Карлос Кастанеда - Рассказы о силе (Истории силы)

Я видел тело Паблито на фоне темного западного неба. Оно описывало круги, точно так же, как раньше это делал дон Хуан. Круги были медленными. Паблито, казалось, набирал высоту, вместо того, чтобы падать. Затем круги стали ускоряться. На секунду тело Паблито зависло, завертелось, как диск, а затем растаяло. Я воспринял, как он исчез в разряженном воздухе. Дон Хуан и дон Хенаро подошли ко мне, опустились на корточки и стали шептать мне в уши. Каждый из них говорил разное, но у меня не было затруднений в том, чтобы выполнять их команды. Казалось, я был «расщеплен» в тот же момент, когда они сказали свои первые слова. Я почувствовал, что они делают со мной то же самое, что и с Паблито. Дон Хенаро раскрутил меня, и потом у меня на какой-то момент появилось совершенно сознательное ощущение вращения в воздухе или парения. Затем я несся сквозь воздух, падая вниз на землю с огромной скоростью. Падая, я чувствовал, что моя одежда срывается с меня, затем испарилось мое тело, и, наконец, осталась только голова.

У меня было очень ясное ощущение, что мое тело расчленилось. Исчез мой чрезмерный вес, падение потеряло инерцию, а скорость уменьшилась. Мое снижение не было больше вращающимся. Я начал парить взад-вперед, как падающий лист, затем голова тоже лишилась веса, и все, что осталось от «меня», было квадратным сантиметром, комочком, мизерным, похожем не гальку камешком. Все мои чувства были сконцентрированы в этом комочке. Затем это оставшееся нечто как будто взорвалось, и я был тысячью кусков. Я знал, или что-то где-то знало, что я осознаю эти тысячу кусков сразу. Я был самим осознанием. Затем какая-то часть моего осознания начала шевелиться. Она росла, увеличивалась. Она стала локализованной, и мало-помалу я обрел чувство границ, сознания или что-то вроде этого. И внезапно тот «я», который был мне знаком, прорвался в захватывающий дух вид всех, какие только возможны, комбинаций «прекрасных» сцен. Я как будто смотрел на тысячи картин мира, людей, вещей.

Затем сцены стали туманными. У меня было ощущение, что сцены проносятся перед моими глазами на все более высокой скорости, пока ни одну из них я уже не мог выделить. Наконец передо мной словно предстало все устройство мира, несущегося перед моими глазами, как неразрывная бесконечная цепь.

Внезапно я увидел себя стоящим на скале рядом с доном Хуаном и доном Хенаро. Они прошептали, что вытянули меня назад и что я был свидетелем неизвестного, о котором никто не может говорить. Они сказали, что собираются швырнуть меня в него еще раз и что я должен позволить крыльям своего восприятия развернуться и коснуться тоналя и нагуаля одновременно без осознавания движения от одного к другому.

У меня опять было ощущение, что меня бросили, затем ощущение вращения и падения на большой скорости. Затем я взорвался, распался. Что-то во мне иссякло, оно освободило нечто, что держал закрытым всю свою жизнь. Я полностью осознал, что проколот мой секретный резервуар, и что его содержимое неудержимо хлынуло наружу. Больше не существовало того сладкого единства, которое я называл «я». Там не было ничего, и, тем не менее, это ничто было заполнено. Это не была темнота или свет. Это не был холод или жара. Это не было приятно или неприятно. Не то чтобы я двигался, или парил, или был неподвижен. И не был я также единой частицей, самим собой, каким я привык быть. Я был мириадами частиц, которые все были мной, колонией отдельных единиц, которые имели особую верность друг другу и должны были неизбежно объединиться в форму одного единого осознания, моего человеческого осознания. Не то чтобы я знал все это без тени сомнения, потому что мне нечем было «знать», но все мои отдельные осознания «знали», что «я» и «меня» моего знакомого мира было колонией, конгломератом раздельных и независимых чувств, неразрывно связанных между собой. Именно эта неразрывная связь моих бесчисленных осознаний, та верность, которую эти части имели друг к другу, была моей жизненной силой.

Для описания этого объединенного ощущения можно было бы сказать, что крупинки осознания были рассеяны. Каждая из них осознавала себя, и ни одна не была более важной, чем другая. Затем что-то как бы перемешало их, и они словно объединились в области, где все они должны были слиться в один комок, в того меня, которого я знал. После этого я, будучи «мной», «самим собой», мог быть свидетелем связных сцен земной деятельности, сцен, которые относились к другим мирам, и таких, которые, как я полагал, были чистым воображением, или сцен, которые относились к «чистому мышлению». Я наблюдал интеллектуальные системы или идеи, стянутые вместе как выраженные в словах. В некоторых сценах я от души разговаривал сам с собой. После каждой из этих связных картин «я» распадался в ничто опять.

Во время одной из таких экскурсий в связную картину я оказался на скале с доном Хуаном. Я мгновенно осознал, что я — это полностью тот «я», с которым я знаком. Я физически ощутил себя как реального. Я, скорее, был в мире, чем смотрел на него.

Дон Хуан обнял меня, как ребенка. Он смотрел на меня. Его глаза были очень близко. Я мог видеть его глаза в темноте. Они были добрыми. Казалось, в них был вопрос. Я знал, что это за вопрос. Невыразимое действительно было невыразимым.

— Ну? — сказал он тихо, как если бы ему нужно было мое подтверждение.

Я был бессловесен. Слова «онемелый», «ошеломленный», «смущенный» и так далее ни в коей мере не могли описать моих чувств в данный момент. Я не был плотным. Я знал, что дону Хуану пришлось схватить и удерживать меня силой на земле, иначе бы я взлетел в воздух и исчез. Я не боялся исчезнуть. Меня страстно тянуло в «неизвестное», где мое осознание не было объединенным.

Надавливая на мои плечи, дон Хуан медленно привел меня к тому месту, где находился дон Хенаро. Он заставил меня лечь, а затем покрыл мягкой землей из кучи, по-видимому приготовленной заранее. Он засыпал меня до шеи. Из листьев он сделал мягкую подушку, на которой могла лежать моя голова, и велел мне не двигаться и ни в коем случае не спать. Он сказал, что собирается сидеть рядом и составлять мне компанию до тех пор, пока земля вновь не сделает твердой мою форму.

Я чувствовал себя очень удобно, только невыносимо хотел спать. Дон Хуан не позволял. Он требовал, чтобы я разговаривал о чем угодно, только не о том, что я испытал. Сначала я не знал, что сказать, а затем спросил о доне Хенаро. Дон Хуан сказал, что дон Хенаро забрал Паблито и зарыл поблизости, делая с ним то же, что он со мной.

Я как будто и хотел поддержать разговор, но что-то во мне не было завершенным. Мне все было необыкновенно безразлично; моя усталость больше походила на скуку. Похоже, дон Хуан знал, что я чувствую. Он заговорил о Паблито и о связи наших судеб. Он сказал, что стал бенефактором Паблито в то же время, когда дон Хенаро стал его учителем, и что сила сводила меня с Паблито шаг за шагом. Он отметил, что единственным различием между Паблито и мною было то, что мир Паблито как воина управлялся принуждением и страхом, а мой управлялся любовью и свободой. Дон Хуан объяснил, что это вызвано различием в личностях бенефакторов. Дон Хенаро был мягким, привлекательным, забавным, тогда как он сам был строгим, сухим и прямым. Он отметил, что моя индивидуальность требовала сильного учителя и нежного бенефактора. Паблито же, напротив, нужен был добрый учитель и суровый бенефактор.

Мы продолжали говорить еще некоторое время, пока не настало утро. Когда над восточными пиками гор появилось солнце, он помог мне выбраться из-под земли.

Я проснулся во второй половине дня, и мы с доном Хуаном сидели у дверей дома дона Хенаро. Дон Хуан сказал, что дон Хенаро все еще с Паблито и что он подготавливает его к последней встрече.

— Завтра вы с Паблито отправитесь в неизвестное, — сказал он. — Я должен подготовить тебя к этому сейчас. Вы пойдете туда самостоятельно. Прошлой ночью вы оба были как мячики на резинке, а мы дергали вас туда и сюда. Завтра же вы будете предоставлены самим себе.

Меня одолел зуд любопытства, и вопросы о том, что происходило со мной прошлой ночью, хлынули из меня. Мой поток не затронул его.

— Сегодня я должен выполнить самый критический маневр, — сказал он. — Я должен обмануть тебя в последний раз. И ты должен клюнуть на мой трюк.

Он засмеялся и хлопнул себя по ляжкам.

— В первом упражнении прошлой ночью Хенаро хотел показать вам — как маги используют нагуаль, — продолжал он. — Нет возможности подобраться к объяснению магов, если по своей воле не используешь нагуаль или, скорее, по собственной воле не используешь тональ для того, чтобы твои действия в нагуале обрели смысл. Еще один способ объяснить все это — сказать, что взгляд тоналя должно превалировать, если собираешься использовать нагуаль так, как это делают маги.