Владимир Леви - MEMENTO, книга перехода
Название «Профилактика смерти» появилось после того, как единожды осознал: все написанное, – кем бы, когда и с какой целью ни писалось, если только сохраняется, – превращается в разговор тех, кто уже перешел, с теми, кто еще не.
Пушкин: Нет, весь я не умру – душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит…
Тленья убегает душа не только в заветных лирах. Остается и на безымянных глиняных табличках, в свитках, в письмах и записках, в историях болезни, в полицейских протоколах, в томах дел судебных, на скамейках и стенах с чьими-то надписями – душа, какая уж есть, выказываемая и своим отсутствием.
На кладбище, куда прихожу теперь часто,я с ними встречаюсьна свежезаброшенных захоронениях,ютящихся по краям, на отшибе, сбоку-припеку.На колышках, на убогих кривых табличках – инициалы,только инициалы.Как выпитые глаза,они вылезают из-под землии смотрят – слепые,неузнаваемые и не узнающие.За ними там кто-то прячется.Там кому-то любви не хватило. И денег, само собой.А может быть, стыдно было или обиделись хоронившиеза что-то неподобающее, совершенное тем,кого, уже недействительного, поместили сюда.Этот вот неизвестный М И,табличку которого обчирикивает воробей,был, может быть, одиноким повесившимся алкашомили аккуратной бездетной старушкой,а провожавшие сэкономили краску.Еще есть инициалы скамеечные,настенные, надревные и наскальные.Видел и выгравированные на асфальте, глубоко вдавленные ДБ и ПИ,а рядышком кто-то подсуетился и выдавилвсем известное безымянное слово из трех букв,это тоже инициал – вселенский –успел вписаться в момент,пока застывала свежая черная масса земной брони.Всюду, всюду видны засохшие одинокие семенанепроросших судеб,слышны всюду безмолвные их голоса:вот – это мы,жизни наши прошли незамеченнои как бы не состоялись, но это мы, вот мы, вот…
Тебя след простыл, да не весь. Твой текст – вот он: как и фотографию и видеозапись, как и твое живое лицо, его могут видеть или не видеть чьи-то глаза и понимать или не понимать чьи-то мозги. Какая-то твоя незримая часть, текстом выявленная и под текстом ощутимая тем, кто умеет ощущать, остается вовлеченной в текущий жизнепоток и продолжает твою жизнь без тебя, точней, без твоего тела.
Да и, собственно, кому, кроме себя-исчезающего, и зачем оно нужно, это бренное, бренное, тысячи, миллионы, миллиарды раз бренное тело? Затем и только затем, чтобы нести в себе и производить то, что может жить без него.
Половые органы – первичная природная фабрика внетелесной жизни. Каждый из нас выскочил из этого предприятия, имея в себе такое же, чтобы произвести свой ход в родовой игре с небытием. И как ты живешь в своей телесной отдельности, не вспоминая, от кого произошел, из кого сделан, так и потомки твои превосходно живут и будут жить дальше без твоего многострадального позабытого организма, крохотной частицей которого были когда-то.
Жить дальше без организма можно в словах, в музыке, в картинах, в людях, которых воспитал, которым помог, которых приветил, согрел; в домах, которые построил, в деревьях, которые посадил, в организациях и движениях, которые создал, в вещицах, которые смастерил или починил, в нечаянных шутках – во всяческих рисунках на шуме жизни. Жить под своим именем или безымянно – там значения уже не имеет.
Так думалось мне тогда – так и теперь, но к этому приросло еще понимание, что даже и не оставив здесь заметных следов (совсем никаких – невозможно), ничего в лиру не поместив и достопамятного не совершив или совершив то, чего совершать не стоило, каждый живущий переживает свой прах в ином измерении.
Из недр небесных всходит гений[14],соединитель поколений,комета с ледяным хвостом.Он странен как закон природы.Он страшен, как страшны уроды.Но есть таинственность и в том,как хищно маленькие душивгрызаются в чужие уши,как, утвердить себя стремясь,недоумытые поэтымаракают автопортретыи дарят с надписями грязь,как недознайки, недосмейкисадятся хором на скамейки,на стенки лезут и поют.Везде один и тот же голос,не отличимый ни на волос:МЫБЫЛИЗДЕСЬМЫБЫЛИТУТСойдет за славу и позор нам,ползем на небо ходом черным,а сатана играет туш.Но погодите же… а вдруг выпрочтете сквозь немые буквыинициалы наших душ?О, поглядите же на стены,они нам заменяют сценыи трубы Страшного суда.Ах, как же вы не догадались,мы были здесь, и мы осталисьи остаемся навсегда
«Дано мне тело – что мне делать с ним?»
Вот, кстати, о неудобстве жизни с участием организма. Свежее (2013) письмо на электронный адрес.
Владимир Львович! Как человек должен относиться к своему телу? Любовь к телу бездуховна? Ненависть к телу духовна? Что есть наша физическая плоть, как не провиант для могильных червей? К тому же оно является источником постоянных забот – его нужно кормить, одевать, обувать, греть, лечить и т. д. – на всё это уходит много времени, сил и денег. А сколько эмоциональных неудобств связанных с телом – одна необходимость испражняться чего стоит… Не зря же люди прячутся в туалетах, когда хотят разгрузиться. Если бы эти вопросы задали богу, как вы думаете, чтобы он ответил? Ваш читатель.
Старенькие, потрепанные вопросы, как из прошлых веков. Не поймешь, кто пишет: заплутавшийся в уплощенных представлениях о духовности верующий (но почему «богу» – с неуважительной буквы?), или прикалывающийся атеист, делающий вид, будто не понимает, что обращается не к попу-батюшке, а к врачу, для которого тело по определению свято.
Если верующий христианин или иудаист, то должен бы знать сто тридцать восьмой Давидов псалом со строками:
Ибо Ты устроил внутренности моии соткал меня во чреве матери моей.Славлю Тебя, потому что я дивно устроен.Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это.Если атеист или агностик, мог бы свериться с Мандельштамом:Дано мне тело – что мне делать с ним,Таким единым и таким моим?За радость тихую дышать и житьКого, скажите, мне благодарить?Я и садовник, я же и цветок,В темнице мира я не одинок.На стекла вечности уже леглоМое дыхание, мое тепло.Запечатлеется на нем узор,Неузнаваемый с недавних пор.Пускай мгновения стекает муть –Узора милого не зачеркнуть.
Просит, чтобы ответил от Имени… Ну, рискнем.
* * *Недотворенное творение мое, дитя глупое и любимое, человечек мой! Знал бы ты, как мне понятны твои сомнения и страдания, как я чувствую их с тобой вместе, тобой чувствую, как стараюсь помочь… Но не перескочить через ступеньки делания, не пройти путь иначе как шаг за шагом, не подняться к вершине, не одолев ведущих к ней троп и круч.
Ты в процессе, ты в деле, ты осуществляющийся проект. Ты настолько еще не завершен, не достроен, не доведен до ума, что долго еще будешь не в силах этого осознать. Бедный рассудок твой мечется в тисках неосмысленных слов, понятий и категорий, этих гипнотических мышеловок, придуманных такими же детишками, как и ты, ну, может, на одну-две детсадовские группы постарше. «Духовно ли любить тело? Духовно ли ненавидеть?» – вопросики, похожие на оторванные лепестки живого цветка. Нет, человечек, «духовного» и «недуховного», все едино в тебе и в природе. Считать тело только провиантом для могильных червей может только могильный червяк. Тело – сосуд бессмертия, дом души и ее исследовательская лаборатория. То, что ты это до сих пор не понял, не ощутил – моя недоделка, будем работать дальше.
Недоволен, видишь ли, что приходится тебе, как всем зверушкам, писать и какать. А я этому радуюсь и грустно посмеиваюсь. Отчасти ты прав, смущаясь и морщась от отвращения – да, надо бы покрасивее, поизящнее, и чтобы пахло поприятнее или никак. Но знал бы ты, как всеобъемлюще важна и сложна проблема отходов жизни, какого требует внимания и расчетного труда. Худо-бедно в глобальном масштабе мне удается ее решать: отходы живых существ жизнь не портят, а используются ею во благо. Нет ни одной какашки, которую кто-нибудь бы не скушал (на духовном плане тоже, но это не всегда хорошо). Только ты, человечек, самая большая моя надежда, пока что подводишь и меня, и себя: хоть и научился более или менее целесообразно и эстетично обходиться со своими естественными отбросами, зато гадишь сверх всякой меры кучами способов, не предусмотренных моим природным жизнеустройством, и превращаешь землю в мутирующую помойку. Если так и дальше пойдет, придется тебя, дружок, перемутировать в какого-нибудь чистоплотного куслика.
