Александр Медведев - Обучение у воды

Постепенное развитие «второй» личности нужно подкреплять регулярными медитациями осознания целесообразности профессиональных техник и медитациями «воспоминания о том, чего не было». В них обучаемые должны с абсолютной достоверностью представлять себе ситуации, в которых они применяли бы вызывающие у них внутренний конфликт техники, повышая мотивацию преодоления психологического барьера созданием картин, в которых от правильно и вовремя выполненной техники зависела бы их жизнь или жизнь тех, кого они любят.

— А в чем заключаются «жесткие» методы? — заинтересованно спросил я.

— Это методы, быстро и неотвратимо разрушающие психологические барьеры. Их опасность заключается в том, что, ломая внутренние преграды они могут уничтожить и саму личность, если она недостаточно сильна и сформирована. Обучение пороками и извращениями и некоторые другие техники относятся к «жестким методам». Не беспокойся, мы еще вернемся к этой теме.

Пару недель спустя после этого разговора я вернулся на Партизанское водохранилище после тренировки на Перевале и застал Учителя, весело играющим с очаровательным черно-белым котенком.

— Какая прелесть! — восхитился я. — Откуда ты его взял?

— Не важно, где я его взял. Главное — что я принес его для тебя, — сказал Ли.

Я взял котенка на руки и ласково почесал его за ушком. Он заурчал, как с трудом заводящийся мотоцикл, и выгнув спину дугой, принялся игриво тереться о мою грудь. Я всегда питал особую слабость к собакам и кошкам, но, к сожалению, мама, питавшая страсть к стерильной чистоте в доме, не смогла бы сосуществовать с животным, свободно разгуливающим по полу, столам и кроватям.

— Спасибо, — сказал я. — Это чудесный подарок. Боюсь, правда, что мама не позволит мне взять его домой.

— Тебе и не нужно брать его домой, — жестко сказал Учитель. — Я принес его для того, чтобы ты убил его своими собственными руками, и чтобы эта смерть была как можно более долгой, жестокой и мучительной.

— Ты шутишь? — спросил я, с недоверием глядя на Ли, но по непреклонному выражению его глаз я понял, что это не шутка. — Ты что, действительно хочешь, чтобы я убил его?

— Ты прекрасно расслышал то, что я сказал, — подтвердил Учитель. — Это всего лишь новый этап в обучении жестокости. На сей раз твоя жестокость не будет естественной и осознанной. Ты почувствуешь вкус извращенной жестокости, жестокости, доставляющей наслаждение, нечеловеческой и порочной.

Новые, непривычные для меня нотки, прозвучавшие в голосе Учителя, вызвали у меня ощущение тошноты. Неведомый мне раньше отвратительный животный страх поднялся откуда-то изнутри, отзываясь головокружением и спазмами в желудке. На спине выступили капли холодного липкого пота.

— Господи, что это со мной происходит? — в панике подумал я, лихорадочно пытаясь понять причины такой преувеличенной и явно несоразмерной словам Ли реакции.

Я посмотрел ему в глаза. Взгляд Учителя был зафиксирован на мне, и выражение его лица, его глаз, мыслеобраз, исходящий от него и проникающий в меня все глубже и глубже, вызывал смутные воспоминания о чем-то ужасном, невыносимом и отвратительном, что уже когда-то случалось или должно было случиться со мной.

— Ли, что ты делаешь? — спросил я, пытаясь глубоким дыханием контролировать охватывающую меня панику. Колоссальным усилием мне удалось сдержать подкатывающую к горлу рвоту. Отвращение и страх ослабевали, подчиняясь контролю, но не оставляли меня.

— Ты знаешь, что я делаю, — сказал Ли.

— Клянусь тебе, я этого не знаю.

— Значит я неправильно выразился. Может быть ты и не знаешь, но ты это чувствуешь.

— Конечно я что-то чувствую. Но я не понимаю, откуда пришло это чувство и что оно означает.

— Это барьер. Барьер, который тебе сегодня предстоит осознать и преодолеть, — смягчая выражение лица, с ободряющей улыбкой сказал Учитель.

Я в изнеможении присел на землю и прислонился спиной к валуну. Котенок вырвался у меня из рук, и слегка царапнув меня коготками сквозь брюки, соскользнул на землю. У меня промелькнула мысль, что вот сейчас он убежит в лес, и весь этот кошмар закончится.

Издевательская ухмылка Учителя показала мне, что он прекрасно осознает мою последнюю тщетную надежду. Подхватив жалобно мяукнувшего котенка за шиворот, он сунул его в мешок и стянул горловину веревкой.

— У него еще осталось немного времени, — бесстрастно произнес Ли и тоже опустился на землю недалеко от меня, разглядывая меня с явным интересом.

Несколько минут мы молчали. Я сосредоточился на глубоком дыхании, приводя в равновесие вышедшие из-под контроля эмоции, а Учитель расслабленно созерцал меня полуприщуренными глазами.

— Теперь, когда ты немного успокоился, — нарушил молчание Ли, — соберись и попробуй понять, что же все-таки произошло.

Я подумал, но ничего заслуживающего внимания мне в голову так и не пришло.

— По правде говоря, не знаю, — сказал я. — Наверно, дело в том, что я люблю кошек, а этот котенок еще так мал и очарователен, что мне неприятно лишать его жизни, тем более жестоким и мучительным способом.

— Ты ведь чувствуешь, что дело не в этом, — скептически скривив губы, отозвался Ли. — Если бы это была простая жалость, вряд ли ты оказался бы на грани того, чтобы потерять сознание.

— Пожалуй ты прав, — вынужден был согласиться я. — Но, возможно, мое состояние спровоцировал ты сам. Я воспринимал какой-то ужасный и мучительный мыслеобраз, исходящий от тебя и доводящий меня до безумия.

— Ты не прав. Это был не мой, а твой собственный мыслеобраз, всего лишь отраженный и усиленный мной. Этот мыслеобраз и есть твой внутренний барьер. Но мне бы хотелось, чтобы ты сам вспомнил и осознал его.

— Что я должен для этого предпринять? — спросил я, внутренне содрогаясь от мысли, что я должен буду вновь пройти через что-то подобное.

— Прежде всего успокойся и сделай свой ум чистым и восприимчивым, подключив к состоянию покоя осознание своей нити жизни. Потом вспомни, но в очень ослабленной и мягкой форме то состояние, которое ты испытал, и спроси себя: «что это?», «с чем это связано?», «почему это так болезненно для меня?». Задав себе эти вопросы, вновь очисти свое сознание от посторонних мыслей и жди, пока ответ не придет к тебе. Лишь зная ответ, ты сможешь разрушить этот барьер.

Я прикрыл глаза и попытался расслабиться. Смутное ощущение тревоги и скрытой опасности того, что я собираюсь сделать, долго не оставляли меня, не позволяя окончательно расслабиться. Я несколько раз выполнил руками жест истины, огромной как солнце, прося ее дать мне силы, и закончил двойным жестом спокойствия. Затем я вспомнил уже давно ставший привычным мне мыслеобраз спокойствия и тихой радости. Мягкие и успокаивающие потоки оргазмических ощущений начали омывать мое тело, исходя из основных дань-тяней и опускаясь вниз от внутренней улыбки. Мне стало так уютно и хорошо, что, кажется, на какое-то время я погрузился в сон или в полусон, из которого меня вырвал тихий глуховатый голос, звучащий в моей голове.

— Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня? — монотонно, как заезженная пластинка, повторял голос.

В первый момент я не сообразил, о чем идет речь. Сознание потихоньку просыпалось, и я понял, что эти вопросы велел мне задать Учитель, вспомнив то состояние, которое я пережил. Воспроизвести его оказалось нетрудно. Оно возникло само, сразу вслед за мыслью, и тошнота была так сильна, что мне пришлось снова приложить усилия, чтобы заглушить ее, доведя до чуть заметного, почти исчезающего уровня.

— Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня? — спросил я себя, вложив в эти вопросы всю свою концентрацию, а затем вновь расслабился, погружаясь в уютную колыбель безмятежного сна.

Дикий разрывающий душу крик заставил меня вскочить на ноги. Он был непрерывным, резко изменяющимся в высоте тона и модуляции. Никогда раньше я не слышал ничего подобного. Крик рвал мне душу и одновременно притягивал меня. Я вскочил на ноги и изо всех сил помчался в направлении, откуда он доносился.

Какая-то новая мысль неотступно преследовала меня на бегу, но я никак не мог ее ухватить. Что-то меня беспокоило. Я бежал, но не так, как обычно. Я продвигался вперед слишком медленно, тело казалось чужим и неуклюжим, шаги были слишком короткими, и иногда я с трудом сохранял равновесие. Я посмотрел вниз и увидел маленькие детские ноги в коротких черных шортах и стоптанных коричневых сандалиях на босу ногу.

Я завернул за угол двухэтажного желтого домика с облупившейся штукатуркой и оказался на заднем дворе. Зрелище, открывшееся мне, лишило меня возможности двигаться и даже говорить. На какое-то мгновенье все чувства замерли во мне. Потом мое тело содрогнулось, как от удара. Мне показалось, что какое-то чуждое и незнакомое существо проникло внутрь меня, в мой мозг, а в следующий момент я понял, что этим чуждым существом был я сам, в своем обычном сознании взрослого человека. Я вспомнил, что то, что я вижу, действительно произошло со мной в далеком прошлом, но до сих пор оставалось затерянным где-то на самых задворках памяти.