Бхагаван Раджниш - Внутренние война и мир
Императору подарили очень дорогое украшение. Но он подозревал, что его обманули, и в золото, из которого было сделано украшение, подмешали другой металл. Задача состояла в том, чтобы, не разрушая украшение, выяснить, нет ли в золоте примесей. В то время еще не существовало метода, который бы позволил дать ответ на этот вопрос. Украшение было больших размеров, и велика была вероятность того, что для увеличения его веса в золото добавили другой металл.
Архимед чувствовал усталость и беспокойство. Но одним прекрасным утром, когда он лежал в ванне, к нему неожиданно пришло решение проблемы. Архимед забыл обо всем и обнаженный выбежал на улицу. Будь Архимед в себе, он никогда не забыл бы одеться. Архимед выскочил из дома с криком: «Эврика! Эврика! — Нашел! Нашел!» и побежал к дворцу
Люди остановили его и спросили, что он делает: «Ты что, хочешь голым предстать перед императором?» Архимед ответил: «Я сам не понимал, что делаю!»
Человек, который выбежал без одежды на улицу, не был Архимедом. Архимед никогда бы не вышел из дома голым. Вероятно, в этот момент он перестал быть личностью. Индивидуальное сознание не нашло решения проблемы; ответ был получен в имперсональном, универсальном состоянии.
Архимед лежал в ванной и отдыхал. Вдруг наступил момент медитации, он глубоко погрузился в размышления... и проблема была решена. Можно ли сказать, что проблему, стоявшую перед Архимедом, решила ванна? Могла ли в действительности ванна решить ее? Достаточно ли лечь в воду, чтобы найти ответ на вопрос, который не поддается решению? Повышает ли лежание в воде способности ума? Если человек разденется, поможет ли это решить вопрос, на который он не может найти ответ в одежде?
Нет, происходит нечто иное. На некоторое время Архимед перестал быть личностью. На краткий миг он стал одним с целым.
Прочитав об опыте всех великих ученых с мировым именем, таких как Эйнштейн, Макс Планк, Эддингтон или Эдисон, мы обнаруживаем, что в их работе есть нечто общее: что бы они ни открывали, познание приходило не через «я». Раз за разом случалось так, что в тот момент, когда «я» узнавало о чем-то, «я» не существовало — и тогда акт познания мог состояться. Именно об этом говорили мудрецы Упанишад, о том же сказано мудрецами Вед, Мухаммедом и Иисусом.
Когда мы говорим, что Веды не созданы человеком, мы не имеем в виду, что Бог спустился на землю и написал эту книгу. Нет никаких причин говорить такие нелепые вещи. «Не созданные человеком» означает лишь то, что в момент, когда ведические мантры и стихи были впервые произнесены вслух, прочитавшего их человека не было; в это мгновение его «я» исчезло. Когда случался подобный феномен, когда на кого-то нисходили слова Упанишад, когда Коран был ниспослан Мухаммеду, когда слова Библии снизошли на Иисуса, всех этих людей там не было.
У религии и науки общий опыт. И иначе не может быть, поскольку, когда наука познает истину о мире, она идет по тому же пути познания, которым постигается религиозная истина. Истина может открыться только одним способом: когда личность исчезает, истина исходит из целого. Внутри человека открывается пустое пространство, и туда проникает истина.
Кто бы в этом мире ни получал луч истины, каким бы путем он ни следовал — будь то музыкант, художник, поэт, ученый, религиозный искатель или мистик — истина открывается человеку, только когда сам он отсутствует.
Религия давно поняла это. Опыт религии насчитывает десять тысяч лет, и за эти десять тысяч лет религиозные искатели, мистики, люди, погруженные в созерцание, достигали успокоения в опыте «не-я», постигающего истину.
Данный вопрос относится к числу очень сложных. Когда впервые нечто нисходит на человека в форме целого, очень трудно определить, идет ли это от самого человека или от целого. Когда это случается впервые, ум, чаще всего, заявляет о своих правах; и эго также нравится мысль о том, что открывшееся принадлежит только ему Мало-помалу, все эти претензии становятся все более шаткими, и человек начинает понимать, что между ним и явленной истиной нет никакой связи. Различие между личностью и целым, универсальным становится очевидным.
Наука все еще очень молода, ей лишь два или три века отроду. Однако за это время ученые обрели смирение. Еще пятьдесят лет назад ученый сказал бы: «Мы открыли». Сегодня он воздержится от таких слов. Он скажет: «Кажется, все находится за пределами нашей досягаемости». Ученые стали пользоваться тем же таинственным языком, на котором говорили мистики прошлого.
Нет нужды торопиться — просто подождите еще сто лет, и ученые заговорят на том же языке, что и Упанишады. Им придется говорить тем же самым языком, на котором говорил Будда; они заговорят на языке Блаженного Августина и Святого Франциска. Им придется говорить именно так, потому что их опыт истины станет глубже, их вера в индивидуальность как личность уменьшится. Чем шире истина открывает себя, тем в большей степени исчезает эго — и однажды личность понимает, что все известное ей она знает благодаря целому: «Эго было ниспослано мне. Меня нет в этом знании. И я несу ответственность за то, что не узнал, поскольку мое «я» было слишком сильным и не дало мне это познать. Мое присутствие было столь цельным, что истина не смогла низойти в меня».
Истина нисходит в пустой ум, и присутствие «я» необходимо только для понимания того, что не является истиной.
Нет, воля целого, воля сущего никогда не станет препятствием на пути научных открытий. По существу, все открытия, сделанные до настоящего времени, стали возможны благодаря слиянию с целым, через капитуляцию. В истину вела и всегда будет вести только одна дверь — дверь капитуляции.
Ошо!
Ваше утверждение о том, что неосознающий ум един с целым, с сущим, создает трудности. Прежде Юнг объяснял это через соотнесение мифологии с коллективным бессознательным. Но слова Фрейда о том, что бессознательное также соединено с Сатаной, лишь усложняют проблему.
Фрейд полагал, что наш неосознающий ум соединен не только с божественным, но и с дьявольским. На самом деле Бог и Сатана — всего лишь наши слова. Когда нам что-то не нравится, мы связываем это с Сатаной. А если человеку что-то понравилось, то он называет это божественным. Я хочу сказать лишь то, что неосознающий ум связан с непознанным. Я полагаю, что непознанное религиозно, и, как мне кажется, Сатана является неотъемлемой частью религиозного.
В сущности, человеческий ум хочет верить, что вещи, которые нас не устраивают, созданы дьяволом, а то, что хорошо и логично, является творением божества. Мы полагаем, что человек — жемчужина творения.
Поэтому все, что нас привлекает, создано божественной силой, а то, что нас отталкивает, — дьяволом: и дьявол — наш враг. Но именно эго человека поставило и Сатану, и Бога себе на службу.
В действительности существует лишь религиозное. Когда мы призываем Сатану или сатанинскую силу — это не что иное, как выражение неприятия. То, что мы называем «злом», является просто нежеланием человека принимать происходящее. Если мы внимательнее присмотримся к тому, что считаем плохим, то немедленно обнаружим скрытое в нем счастье. Если вглядеться в проклятие, то в нем откроется скрытое благословение. По существу, хорошее и плохое — просто две стороны одной медали.
Я не считаю непознанное божественным в том смысле, что оно противостоит дьявольскому. Целостность, которую я называю непознанным, является источником всей нашей жизни, самой основой сущего. Именно из него, как источника существования, возникает одновременно и Равана, символ зла, и Рама, олицетворение добра.
Во тьме мы испытываем страх, поэтому человеческий разум хочет верить в то, что дьявол создал тьму. Так как мы любим свет, нашему уму удобно считать, что божество породило свет. Но, по сути дела, нет ничего плохого в темноте и хорошего в свете.
Тот, кто любит сущее, во тьме найдет столько же религиозного, сколько и в свете. В действительности, из-за страха темноты, мы не способны познать красоту тьмы. Мы не можем оценить аромат, таинственность темноты. Но наш страх — порождение человеческой природы. Мы вышли из пещер, мы прошли через дикость... Там темнота представляла опасность; на человека могли напасть дикие животные, ночь пугала. Поэтому, когда появился огонь, мы стали считать его богом — благодаря огню ночь стала безопасной. Мы разожгли огонь и избавились от страха. По этой причине в нашем опыте тьма начала ассоциироваться со страхом. В сердце человека свет стал ассоциироваться с неустрашимостью.
Но у тьмы есть своя тайна, и у света также есть своя тайна. Все значимые события в этой жизни связаны как с темнотой, так и со светом. Мы закладываем семена во тьме, но цветы распускаются при свете. Мы сеем семена в подземную темноту, корни распространяются в темноте, но цветы растения цветут на поверхности, при свете. Оставьте семена на солнце, и цветок никогда не появится; спрячьте цветок во тьму, и у вас никогда не будет семян. Ребенок зарождается в глубокой темноте, царящей в утробе матери, куда не проникает ни один луч света. Дитя развивается и, со временем, появляется на свет.
