Александр Медведев - Обучение травами
Я регулярно забегал на задний двор, любуясь на раскрасневшееся, страдающее лицо пациента. Лечение было не слишком приятным, скорее даже мучительным, но главное, что ревматизм в конце концов прошел.
К моему удивлению, находились и другие желающие подлечиться в навозной яме, и иногда в ней одновременно сидели даже два селянина.
Дядя Федя был еще и очень азартным человеком. Одним из его основных увлечений было уничтожение мух, и он вкладывал в это занятие больше страсти, чем Глеб Жеглов в борьбу с бандой «Черная кошка».
Надо признать, что на дворе у дяди Феди мух действительно было много, слишком много. Они обильно плодились и размножались на теплых просторах навозной ямы, но, поскольку избавиться от столь ценного аппарата для физиотерапии дядя Федя не мог, нам оставалось одно — нещадно бороться с крылатыми и жужжащими интервентами.
С подачи дяди Феди я вооружился венгеркой (это тоненькая круглая резинка, идеально подходящая для расправы с мухами) и каждый день проводил часы, прицельно отщелкивая насекомых, беспечно присевших отдохнуть на залитую солнцем стену дома. Последствием моей охоты стали сотни крошечных темных пятнышек, украсивших беленую стену, но дядя Федя был доволен.
— Настоящий боец растет! — одобрительно говаривал он, ласково похлопывая меня по макушке. — Сразу видна наша порода, Медведевская!
Однако бороться венгеркой против мух было все равно что пытаться остановить полчища саранчи при помощи детского сачка, и дядя Федя решил применить более совершенное оружие массового уничтожения, а именно отравляющие вещества.
Налив в металлическую миску свежего молока, дядя Федя для вкуса добавлял в него сахара, а потом щедрой рукой подливал туда какой-то мушиный яд. Миску с отравленным молоком дядя Федя ставил на землю во дворе, затем он выносил из дома два стула, мы усаживались в теньке и принимались с интересом наблюдать за мучительным концом представителей враждебного крылатого племени.
Муха подлетала, пикировала на край миски, затем осторожно спускалась к молоку и, слегка помешкав, принималась увлеченно хлебать сладкую отраву. Затем с ней начинало твориться нечто невообразимое. Стартующей ракетой муха срывалась с места и, отчаянно гудя, принималась кружиться, метаться во всех направлениях, как крошечный черный фейерверк, рикошетящий в стенах тесного помещения. После краткой, но выразительной агонии муха падала на землю и, подрожав лапками, затихала навсегда.
Дядя Федя с неослабевающим вниманием мог в течение долгих часов наблюдать за этим причудливым предсмертным танцем При этом он, ерзая от возбуждения на стуле и потирая руки от удовольствия, с азартом комментировал происходящее. Звучало это примерно так:
— Смотри, смотри, летит! Села, смотри, пьет! Во дает! У, как ее, родимую, развезло! То-то! Будешь знать! Смотри! Еще одна…
Так продолжалось целый день.
Меня во всей этой процедуре занимал не столько процесс уничтожения мух, сколько наблюдение за дядей Федей. Меня поражало, сколько самого неподдельного наслаждения ухитрялся извлекать этот крепкий восьмидесятилетний старик из, казалось бы, самого немудреного дела.
Еще одной из моих первых наставниц народной медицины стала тетя Маша. Хотя она была тезкой моей настоящей тети Маши из Керчи, эта тетя Маша не была моей родственницей. Знахарка тетя Маша жила в селе Пионерское. В течение нескольких лет мама снимала комнату в ее доме, чтобы вывозить меня на лоно природы, хотя в том, что мама выбирала Пионерское, тоже был свой особый расчет.
Чтобы на деле продемонстрировать детям радости коллективного социалистического труда, в крымских школах даже для учеников младших и средних классов ввели требование проводить от нескольких дней до нескольких недель летних каникул в трудовых лагерях, где дети одновременно бы и отдыхали, и трудились на благо общества, выполняя какие-либо нехитрые сельскохозяйственные работы, вроде сбора фруктов или ягод или прополки огородов.
В качестве альтернативы трудовому лагерю я мог отбыть трудовую повинность в каком-нибудь совхозе или колхозе, и мои родители должны были отнести в школу справку о том, что я честно отработал необходимое количество часов. Рядом с Пионерским находился совхоз, выращивающий чайные розы, но не для продажи, а для заготовки розовых лепестков. Многие москвичи даже не слышали о том, что существует варенье из розовых лепестков. Не знаю, как сейчас обстоят дела на Украине, но в то время, когда Крым еще был частью территории Советского Союза, варенье из розовых лепестков продавалось там почти повсеместно. Розовые лепестки обладали многими лечебными свойствами, в частности, розовым вареньем можно было вылечить многие воспалительные заболевания полости рта, если по нескольку раз в день держать его в течение двадцати-тридцати минут во рту на месте воспаления.
Итак, мама договаривалась в совхозе, что я буду заниматься сбором лепестков и совхоз даст мне справку для школы.
На сборе лепестков работали и другие дети из Пионерского, зарабатывая деньги на карманные расходы. В отличие от меня, они давно успели наловчиться в этом не слишком простом деле, и сельская детвора вовсю смеялась над неуклюжим горожанином, утверждая, что с такой сноровкой я и за год дневную норму не выполню. Впрочем, местные ребята оказались очень дружелюбными и приятными, мы сразу нашли общий язык, и они сообща помогали мне выполнять норму, подбрасывая собранные ими лепестки в мои мешки.
Как говорится: «с миру по нитке, голому на рубашку». Так и получалось. С помощью деревенских друзей я выполнял норму примерно за час, а затем можно было найти себе гораздо более увлекательное занятие.
Пионерское навсегда запомнилось мне очарованием благоухающей плантации, расцвеченной яркими красками цветущих роз, вечно исцарапанными руками, веселыми забавами с друзьями. Там я, школьник, недавно закончивший третий класс, получил свою первую зарплату, которую я с гордостью вручил матери.
Еще одним способом подработки был сбор тысячелистника — лекарственной травы, покрывающей склоны высоких холмов вокруг села.
Нашим любимым развлечением были рыбалка и купание в Скалке — быстрой горной речушке, перегороженной небольшой самодельной плотиной, сложенной из камней, чтобы можно было купаться.
Чтобы не тратить время, сидя на берегу с удочками в руках, мы ловили рыбу менее трудоемким способом: на дно стеклянной банки мы клали кусочек хлебушка, горловина банки завязывалась марлей, а в марле проделывалась дырочка, заплыв через которую, мелкая рыбешка уже не могла выбраться обратно.
В банку обычно попадались пескари, цыганочки и прочая пресноводная мелочь. Я так и не узнал, как по-научному называются «цыганочки», но это имя удивительно подходило небольшой рыбке с полными красными губками и игривым выражением на морде, узоры которой напоминали кокетливые сережки.
Еще одним повальным увлечением деревенских ребят была дрессировка и выкармливание галчат. Галки были удивительно умными птицами, а один галчонок так привязался ко мне, что в течение нескольких лет, когда я возвращался летом в Пионерское, он, уже будучи взрослой серьезной птицей, узнавал меня, с приветственными криками кружился надо мной, садился мне на плечо или летел рядом, сопровождая меня во время прогулок.
Мое ежедневное пробуждение в доме знахарки тети Маши неизменно сопровождалось шумом работающего сепаратора, отделяющего фракцию за фракцией от жирного свежевыдоенного молока.
Открывая глаза, я с наслаждением вдыхал ароматы подсыхающих лекарственных трав, которыми пропиталась вся изба.
Тетя Маша научила меня заготавливать травы впрок. Она тоже лечила и людей, и скот. Каждое растение она называла по-своему, так, как называли его ее мать и бабушка. Так, тысячелистник она называла кашкой. Растения тетя Маша сушила в основном на чердаке. Процесс заготовки трав и изготовления лекарственных препаратов так понравился мне, что я сразу же стал добровольным помощником знахарки.
Я учился правильно развешивать пучки трав, измельчать растения, делать настои на воде или на спирту.
Там же, в Пионерском, я впервые начал записывать рецепты народной медицины. Я узнал такие важные вещи, как разными способами снимать похмелье, как правильно вызвать рвоту или снять неприятные последствия солнечного удара и т. д.
Шли годы, мои конспекты пополнялись новыми редкими рецептами. Я понял разницу между рецептами, прочитанными в книгах о траволечении, и между рецептами, используемыми действительно хорошими потомственными целителями.
Каждый талантливый знахарь, каждый хороший целитель вносил в приготовление лекарства свои собственные нюансы, которые во многих случаях и обеспечивали эффективность лечения. К своему удивлению, я понял, что один и тот же рецепт в одних случаях приносит больному существенное облегчение, а в других, совершенно аналогичных, случаях он может быть непригоден.
