Алексей Алнашев - О боли

– Давай посмотрим, что такое обида?

– Боль.

– А злость – это что?

– … Боль.

– А какая боль?

– Душевная.

– А как она образуется?

– Я впитываю в себя чужую мысль.

– Еще…

– Ну, я не знаю…

– А что ты чувствуешь, когда ты натыкаешься на предмет?

– Физическую боль.

– И только?

– Нет, что-то еще.

– А что еще?

– Другую боль.

– Какую?

– Душевную…

– Так. А какую душевную боль?

– … не знаю.

– Ладно. Как ты видишь, страх – это боль?

– Нет. Это то, что предостерегает и оберегает.

– От чего?

– От другой боли.

– Это как?

– Натолкнувшись на препятствие один раз и сделав себе больно, ты уже знаешь, что в мире есть препятствия, которые могут тебе навредить, и потом передвигаешься уже осторожнее.

Тут деда Коля надувается, как пузырь, и говорит, точно молотом бьет по наковальне:

– Это ты сейчас сказал, что такое знание смерти и знание тьмы, да что такое осторожность!!! Но для чего тебе необходим страх?! Да что он тебе дает?! – ты не сказал!

– Что мне дает страх?… – задаю я вопрос сам себе. – Наверное, благодаря ему я приобретаю качество, которое мы называем осторожностью.

– А что такое знание смерти и тьмы да сама осторожность для тебя?

– Знание о том, как и что делать нельзя и предостережение об опасности.

– А что это такое? – настаивает на своем деда Коля.

– Ограничение.

– А ограничение что такое?

– Боль.

После этих моих слов деда Колю, словно что-то отпускает, и дальше он продолжает ровным голосом:

– Да. Наши ограничения? – это опыт, приобретенный нами живя в мире боли. Это то ограничение, которое обрезает нас от наших знаний жизни, от нас самих и от самой нашей жизни. Так мы становимся рабами, а не хозяевами сами себе и своей жизни. Опыт создает условия, чтобы мы рвались к свободе и забыли о воле. Чтобы мы жили в постоянной борьбе с ветреными мельницами и с мыльными пузырями, да страдали и мучались без повода и по поводу. Так. Это вначале, а что потом?

– Ничего, кроме того, что боль связывает меня и не дает мне действовать.

– Ладно. Тогда как рождается душевная боль?

– Она рождается, когда я познаю мир и впитываю в себя всю информацию о нем.

А деда Коля добавляет:

– Впитываешь из того, что есть в мире боли…

Тут все оживляются. Баба Аня запевает, тетя Наиля снимает свой платок с плеч, поднимает его за спиной и, приплясывая, да приглашает деда Колю плясать.

Я чувствую себя превосходно. Вмиг наполняюсь силой. Ощущение, что сейчас без рогатины смогу медведя завалить. И, немного поразмяв свои кости, присоединяюсь к старикам. А они резвятся, как могут! И я ловлю себя на мысли, что меня это не удивляет! В плясе я пытаюсь изобразить нечто подобное им, но чувствую, что мне что-то мешает.

И баба Аня, заметив, что я начинаю раздражаться, искусно притормаживает веселье и постепенно переводит его в разговор. Да спрашивает меня:

– Сынок, тебе что-то мешает плясать?

– Да, мешает. У меня такое чувство, что мои движения что-то сковывает.

– А как ты видишь, что бы это могло быть?

– Наверное, боль.

– Совершенно верно – боль!..

Тут все садятся вокруг стола, и баба Аня продолжает разговор:

– Сынок, а тебе охота так двигаться?

– Как так?

– Как? Как?… Как мы, – передергивает меня баба Аня.

– Да, – скромно отвечаю я.

– А как ты мыслишь, ты это можешь?

– К сожалению, нет.

– Скажи, а что ты делал вчера, когда пришел к нам?

Я напрягаюсь, вспоминаю, но ничего не припомню.

– А что я вчера делал? Я ничего не помню.

– Вчера мир пригласил тебя к себе в гости. И ты вошел. Да не просто вошел, а сам участвовал в хороводе реального мира – мира живых, мира благодати, мира Лада. Ты резвился вместе с ним, даже летал! Мир показывал тебе свои необъятные владенья. А как ты видишь, отчего ты там тогда мог двигаться, а здесь нет?

– Я не знаю, отчего так было вчера. А сегодня я плохо двигаюсь, потому что тело мое физически не развито. Вы-то, наверное, каждый день в этом упражняетесь!..

И вдруг деда Коля в одно мгновение встает, бежит по полу. Потом по стене! по потолку! обратно по другой стене! и, сделав круг, возвращается на место.

Я, оторопев от увиденного, таращу на него глаза и, чуть дыша, бубню себе под нос:

– Не может быть!!! Не может быть!!! Нет, этого не может быть!!!

А баба Аня с тетей Наилей смотрят на меня такими же очумелыми глазами и передразнивают меня:

– Не может быть! Не может быть! Деда Коля, ущипни меня, я, наверное, сплю! Я сплю-у-у! Это сон!

И от смеха надо мной валятся на скамейки. А деда Коля еле слышно говорит:

– Ты хочешь так научиться?

Еще не успокоившись от такого зрелища, я вскакиваю. Глаза – все еще навыкате. Говорю, но уже без одышки:

– Да! Хочу!! Очень хочу!!! Очень, очень сильно хочу!!!

Бабки поднимаются с лавок, а деда Коля их спрашивает:

– Ну, что, бабки, научим его так двигаться?

А они, словно сговорившись, отвечают в один голос:

– Такого упрямого?!! Такого упертого?!! Не знай!! Не знай!

– Я буду слушаться вас! – умоляю я их. – Все, что скажите, буду делать!

А деда Коля говорит:

– Ну что ж, проверим?

– Проверим! Проверим! – в один голос отвечают ему бабки и дальше спрашивают деда Колю также хором и очень важно, словно делают мне одолжение:

– Ну что ж, начнем?!

– Начнем, – проговаривает деда Коля.

– Ну, теперь держись! – угрожают мне и смотрят на меня колючим да игривым взглядом бабки.

Я приободряюсь и с игривостью принимаю вызов стариков. И уверенным да твердым голосом отвечаю:

– Держусь!

Деда Коля делает жест, словно берет в руки свиток и торжественно зачитывает условия нашего соглашения:

– Для того чтобы научиться так двигаться, необходимо научиться слышать, в первую очередь, самого себя и того, кто находится в тебе! Принимается?!

– Да! – отвечаю я так, словно принимаю клятву.

– Так!.. Дальше! Необходимо быть предельно внимательным как к окружающим, так и к себе! Принимается?!

– Да! Принимается!

– Дальше! Прикладывать к себе, к своей душе информацию, которую мы тебе даем! Принимается?!

– … П-при-инимается! – чуть не захлебнувшись слюной, произношу я гордо и торжественно.

– Дальше! На вопросы, которые мы тебе задаем, выпускать ответ из себя и называть имена тех, кто тобой в этот момент управляет! Принимается?!

– Да, принимается выпускать из себя то, что идет, даже злость или принятые мной решения!

Деда Коля удивляется этому моему ответу, и дальше его голос как-то стихает. Но он продолжает говорить, хоть и с оглядкой на меня:

– Пропускать звуки, слова, мысли и движение мира через себя! Принимается?!

– Да!

– Задавать себе вопросы и выпускать из себя ответы!

– Принимается!

– Освобождаться от злобы, гнева и ненависти!

– Да!

– Очищать плоть и душу от любой боли, что в тебе есть!

– Принимается!

– Раскрывать в себе жизненные силы и открывать в себе свои возможности, а они безграничны!

– Принимается!

– Принимать то, что на первый взгляд кажется невозможным – только возможным!

И тут я выдыхаюсь…

– Нет!!! Этого я принять не могу! Вы, порой, делаете то, что меня пугает, или нечто такое, что моему уму непостижимо. А это меня сбивает с толку.

Деда Коля, смеясь, поддевает меня:

– Бабки, у него штаны кончились! Да и порох в пороховницах!

Это меня цепляет. И очень больно. И я кричу:

– Нет! То, что я иной раз делаю в штаны, не говорит о том, что я сдался!

А дед, подзадоривая меня, продолжает в том же тоне:

– А что же тогда?! Ты струсил?!

И смеется! Да так раскатисто, что стены дома дребезжат и стекла из рам вылетают!

– Он струсил! Ха-ха-ха! Он струсил! – передергивают меня баба Аня и тетя Наиля.

Я не выдерживаю такого напора и ору во весь голос, сколько есть сил:

– Принимаю! Принимаю! Вы слышите меня, я принимаю вызов!

А у самого слезы идут, дыхание учащается, и сердце стучит – вот-вот выскочит.

Дед замолкает и смотрит на меня какими-то идиотскими глазами, словно не понимает, что здесь происходит. И спрашивает бабок:

– Вы что-нибудь увидели: что здесь сейчас произошло?

– Нет. Мы и не сомневались в нем.

– И я не сомневался. Сынок, а с чего ты взял, что мы тебе не верим?

– Я не говорил, что вы мне не верите.

– А-а-а… Значит, это мне показалось. Бабки, значит и вам это показалось, – строго говорит дед и перекрещивается смеха ради. А те, как мышата в клетке перед хозяином, вытягиваются, виновато прищуриваются и тоже перекрещиваются, кивая головой: мол, мы все поняли, больше так не будем.

– Нам послышалось. Померещилось, – говорят.

Пошутив немного, мы все усаживаемся на свои места.

И деда Коля осторожно меня спрашивает:

– Ты готов дальше к разговору?

– Да. Пожалуй.