Бхагаван Раджниш - Опасно — Истина! Смелость принять непознаваемое

В Адьяре находится, наверное, самое большое дерево бо. Когда теософское движение было живо, под этим деревом проводились собрания; в тени его кроны могли поместиться тысячи людей. И в Адьяре располагается одна из лучших в мире библиотек. Теософы собрали манускрипты из Китая, Тибета, Ладакха[1], Монголии, Кореи — неизвестные места, неизвестные языки, — у них была огромная подземная библиотека древних писаний. В этой библиотеке я обнаружил того человека, он работал библиотекарем и не был больше монахом.

Я спросил его:

— Что произошло?

— В тот день ты изменил всю мою жизнь, — ответил он. — Я больше не смог говорить с той же уверенностью, что раньше. Я утратил мужество. Я пытался, но каждый раз во мне возникал вопрос, почему я говорю все это людям, если сам этого не знаю? Возможно, это не так — кто знает? Я совершаю грех, потому что люди будут думать, что и они знают. В тот день в твоем городе...

Он не сразу узнал меня. Мне пришлось напомнить ему, ведь в последний раз он видел меня еще ребенком. Но его — хотя к тому времени ему было уже около девяноста — я узнал; с шестидесяти до девяноста меняется не так много... Да, ты становишься старее, но никаких значительных перемен не происходит. Он постарел, подряхлел, но в каком-то смысле и помолодел, стал более живым.

— Вы постарели на тридцать лет, но я вижу, что ваши глаза стали более молодыми, более живыми, — сказал я.

— Да, потому что я отбросил ту поддельную жизнь. Теперь я тот, кто я есть. Я не знаю — я нахожусь в поиске, но не уверен, что смогу познать в этой жизни, ведь так много упущено.

— Никогда не будьте пессимистом, — сказал я. — Это может случиться в любой день — это может случиться сегодня. И если этого не происходит, это означает, что где-то вы еще держитесь за заимствованное. Могу ли я, спустя тридцать лет, задать вам еще один вопрос?

Он сказал:

— Я буду обязан тебе за это, потому что тот первый вопрос сослужил мне великую службу. Он отнял у меня мое монашество, мое махатмовство, моих последователей — все.

Я спросил:

— Почему вы начали работать библиотекарем? Это опять занятие того же рода. Теперь вы ведете поиск в древних писаниях, найденных в Тибете, в Ладакхе, в Непале. Вы все еще не смотрите внутрь себя. Тогда вы искали в напечатанных книгах, теперь ищете в древних рукописях, думая, что эти люди должны были знать. Но вы снова занимаетесь той же ерундой. Но печатные издания не знают... Они продолжают печатать Библию за Библией — миллионы Библий, — но напечатанная книга остается книгой, она никогда не станет даже христианином.

И вы думаете, что сможете найти истину в рукописных текстах? Те люди просто работали писарями. Они всего лишь копировали и получали за это деньги. Они не были знающими, это были просто переписчики, и они использовали примитивный метод. В те дни печать была недоступна, поэтому людям приходилось переписывать то один манускрипт, то другой, то третий — и потом они их продавали. Вы думаете, эти люди был знающими?

— Ты снова прав, — сказал он. — Я провел в этой подземной библиотеке двадцать лет, исследуя всевозможные неизвестные методы, идеологии — и они очень впечатляющие и логичные, — но определенно я занимаюсь тем же; я не смотрю внутрь себя. С этого момента ты больше нигде меня не встретишь.

Он бросил эту работу в тот же день. Пока я еще был в Адьяре, он уехал. Когда я вернулся с прогулки... Территория была огромна, когда-то это была очень оживленная коммуна; во времена Анни Безант здесь проживали тысячи людей. Когда я пришел в главный офис и спросил о Видьянанде, мне ответили: «Он уехал. Что вы ему сказали? После вашей встречи в библиотеке он пришел сюда и сказал: "Я уезжаю, и уезжаю навсегда. Я покончил с книгами. Хотя я уже слишком стар... Но, возможно, нескольких дней будет достаточно, или хотя бы перед смертью я встану на верный путь. Может быть, в следующей жизни я завершу мой поиск, но я должен по крайней мере начать"».

Никто не задает вопроса: «То, что ты знаешь, является твоим знанием?» — Это не твое знание, отложи его в сторону, оно ничего не значит. «То, чем ты занимаешься, является твоим желанием? Ты действительно услышал сигнал в своем сердце?» — Если это не так, не трать на это больше ни одной минуты.

Люди продолжают делать то, что другие заставляют их делать, — и они будут продолжать заставлять их. С большим трудом верится, что родители перестанут заставлять детей быть всего лишь носителями их собственных идей; что учителя перестанут впихивать в них то, что знают сами, — как будто они и вправду знают! Они только притворяются, что знают.

В высшей школе моим директором был математик. Я не изучал математику, но любил приходить в его кабинет, когда видел, что он один, чтобы поговорить о высшей математике — потому что сейчас обычная математика не применяется ни в психологии, ни в биологии, ни в химии, ни биохимии. Они выше ее.

Он говорил мне:

— Почему бы тебе не начать посещать мои занятия?

— У меня нет проблем, так как я не изучаю математику, но, если во время ваших занятий у меня будет свободное время и вы позволите, я с удовольствием приду. Только пусть вас не потревожит мое присутствие — ведь я не буду трупом, я буду живым.

— Что ты подразумеваешь под «быть живым»?

— В точности то, что это означает: быть живым. Просто дайте мне шанс, и вы увидите.

Я всегда интересовался множеством разных вещей и пытался понять, действительно ли они основываются на знании или это только теория, — ведь, если они теоретические, тогда они не могут быть истинными; они могут обладать лишь практической пользой, быть полезными и удобными. К примеру, эвклидова геометрия — именно этот курс он читал, когда я пришел первый раз... Сейчас даже ребенок может понять, что определения Эвклида неверны. Эвклид говорит: «У линии есть длина, но нет ширины». Как линия может существовать без ширины? Это настолько просто, что даже не нужно быть математиком.

Я не математик, и уж точно не был им в то время, но я сказал ему:

— Вы говорите глупость — что у линии есть длина, но нет ширины. У нее есть ширина! Нарисуйте на доске линию, у которой не будет ширины, а будет только длина, — тогда я поверю в эту гипотезу.

— Теперь я понимаю, что ты имел в виду, говоря «буду живым», — сказал он. — Я закончил аспирантуру по математике, но этот вопрос никогда не приходил мне в голову. Так говорит Эвклид, этому учат в каждой школе, в каждом колледже, в каждом университете, поэтому я никогда не задумывался... Но, возможно, ты прав.

— Это легко измерить. Вы рисуете на доске мелом линию — и вы все еще утверждаете, что у нее нет ширины? «Точка, — говорит Эвклид, — не имеет ни ширины, ни длины». Как такое может бьпь? Возможно, ее длина и ширина очень, очень малы, но это не значит, что их нет совсем. Необходимо только увеличительное стекло. Подождите, я схожу в кабинет химии и принесу увеличительное стекло, чтобы вам показать.

— В этом нет необходимости, — ответил он, — я понимаю. Но чему мне тогда учить? Эвклидова геометрия считается завершенной, и это — базовые определения.

— Они всего лишь теоретические, — ответил я. — Нужно понять одно: эти гипотезы имеют практическое значение, они не истины.

Так что в отношении всего, что ты знаешь, необходимо выяснить, является ли это предположением, полезным в жизни, или истиной, которую ты познал и прочувствовал на собственном опыте. Если это предположение, отложи его в сторону — и ты почувствуешь такое облегчение! Все эти гипотезы, все заимствованные знания, которые скопились и которые ты несешь на себе, — ты тащишь непомерный груз, который сломил тебя; отставь его в сторону.

Будь невежественным, прими это «Я невежествен». И с этого места ты можешь начать свой поиск. На каждого ребенка навешивают груз. Я надеюсь, что когда-нибудь будет не так. В действительности в этом нет необходимости, потому что, преподавая эвклидову геометрию, можно просто дать понять, что это не истина, а всего лишь гипотеза. Она помогает изучать треугольники, окружности и прочее. Но помни, что основа всего этого — гипотеза и все строение гипотетическое.

Точно так же гипотетическим является и твой Бог, вся пирамида теологии основывается всего лишь на гипотезе. Если ты начнешь вглядываться в суть вещей, на это не потребуется большого ума — необходима всего лишь невинность, чтобы видеть.

Тот директор вызвал меня в свой кабинет и сказал:

— Больше не приходи на мои занятия. Теперь мне будет сложно иметь дело со студентами. Они увидели мое невежество, а до сих пор я пользовался авторитетом. Ты разрушил это.

Но в каком-то смысле он был искренним человеком.

Он сказал:

— Я понимаю тебя, но не проделывай того же с другими преподавателями, они могут тебя не понять. И теперь мне ясно, почему столько жалоб поступает в твой адрес, почему тебя обвиняют в том, что ты причиняешь неудобства. Но это не было неудобством. Ты открыл мне глаза; я никогда не смогу быть прежним. Но что меня больше всего озадачивает, так это то, что я никогда не задумывался об этом, я просто это принял.