Григорий Курлов - Путь к Дураку. Книга первая. Философия Смеха.
Лес кончился внезапно, оборвавшись неглубоким песчаным склоном, густо поросшим внизу травой. Петя спустился и, пройдя немного, увидел ствол дерева давно поваленного. На нём — старика древнего, вида странного.
Подошёл поближе. Скинул шапку, поздоровавшись, рядом сея. Из котомки достал снедь нехитрую. Предложил незнакомцу — тот знаком отказался. Тогда сам есть принялся, на старика поглядывая.
Старикашка, весь в бороде да в бровях густых, изредка бормотал себе под нос неразборчивое что-то, громко покряхтывая да поохивая.
— …Пошто стонешь всё — не выдержал у же Петя.
—.. Да вишь ты, какое дело, — охотно отозвался старец, — сел не подумавши куда ни попадя, да на сучок и напоролся. Сижу вот теперь на нём — маюсь. Уж часа два, поди…
— Так ты пересядь, — удивился Петя.
— Да чего у ж теперь там — пересядь… — махнул рукой дед, — притерпелся, поди, присиделся уже, да и идтить скоро…
Петя оторопело глянул на старика и неожиданно явственно услышал, как хихикнул в нём Мяв: «В себя загляни, отыщи сучок такой же…» — тихо заурчал он и затих.
— …То ли дело — в других сказках живут, — как-то вдруг начал дед, в глаза Пете заглядывая. — Любо-дорого послушать о том, живи — как хочешь. А у нас-то что? Всё навыворот — как хочешь, так и живи… Вон оно как… — Он пошамкал губами, поскреб в бороде и продолжил:
— Ас чего всё началось-то? А случилось это годка три тому, мне ещё осьмнадцать едва минуло…
Петя недоверчиво покосился на него, но смолчал, дальше слушая.
— Шёл я как-то по лесу, шёл…гляжу — колодец. И так мне пить приспичило — невмоготу просто. Глянул в него — вроде как и нет воды в нём. Камушек кинул — тихо, не плеснет даже, я — другой, побольше, всё одно — тихо. Глубок колодец, думаю, а звук-то слаб…Пошарил глазами кругом — смотрю, каменюка здоровая, еле подволок её, чуть живот не треснул. Кинул вниз — стою, слушаю. Когда вдруг — топот чей-то. Глаза поднял — мчит на меня коза со всех ног, рогами целится. Едва в сторону отпрыгнул. А она к колодцу подскочила — и туда как сиганет…
Петя слушал как завороженный: было в дедугане этом что-то необычное, странное. А топ продолжал.
— …Испугался я тогда, конешно, нечисть, думаю, какая-то в колодце завелась. Только отошёл — смотрю, бабка с клюкой идёт: «Ты, — говорит, — козу мою не видал? Паслась тут, я её ещё верёвкой длинной к камню привязала, чтобы не удрала». Вот так-то я с Ягой и познакомился…
Петя закашлялся, пытаясь скрыть смех. А дед продолжал.
— Ничего я ей не сказал, да видать почуяла что-то, карга старая, отомстить решила. Очень, говорит, ты мне по душе пришёлся. Хочу твоё заветное желание исполнить. А я, дурак молодой, праздниками не балованный, возьми да и ляпни: «Хочу, чтобы у меня день рождения каждый день был»… Захохотала Яга, чего-то шепнула, через плечо плюнувши, кулаком погрозила и сгинула.
— А я с тех пор, — продолжал дед, — что ни день, то на год старее делался. Вначале и не приметил, а как понял-кинулся Ягу искать, да где там…
— Уж совсем от старости помирать собрался, — говорил он дальше, — как вдруг к гномам прибился. Я к тому времени ссохся весь, вот они за своего и приняли. А как разобрались потом, поздно уж было — народец-то они честный. Расколдовали…
Петя всё сидел да слушал, слушал…А старик всё сказывал да сказывал… Разговорчивый попался… Шибко даже…С рассказов о себе он постепенно на сплетни сказочные перешёл.
— Совсем позазнавались. Чем известней сказка, тем амбиций больше. Вот Илья-Муромец, скажем, как вышел он из народа, так только его и видели, всё по пирам теперь да по гаремам гостюет!..Мальчик-с-пальчик тоже — чуть что не по нраву ему, так сразу говорит: «Я человек маленький», — и бьёт ниже пояса…К Айболиту и то- пришёл как-то, так он скальпель ухватил и говорит: «Я один знаю, как рассмотреть внутренний мир человека»…Еле ноги унёс…
Он перевёл дух и сказал:
— У меня с памятью плохо: я никогда ничего не забываю. Слов чужих в голове стая цельная собралась. Оттого и говорлив. Слово-то оно, конечно, не воробей, но не выпустишь его — так всё летать внутри будет и гадить, гадить… Вот есть, говорят, болезнь такая приятная — склероз. Каждый день тебе — новости, лица новые, незнакомые… И в голове сору от рассказов чужих немного.
Чем дальше слушал Петя, тем больше ему становилось не по себе. Он прямо видел, как зажал себя словами старик этот в мирок какой-то тесный и душный. И говорит он так много оттого только, что и сам в нём мается и вырваться пытается, да только вязнет сильнее. Словами и понятиями весь мир пометив, он как гвоздями прибил себя к сказке своей болтливой, насмехаясь над ней, но без неё у ж и не могучи более. Кряхтя на сучке, но сползти с него опасаясь уже — а как бы не вышло чего…
«А ведь и я таким же был, дайне так уж давно», — вспомнил старик и себе не поверил.
Петя глянул по сторонам, и вдруг показалось ему, что он такими же словами со всех сторон окружён, как те, что от трещащего старика исходят. И не мир вокруг него будто, а одних только слов набор…
Он посмотрел на небо редкооблачное и таким прекрасным, оно ему увиделось… но как только сказал про себя: «Да ведь это ж просто небо, облако», — так вся прелесть и подевалась куда-то, на ель глянул разлапистую тёмно-зелёную — всколыхнулось всё внутри от восторга за красу такую, но только вспомнил, что имя ей, — слово «ель», с детства знакомое, так тут же очарование всё и погасло.
Удивился себе Петя: не замечал он того раньше. «Чутливей Хозяин меня сделал, должно быть», — подумал.
— …А он и говорит: «Операция прошла успешно», — заканчивал меж тем болтливый дед свой очередной рассказ. — «Жаль, только, что больной об этом так и не узнает…» Вот так-то. Вот тебе и Айболит.
Дед замолчал, переводя дух, и отер взопревший лоб ладонью. Чувство перевыполненного долга явственно читалось на его лице.
Проговорив без умолку более часа, он теперь у же с явной симпатией смотрел на Петю. Чуть не за руку потащил с хозяйкой своей знакомиться.
«Дай человеку выговориться, — думал Петя, за ним идучи, — первым другом твоим потом будет. Отчего так? Может, потому, что, от словесного зуда освободившись, такой человек к Хозяину приближается? А то и ощущает в себе его порой, пусть ненадолго? В каждом ведь Хозяин живёт. Под шелухой болтливой не видать лишь его. А как угомонятся слова, как стекут все — тут Хозяин и проглянет… Оттого и близость потом ощущается».
Пока думал так, домик невдалеке показался. Справный такой — под большущей сосной построенный, сам беленький, но с красными оконцами и дверцей. Рядом паслась корова с теленком.
Дедок не стуча толкнул дверь и вошёл.
— Чтобы молоко не убежало, — вместо приветствия сказал он хозяйке деловито, — корову надо привязывать…
Та только отмахнулась от него, зато с любопытством посмотрела на гостя. Петя поздоровался, скинув шапку и поклонившись низко, — всё как полагается. Имя своё сказал.
— А меня Белоснежкой зовут, — звонко молвила в ответ хозяйка и по-девичьи зарделась.
С Белоснежкой Петя сошёлся быстро, две-три фразы — и оба ощутили себя давно знакомыми. Пили чай с сушками. Как-то легко, без особых усилий поведал ей Петя и о проблеме своей. Белоснежка задумалась было, но ненадолго.
— Знаю, чем беде твоей помочь, — молвила вдруг, — ведаю о том, где есть и блюдечко, и яблочко…
Петя чуть сушкой не подавился.
— Но загвоздка одна есть, — продолжала Белоснежка, маленьким кулачком Пете промеж лопаток стуча.
— Какая? — прохрипел Петя, едва переведя дух.
— Блюдечко и яблочко взять не сложно. В заброшенном замке сестры моей они хранятся, — сказала Белоснежка, — и добраться туда просто, и найти их не проблемно…Вот выйти оттуда труднее будет Дракон спящий замок тот уже сколько лет охраняет Туда всех впускает — спит беспробудно…А вот обратно как кто идёт, так мыслями своими его и будит. Колдовство такое, особое…
Слушая рассказ Белоснежки об испытании новом, Петя глянул внутрь — на колыхнувшееся было «Озеро покоя зеркальное», просмеял его немного — зеркалу гладь его возвращая.
— Ничего, — сказал вслух, — в сказке ведь живём. Где наша не пропадала… Белоснежка внимательно глянула на него.
— Как же, как же… — сказала она насмешливо. — Сказано — сделано… Потом подумано, удивлено, испугано и переделано… Да вот не тут-то и
