Ари Ясан - Дом тысячи дверей. Часть 1
Взглянув на других людей в этой комнате, В. увидел, что и они тоже были какими-то странными. Один царапал лицо ногтями и рвал на себе волосы, другой — стоял посреди комнаты, бесцельно глядя в одну точку, третий — постоянно чертыхался, бегая по комнате взад-вперед и расталкивая всех, кто ему попадался на пути, еще один — встал на четвереньки и так ползал под ногами у других. Тут было целое собрание престранных личностей. В. моргнул пару раз и окончательно проснулся. И тут у В. буквально волосы встали дыбом. Всякого он уже навидался, но вот такого! Эти люди в комнате — они все были В.! И трое у дивана были В., и чудак на четвереньках был В., и безумец, раздирающий свое лицо — все они были никем иным, как В. собственной персоной.
В. со страху натянул одеяло нА голову, надеясь, что все происходящее, не более чем сон, но напрасно — крики не утихали и В. не исчезали. Содрогаясь, В. выглянул из-под одеяла. Кругом царил хаос. В. беспорядочно бродили по комнате, ползали, бегали, ссорились, дрались, плакали, смеялись, стонали, выли и чего только не вытворяли. Какой-то нервный В. начал ломать стул (чудом уцелевший после погрома, учиненного В. на третий день заточения) и настоящему В. пришлось вскочить с кровати, отобрать у него стул и отогнать неврастеника прочь, иначе последний стул в этой комнате почил бы с миром.
С открытым ртом, в полной растерянности, В. стоял среди целой орды тех, кто, как он уже догадался, назывались невыраженцами. Хвала небесам, хоть об этом явлении В. знал достаточно, чтобы не впасть в ступор. Но его приводил в ужас не сам факт существования невыраженцев (хотя и странно было видеть некоторые стороны его личности свободно разгуливающими независимо от него самого), а их число и многообразие. Только здесь толпилось больше десяти человек. Еще двоих он приметил в прихожей. В. прошел на кухню. По пути ему встретилось еще штук пять-шесть всяческих В., и на кухне тоже было множество воплощений его самого.
Какой-то сосредоточенный В. пыхтел, пытаясь сдвинуть печку с места. «Точно как я, — сказал себе В. и тут же осекся: — Глупец, он и есть ты». Несколько В. слонялись туда-сюда бесцельно, а один задумчиво ковырял стену пальцем, время от времени пробуя на вкус то, что ему удавалось отскрести. Другой В. с горящими пьяными глазами направился прямо к В. настоящему и повис на нем, крепко обхватив его за шею руками. Распустив слюни, он попытался поцеловать В. в губы.
«Тьфу ты», — плюнул настоящий В. прямо ему в лицо и с трудом оторвал от себя то, что Джадж, наверно, назвал бы похотьным невыраженцем. Похотьной невыраженец, впрочем, ничуть не стушевался, а принялся липнуть к другому В., которого смело можно было поименовать грустьным невыраженцем. У этого в глазах застыла вся мировая скорбь. Брови его сложились домиком и уже не изменяли своего положения. «Вот ведь, боже мой, — подумал В., - неужто и у меня бывает такое лицо?» Не хотелось себе в этом признаваться, но, видимо, эту гримасу невыраженец позаимствовал именно у В. и ни у кого другого.
Тут на кухню вбежал тяжело дышащий В. Видно было, что он неимоверно раздражен. Он озирался вокруг в поисках предмета, на котором можно было бы выместить свою злость. Он кинулся было на настоящего В., но получил хорошего пинка и отлетел прямо к В., колупающему стену, который тут же был им использован в качестве боксерской груши, что впрочем нисколько не мешало пострадавшему по-прежнему колупать стену.
«Кошмар!» — В. схватился зА голову и побежал в ванную, надеясь там закрыться и хоть какое-то время не видеть этих исчадий ада. Однако, ему не суждено было уединиться. В ванне сидел, как и следовало ожидать, очередной невыраженец, который с отсутствующим видом поливал себя несуществующей водой из душа. В. хотел было вытащить слабоумного В. из ванны, но тот принялсЯ так верещать, что В. счел за благо оставить его в покое.
В. вышел из ванной в полной прострации и не знал, куда податься. Единственное, что ему оставалось — это пройти в комнату, сесть там в кресло и молча наблюдать за самым странным зрелищем, что ему когда-либо доводилось видеть. Невыраженцы неистовствовали. От нечего делать, В. принялся их считать и классифицировать. Он насчитал двух злостьных, которые немного отличались между собой по интенсивности агрессии, три штуки скорбьных (или грустьных), эти просто расхаживали с мрачными лицами, и двух похотьных, из которых один был совершенно невыносим. Еще было двое плакостных В., которые непрестанно лили слезы, и двое каких-то совершенно безумных, с такими страшно искаженными лицами, что В. боялся даже смотреть на них.
Относительно трех более-менее спокойных воплощений самого себя В. затруднялся определить, какую именно невыраженную эмоцию они олицетворяли. А один В. расхаживал таким надутым индюком, что В. ни минуты не сомневался, что имеет дело с высокомерностным невыраженцем. Еще один В. все пытался что-то отобрать у других и спрятать несуществующее добро под кроватью. В. догадался, что это был жадностьный невыраженец. Другой В. постоянно косил недобрым взглядом на остальных В. и ставил им исподтишка подножки. В. подумал, что это должен быть завистьный невыраженец. Тот В., что копошился у печки, видимо, был одержим упрямством, потому что он никак не желал с этой печкой расстаться и, невзирая ни на что, по-прежнему продолжал пыхтеть, пытаясь сдвинуть ее с места.
Невыраженцу с недобро-хитроватым лицом В. затруднялся подобрать наименование, но в конце-концов нарек его пакостьным невыраженцем, только потому, что тот находил явное удовольствие в наблюдениях за тем, как злостьные невыраженцы лупили других. Тот, что ползал на четвереньках был заклеймен как самоуничижаюстный невыраженец. В. разглядел в углу еще одного субъекта, у которого в глазах рисовался такой живописный ужас, что В. тут же понял, что это страшнОй невыраженец. И оставался еще экземпляр в ванной комнате, которого В. склонялся окрестить попросту недоумком. Итого ровно двадцать два невыраженца. Эта цифра впечатляла. Если Джадж был так потрясен наличием одного своего невыраженца, то что бы он сказал о том, что у В. невыраженцев целых двадцать две штуки!
Сам В. был в совершенном смятении. Волей-неволей ему пришлось любоваться на многочисленных В., и он вдоволь насмотрелся на все свои негативные проявления. Особенно он устал от плаксивых В., которые чуть ли не лужи на полу налИли из своих слез. Эти В. представляли собой такое мокро-сопливое зрелище, что В. зарекся хоть когда-нибудь еще в своей жизни плакать. Впрочем, и остальные невыраженцы не уступали плаксивым в редкостном очаровании. Более всего были хороши те двое, из которых один уже разодрал себе в кровь лицо, а другой строил такие гримасы, что казалось у него вот-вот вылезут глаза из орбит или порвутся щеки.
Наблюдая за невыраженцами, В. обнаружил, что они представляют собой воплощение только одной определенной эмоции. Невыраженец постоянно находился в одном и том же настроении и, по-видимому, не мог его изменить. Так, похотьные были одержимы похотью, злостьные — злостью, скорбьные — скорбью и так далее. В каком-то смысле невыраженцев можно было скорее назвать «выраженцами», потому что они-то как раз всеми силами старались выразить ту эмоцию, которую олицетворяли. Их буквально распирало от переполняющего их чувства. При этом, все, что существовало вокруг них, было только объектом для излияния этого чувства. Поэтому похотьным было все равно, к кому липнуть, а злостьным было все равно, кого дубасить.
Невыраженцы были особенно отвратительны тем, что, внешне походя на людей, они тем не менее людьми в полном смысле этого слова не были. Если человека, даже поглощенного своим чувством, обычно все же можно было успокоить, то с невыраженцами на подобный трюк нечего было и рассчитывать. Они ничего не видели и не слышали, кроме того, что хотели видеть и слышать. Злостьным все время казалось, что им угрожают, похотьным — что все вокруг них также одержимы сладострастием, как и они, для плакс любое слово было только поводом лить слезы, а двое безумцев и вовсе ничего не слышали и не видели. А что уж такое там сидело в ванной, и как оно воспринимает реальность, В. боялся даже подумать.
