Константин Серебров - Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
– Я хочу начать работу по изменению самой себя, но не знаю, как это сделать, – и она кокетливо вздохнула. – Не могли бы вы рассказать об этом?
Джи взглянул на нее, словно пытаясь определить, насколько она адекватна своему вопросу, перевел взгляд на меня и затем ответил:
– Через импульс Христа и девы Марии попытайтесь возвысить свои души, восстановить свою сущность. А пользоваться мафиозно-демоническими энергетиками – полная глупость, поскольку они ведут в ад. Христос спустился в ад и вывел оттуда души грешников, поэтому с Его именем можно идти и в свой ад. Многие земные эзотерические школы занимаются тем, что “вертятся на ниточке”, пробуют воровать друг у друга мелкую информацию, но не стремятся к истинному развитию. Таков почти весь земной эзотеризм со всеми его школами. Христос жертвенно отдал Свою мистическую силу для духовного роста человека, без отработок, без батрачества. Но Христу противостоит рог изобилия Люцифера-Демиурга. Ничего он – ничего! – не дает бесплатно; за все его, так называемые, дары, за миллионы и наслаждения приходится жестоко расплачиваться. А с именем Христа можно идти смело в свой собственный ад. Попробуй, подобно Гераклу, очистить свои авгиевы конюшни.
– Откуда у меня авгиевы конюшни? – спросила запальчиво Ника. – Я молода, красива и не чувствую в себе того, о чем вы говорите.
– Ну, может быть, тебе еще рановато браться за внутреннюю работу, – с чувством собственного превосходства заметил я.
– А Боб говорит, что когда он общается со мной, то слышит голоса Ангелов. А ведь Ангел может говорить только через чистую душу!
– В нашей душе, – ответил Джи, – есть ряд скрытых сторон, как положительных, так и отрицательных. Но мы обычно не осознаем их, пребывая в различных фантазиях, навеянных нашим окружением. Тебе гораздо важнее было бы сейчас начать систематическую работу по самоизучению. Никакие перемены не возможны, пока ты не познаешь саму себя.
– Как же это сделать? – тихо спросила Ника.
– Традиционный подход – это осознание себя в различных обучающих ситуациях, в различных географических точках с различным стихийным составом, при коррекции Мастера, который всегда может подставить тебе зеркало.
– Я не понимаю того, что вы мне говорите.
Я видел, что Ника колебалась, стараясь решить: уйти ей или продолжать беседу с Джи.
– В настоящее время существует странствующая Школа, для которой “Кадарсис” является своеобразной оболочкой, защищая от давления социума. Если бы ты могла путешествовать вместе с “Кадарсисом”, то вошла бы в самый центр обучающей ситуации.
– Я не могу себе этого представить, – сказала растерянно Ника. – Разве такое возможно?
– Один из вариантов, – ответил Джи, – это стать администратором ансамбля. Сейчас у Нормана нет администратора, из-за его неуживчивого характера, и ты могла бы попробовать занять это место.
– Это интересно, – Ника встала и вежливо улыбнулась. – Я всегда мечтала о путешествиях и очень люблю джаз. Это просто идеальная комбинация. Но как мне быть с учебой в университете?
Раздался звонок в дверь, и Ника пошла открывать.
– Ну как, братушка, – обратился ко мне Джи, – привлекательна ли для тебя перспектива путешествовать иногда в обществе Ники?
– Конечно, – ответил я, – только и я не могу себе представить, как это может произойти.
– Главное, – сказал Джи, загадочно улыбаясь, – это построить правильный “советского завода план”. Знакома ли тебе эта старая песня? Когда-нибудь я прокомментирую тебе ее с точки зрения Алхимии, и ты поразишься тому, какая в ней сокрыта мудрость.
– Я не верю тому, что в дешевых советских песнях может быть мудрость.
– Твое понимание – с наперсток, и я не могу влить в него ведро традиционного знания, – в этот момент в глазах Джи на мгновение открылась пустота.
В прихожей появился Боб; он стоял, явно не собираясь задерживаться.
– Мне очень интересен наш разговор, – сказала Ника, подкрашивая ресницы перед зеркалом, – но Боб приглашает меня в кафе.
– Я думаю, – заметил Джи, – что это окружающая среда через своего посланца приглашает нас всех в неожиданное приключение. Ты не возражаешь, если мы продолжим разговор в кафе?
– Прекрасно, – обрадовалась Ника.
– Я надеюсь, – обратился ко мне Джи, – что ты будешь ассистировать мне в предстоящей ситуации?
– Что вы имеете в виду? – насторожился я.
– Ты же видишь, что Боб появляется точно в тот момент, когда наш разговор с Никой становится более глубоким. Значит, это неспроста. Попробуй, поговори с ним и дружески расположи к себе.
– А знаете, что уже два часа? – радостно сообщил я, ибо мне совсем не хотелось мило беседовать с тем, кого я считал соперником. – Мы опаздываем.
– Действительно, через час репетиция, – засобирался Джи. – Норман приехал лишь на два дня, так что сегодня последний концерт, а завтра мы уезжаем.
Глаза Боба засветились удовольствием.
– Так скоро? – заволновалась Ника. – Я даже ни о чем не успела с вами поговорить.
– У нас есть еще сегодняшний вечер, – ответил Джи. – До свидания, принцесса.
Во Дворце культуры Джи взял у вахтерши ключи от сцены, и мы принялись выносить аппаратуру из гримерных. Внезапно я вспомнил, как совсем недавно рассказывал директору скульптурного комбината о бедной больной бабушке.
– Джи, – сказал я, когда мы уселись отдохнуть, – а я ведь должен завтра быть в Кишиневе.
– Почему это вдруг? – спросил Джи, неопределенно глядя куда-то в сторону.
– Мой трехдневный отпуск заканчивается, и я должен возвращаться на работу.
Джи иронично заметил:
– Конечно же, раз тебе надо на работу, то поезжай – этим ты подтвердишь свою невероятную дисциплинированность.
От его слов я вскочил и нервно сделал несколько кругов по сцене.
– Я должен еще купить билет на поезд, – сказал я.
– Если тебе так хочется, – ответил Джи, – то покупай.
Я поехал на вокзал и взял билет на утренний поезд следующего дня. На сердце было тяжело, словно я готов был совершить непоправимую ошибку. Я вернулся во Дворец культуры и увидел у входа новую ворчливую вахтершу.
– Вы куда, молодой человек? – обратилась она ко мне.
– Я из “Кадарсиса”, – ответил я, после короткой заминки.
– Знаю я таких, “из Кадарсиса”, небось все на шару норовишь на концерт пролезть. Покажи-ка удостоверение.
В этот момент в коридоре появился недовольный Петраков и на ходу прокричал:
– Ты где это пропадал? А ну-ка быстро на сцену!
– Проходи, бездельник, – злобно проворчала вахтерша, – тебе бы все по магазинам за водкой шляться. Не стой в проходе...
– Касьян, – обратился ко мне Норман, едва завидев меня, – пожалуйста, передвиньте мою подзвучку. Что-то я плохо ее слышу.
Я двигал подзвучку минут десять в разных направлениях, пока не расщепился на двух человек: честного трудягу, обязанного возвращаться в Кишинев, и романтика, желающего продолжать обучение. После концерта, все еще оставаясь в этом состоянии, я помогал собирать аппаратуру и грузить ее в большой трейлер. Петраков сел в кабину, а мы с Джи пристроились на ящиках в фургоне, и машина поехала на вокзал.
– Почему вы выбрали такой низкий, тяжелый труд? – спросил я, вымотавшись после таскания ящиков.
– Элементы спартанского воспитания, – сказал Джи, – абсолютно необходимы на посвятительном пути. Они дают искателю необходимую стабилизацию и прорабатывают его глубинные стихии, которые обычно скрыты от человека. Когда-нибудь я подробнее раскрою тебе эту тему.
Вернувшись к Нике, мы заметили, что она печальна.
– Какие у вас планы, господа? – спросила она, разливая чай.
– Мой план всегда один и тот же, – ответил Джи, – продолжать посвятительное плавание на “Арго”. Что же касается брата Касьяна, то он сам может тебе рассказать.
Я посмотрел в зеленые глаза Ники: они были как заветная дверь в мир грез моего сердца. Вдруг я понял, что не могу сказать ей о том, что возвращаюсь в Кишинев на работу. Я осознал, что не хочу больше никогда туда возвращаться; что мне плевать на карьеру лепщика, на скульптурный комбинат и на всю мою занудную прошлую жизнь, которая не стоила и выеденного яйца. Была еще какая-то иная часть меня, которая осознавала режиссуру Джи и восхищалась тем, как незаметно он подвел меня к грани нового вызова.
Вдруг раздался голос Джи, который глубоко проник в центр нового осознания:
– Если не хочешь возвращаться, то можешь поехать со мной в Москву.
Играла нежная португальская музыка, дым от сигареты Ники, извиваясь фиолетовой змеей, медленно поднимался вверх. Я понял, что в этот миг я вернулся в свой родной дом и теперь уже не покину его. Я стоял на магическом перекрестке, ясно осознавая, что если сейчас не использую этот шанс, то никогда не достигну манящего берега свободы.
