Бхагаван Раджниш - Манифест Дзен. Свобода от себя
Танка Теннен говорил: «Зачем нужны все эти статуи, когда реальный будда так сильно мерз ночью? Ты выставил меня. И так всегда поступали все религии. Они выталкивают будду и поклоняются статуям будды».
Сутра:
Возлюбленный Ошо,
Когда Тенджикю спросили о случае, когда Танка сжег статую, он ответил. «Когда холодно, мы собираемся вокруг горящего камина».
Тенджикю — это другой мастер. Когда его спросили о сожжении статуи Будды Танкой Тенненом, он отвечал: «В этом нет ничего неправильного». Он не говорит этого прямо, он просто говорит:
«Когда холодно, мы собираемся вокруг горящего камина».
«Ошибся он или нет?» — настаивал монах. «Когда жарко, мы сидим в бамбуковой роще в долине», — сказал Тенджикю.
Он не говорит, правильно это или неправильно. Таков путь дзен — не решать, правильно или неправильно; он просто говорит «Мастер дзен поступает спонтанно. Когда жарко, он уходит в тень бамбукового леса; когда холодно, он жжет дерево». Он вообще не говорит, совершил ли Танка Теннен что-нибудь неправильное. Он просто говорит: «Каждый, кто осознает, действует спонтанно. Не найдя другого дерева, Танка Теннен взял деревянную статую Будды. Здесь нет ничего неправильного. Когда холодно, нужен огонь, а когда жарко, нужна тень».
Дзен совершенно естественен. Вы должны действовать согласно своей природе, и ваш отклик должен прийти из вашей спонтанности.
Через день после сожжения статуи Танка Теннен отправился навестить Нан-е, который был когда-то учеником Эно, а теперь был мастером дзен у императора. Когда Танка развернул сбой коврик для задзен, Нан-е сказал: «Этого не нужно».
Это напоминает мне... Возможно, маленький Сиддхартха все еще здесь, а может, он уехал. Когда он пришел впервые, много-много лет назад, он был маленьким ребенком, совсем маленьким, года три или четыре. Я точно помню момент, когда он пришел ко мне.
Он принес маленький коврик, он пришел как взрослый. Наверное, Маниша вспомнит, она при этом присутствовала. Он развернул коврик, как делают дзенские ученики, и коснулся моих ног. Все присутствовавшие стали смеяться. Этот маленький мальчик делал нечто реальное, чего не ожидали от такого малыша. Он с огромной благодарностью, изящно коснулся моих ног, а потом опустился на свой коврик.
Вот почему я дал ему имя Сиддхартха. Сиддхартхой звали Гаутаму Будду, это имя дал ему отец. Оно столь же прекрасно, как и имя Будда. Оно означает «тот, кто достиг», — «Сиддхартха», — «тот, кто нашел смысл, тот, кто постиг значение существования».
Только что он пробыл здесь почти месяц. Я не знаю, здесь он или нет. Он приехал с подружкой, он уже стал совсем взрослым. Анандо рассказывала мне: когда он, спустя столько лет, входил в ворота, у него были слезы на глазах. Наверное, он вспомнил первый день — когда пришел ко мне, почти двадцать лет тому назад.
Он был таким очаровательным ребенком... Его мать говорила мне: «Очень трудно разыскать его, потому что он идет с любым человеком. Он очень дружен со всеми саньясинами», — а он был маленьким ребенком.
Он, бывало, просил кого-нибудь: «Дай мне десять рупий. Я хочу посмотреть кино». И обмен был не только односторонним: если кому-то были нужны деньги, он мог взять деньги еще у кого-нибудь и отдать этому человеку со словами: «Держи, но помни, когда мне понадобится... Отдашь, когда сможешь».
Поэтому люди частенько спрашивали Сиддхартху:
«Можешь достать двадцать рупий?» Он сейчас же отправлялся на поиски. Вся коммуна дружила с ним, и никто не смог бы отказать ему, до того он был очаровательным, невинным. Эти слезы, должно быть, были вызваны воспоминаниями о том дне, когда он впервые пришел сюда.
По-прежнему он невинен, и он взрослеет самостоятельно. Его отец умер. Он учится актерскому мастерству в очень хорошей школе искусств. Я был рад, когда он сообщил мне, что учится играть. Актерам очень легко медитировать, потому что они всегда играют чью-то роль, так что могут также свидетельствовать то, что они с ней не идентичны. Они могут стать Иисусом Христом в фильме, но им известно, они не Иисус Христос. Поэтому им очень легко понять: то, что они играют — это не их сущность.
По-моему, актер — одна из лучших профессий для медитирующих, потому что она учит вас, что ваша отождествленность может изменяться каждый день. Актер перемещается от одного фильма к другому. В одном фильме он — одно, в другом фильме он что-то другое, в третьем фильме он что-то еще. Так, мало-помалу, он может осознать — если ему известно искусство осознавания, — что все эти отождествления приходят и уходят. И, в конце концов, он может понять, что его собственная личность — это не что иное, как роль, преподанная его родителями, священниками, политиками и профессорами.
Все эти люди создают вокруг вас определенную личность, которая не является вашим подлинным существом; она нужна лишь для удобства. Они создают социальное существо из существа духовного. Социальное существо заурядно. Ваше духовное существо огромно и необъятно.
Через день после сожжения статуи Танка Теннен отправился навестить Нан-е, который бал когда-то учеником. Эно, а теперь был мастером дзен у императора.
Несомненно, он был весьма значительным человеком — мастером дзен у императора.
Когда Танка развернул свой коврик для задзен, Нан-е сказал: «Этого не нужно, — потому что этот коврик расстилают только ученики, а ты уже мастер. Ты не должен делать этого».
Танка Теннен сделал так просто из уважения. Ведь этот человек, Нан-е, был очень стар, и он был императорским мастером, а Танка Теннен был молод, хотя и стал просветленным, Это восточный обычай почтительности к старшим... это часть естественного роста. Если человек живет естественно, тогда он созревает сексуально к четырнадцатилетнему возрасту, и становится способным выйти из-под сексуальной, биологический зависимости в возрасте сорока двух лет — если он живет совершенно естественно. И как только он выходит из-под контроля биологии, ему очень легко выбраться из ума.
Древний расчет таков, что к сорока девяти годам человек может медитировать с легкостью, безо всякого усилия. Единственное условие: он должен жить без подавляющих религий, богов и священников. Если он жил как простое естественное человеческое существо, без всякого сдерживания, без всякой вины, то к сорокадвухлетнему возрасту, он выбирается из-под биологического контроля.
Ваш секс — это ваши цепи; это биологическая зависимость. Не боритесь против него. Если вы боретесь против него, вы не избавитесь от него даже в восемьдесят, даже в девяносто лет. Вы не выйдете из него ни в какой точке. Даже когда вы будете умирать, ваша последняя мысль будет о сексе.
Было подсчитано, что каждый мужчина думает о сексе, по крайней мере, раз в три минуты, а каждая женщина думает о сексе каждые семь минут. Такое вот несоответствие. Вот почему мужчины выглядят более сексуально ориентированными, чем женщины. Различие невелико: три минуты или семь минут — это не так важно. Мужчине надо обождать всего четыре минуты. В эти четыре минуты у женщины может заболеть голова, она примет две таблетки аспирина — и будет готова!
Ваши религии, обучающие вас безбрачию, ответственны за то, что вы находитесь в рабстве секса. Безбрачие — это извращение вашей природы. Я хочу, чтобы вы были абсолютно естественны: если пришло время для секса, значит, это время для секса. Тогда вы выйдете из него к сорока двум годам, просто выйдете, нет и речи ни о каком усилии для соблюдения безбрачия. Когда вы совершаете какое-нибудь усилие, это против природы. Природа не дозволяет никакого усилия; она хочет, чтобы вы были совершенно расслаблены, и тогда она все сделает сама. К сорока девяти годам вы действительно зрелы, и вы провели семь лет без зависимости от секса.
Один из лучших новеллистов этого столетия, Казандзакис, который написал «Грека Зорбу», написал также книгу об Иисусе — «Последнее искушение». Иисусу было всего тридцать три... и я согласен с Казандзакисом, что на кресте пришло последнее искушение.
Тем знойным летним днем он висел на кресте. Вы думаете, он размышлял о Боге? Он начал грезить о Марии Магдалине, он фантазировал: «Быть может, если бы я жил иначе, любил Марию Магдалину и не совершал этих ошибок, я не висел бы на этом кресте...»
В «Последнем искушении» Казандзакис рисует все эти грезы. Из-за этого его отлучили от греческой ортодоксальной церкви. Его книга была запрещена во всем мире, потому что христиане везде - протестовали против нее: «Это уже слишком!» Когда был снят фильм, везде проходили бурные демонстрации против его проката. А Казандзакис, один из лучших писателей нашего столетия, жил в полной нищете и бедствовал, потому что церковь осудила его, отлучила его. Он умер, но недавно моя саньясинка, Амрито, которая знает его жену, навещала ее в Греции. Она спросила ее: «Хотелось бы вам присоединиться к движению саньясы?»
