Играя в шахматы и просчитывая выигрышные ходы, он сохранил рассудок.
Но обычный человек через три недели ломается, и у него начинаются галлюцинации. Это его личные галлюцинации. В этом вся сложность: они не получили подтверждения толпы. Поэтому тюремные власти решили, что содержание людей в изоляции — самое жестокое наказание, которое только можно вынести. Это поистине самая ужасная пытка.
Толпа — это образ жизни; он может быть жалким, он может быть бедственным, но так живут все. Если кто-то проснется и увидит, что все спят и видят кошмары — страдают необоснованно, создают иллюзии, которые не опираются на действительность, — на этого человека будут смотреть как на врага. Он лучший друг, но он обречен на то, что на него будут смотреть как на врага.
Такова вся история человечества: на друзей смотрели как на врагов, а на врагов смотрели как на друзей.
Я сею тишину вокруг себя. Это следствие моей внутренней тишины. Когда я нахожусь на рынке, естественно, все чувствуют обеспокоенность, унижение, несоответствие — их убеждения рассыпаются; иначе какую я могу представлять опасность?
Я опасен только тем, что они живут в мире ложных убеждений, а я делаю все возможное, чтобы дать им понять: во что бы вы ни верили — это вздор, и если вы не отбросите это, вы не сможете прийти к переживанию блаженства, вы не сможете соприкоснуться с истиной как она есть.
Я буду продолжать делать это, потому что я не могу даже представить, что нет ни одного шанса разбудить человечество — если не сегодня, то завтра; если не я, то кто-нибудь еще. Но утратить надежду значит отказаться от всех возможностей будущего роста человеческого существа. Поэтому я буду продолжать, пока буду чувствовать свою правоту… а они будут продолжать сторониться, пока будут чувствовать опасность.
Даже если удастся воспламенить нескольких человек, этого будет достаточно, более чем достаточно. Потому что эти несколько человек воспламенят еще нескольких человек. Это может быть как лесной пожар.
Беспорядок, волнения, уродства окружающей жизни должны быть уничтожены, но они не могут быть уничтожены тем, кто использует разрушительные методы. Они могут быть уничтожены только тишиной, умиротворением, любовью, состраданием.
Ошо, находиться в твоем присутствии — такое прекрасное переживание. Мы называем его беседой. Это слово кажется мне настолько ничтожным по сравнению с тем, что здесь происходит. Существует ли слово в каком-либо из языков, которое сможет хотя бы показать, если не пояснить, что происходит между мастером и учеником?
Ни в одном языке нет слова для обозначения взаимопроникновения мастера и ученика. Это самое странное явление в жизни. Это не взаимоотношения, это что-то гораздо более глубокое, более величественное, более беспредельное. Стоит вам только познать вкус бытия учеником, как задачей мастера станет помочь вам отбросить его — ученический образ мысли: он настолько удовлетворяющий, настолько цельный, что никто не хочет от него отказываться.
Говорят, что Махакашьяп, один из учеников Гаутамы Будды, никогда ничего не говорил. Снова и снова спрашивали его другие ученики — ведь он был великим философом, прежде чем пришел к Гаутаме Будде; у него были тысячи последователей; он был одним из умнейших людей, окружавших Гаутаму Будду, возможно, следующим после Гаутамы Будды: «Почему ты молчишь? Почему ты не говоришь ничего?»
Из-за того, что ученики постоянно донимали его, он в конце концов сказал: «Дело в том, что я не хочу ничего говорить, потому что не хочу выходить из ученичества. Что-то сказать, обнаружить себя, стать значительным в глазах Гаутамы Будды опасно. Я хочу сидеть в углу и просто наслаждаться присутствием мастера. Я пришел в поисках истины, но теперь у меня нет никакого желания делать это. Я пришел сюда в поисках просветления — я отбросил эту мысль. Просто находиться в присутствии этого человека: чувствовать его изливающуюся любовь, его тишину, проникающую в каждый уголок моего существа, — уже так много, что просить большего просто неблагодарно».
Вот парадоксы жизни: Махакашьяп стал первым, кто достиг просветления. Его тотальности в ученичестве было достаточно, чтобы сделаться просветленным. И единственное, что о нем сказано в буддистских писаниях, — это то, что он рассмеялся. Это был первый раз, когда он хоть как-то выразил свои чувства.
Будда посмотрел на него и спросил: «Махакашьяп, ты никогда не разговариваешь — почему ты смеешься?»
Он ответил: «Это забавно! Я пытался затаиться, чтобы не попасть к тебе в поле зрения. Здесь так много жаждущих просветления, истины, предельного, что я подумал: „Пусть достигнут они; я могу подождать. Ожидание так прекрасно“. Мне пришлось рассмеяться, потому что я первым вступил в мир просветленных, хотя никогда об этом не просил».
Будда сказал: «Это случилось потому, что ты никогда об этом не просил. Ты, по сути, даже отбросил всякое желание достигнуть этого. Ты приближался к этому, ты даже стал бояться, что это может случиться, поэтому ты прятался по углам и никогда не задавал вопросов. А я знал, что с тобой это произойдет первым — прежде чем с кем-либо еще, — поскольку именно эти качества и нужны. Невольно ты выполнил все условия. Не сердись на меня; я не имею отношения к этому. Только ты ответствен за то, что случилось».
Махакашьяп ответил: «У меня только одно желание: хотя я и стал просветленным — и это потрясающее переживание, — пожалуйста, позволь мне, пока ты жив, не уходить куда-либо еще. Позволь мне оставаться в твоей общине, куда бы вы ни направлялись».
Это была передвижная, странствующая коммуна: пару дней здесь, пару дней в другом месте.
Будда сказал: «Я не могу сказать тебе „нет“; ты никогда ни о чем не просил».
Махакашьяп всю свою жизнь оставался с Гаутамой Буддой. Когда Гаутама Будда умер, он начал говорить. Когда его спросили почему, он ответил: «Теперь я должен создавать ту же атмосферу для тех, кто не изведал вкуса ученичества. У меня не было намерения становиться мастером, но судьба не позволила мне им не стать. Я хотел умереть прежде, чем Гаутама Будда, чтобы мне не нужно было нести эту ношу». Он стал одним из великих мастеров — того же уровня, что и Гаутама Будда, — и он выпустил не одно поколение великих учеников и великих мастеров.
Я рассказывал о дзен: Махакашьяп был первым (не Гаутама Будда), кто положил начало процессу, кульминацией которого явилось дзен. Именно его ученик, Бодхидхарма, принес эту весть в Китай. И, возможно, Гаутама Будда согласился бы не со всем, что составляет дзен, потому что настоящий мастер дзен и его основатель — это Махакашьяп, который тотально отличался от Гаутамы Будды: менее серьезный, с чувством юмора, абсолютно лишенный самолюбования.
Человек, который в конечном итоге сыграл решающую роль, был Бодхидхарма; он вышел из пятого поколения учеников Махакашьяпа. Он был исполнен решимости придать дзен особый характер, которым тот обладает и поныне.
Бодхидхарма пошел даже дальше, чем Махакашьяп. У него отличное чувство юмора, он очень открытый, не ведающий правил и норм поведения, очень скромный и невинный, не имеющий философского образования, говорящий очень просто. Но простые слова в устах такого человека, как Бодхидхарма, приобретают такую свежесть, такую значимость — намного большую, чем может иметь какой бы то ни было философский язык.
Философские слова неопределенные, невыразительные, громоздкие — много шума из ничего. Бодхидхарма говорит телеграфически точно: если хватит десяти слов, он не употребит одиннадцать.
Никто не мог и предположить, что этот малый источник, возникший в таком молчаливом человеке, как Махакашьяп, станет одной из самых благородных и совершенных форм духовности. У Махакашьяпа есть такое качество, как смиренность: он был таким смиренным, что отбросил даже саму мысль о просветлении, о достижении истины. Конечно, он практиковал в присутствии своего мастера: он готов отказаться от всего — включая поиск истины. Если Гаутама Будда окажется в аду, он тоже хотел бы попасть в ад; ему неинтересно оказаться в раю.
Это странное явление, о котором на Западе не имеют понятия. Там есть учащиеся, там даже знают слово «ученик», но там никогда не достигали всей глубины этого экзистенциального переживания. В английском слово «ученик» происходит от того же корня, что и «дисциплина», и исконное значение слова «ученик» — «способность услышать».
Все слышат, но не так, как ученик. Все слышат, поскольку у всех есть уши. Но ученик слышит не только ушами, но и всем своим существом, всем сердцем. Слушая, он не задумывается — правда это или нет. Это путь слушателя. Ученик просто пьет это знание, впитывает, позволяет ему проникнуть в каждую клеточку своего существа.
