Владимир Лермонтов - Дельфания

— Ты испугался?

— Прости, Дельфания, мне нехорошо, — выдавил я не глядя на нее.

Она гладила меня по волосам.

— Ты меня прости, Вова, я не хотела тебя напугать. Дать тебе воды? — спросила Дельфания и поднесла мне бутылку с водой.

Я сделал несколько глотков, тошнота прошла, и я поднял голову — Дельфания задорно улыбалась!

— Ты еще смеешься! — возмутился я.

— Прости меня, Вова, я пошутила, — проговорила она и рассмеялась. — Девушкам надо прощать!

И мне действительно стало на душе легко, спокойно, потому что я видел, что сейчас передо мной вновь стояла во всей своей обнаженности и простоте девушка, у которой в душе, как она говорила, распускается роза.

— Хочешь, еще что-нибудь тебе покажу? — спросила она, вся светясь каким-то счастьем и радостью. — Будем считать сегодняшний вечер вечером чудес и волшебства. Представь, что ты в цирке, а я — актриса.

— Может быть, не надо, Дельфи? — взмолился я, на сегодня мне уже достаточно аттракциона с полетами.

— Никаких полетов! — заключила торжественно она и подняла палец. — Только еще один небольшой фокус.

— Ну, хорошо, — сдался я. — Только маленький и не страшный.

— Совершенно маленький и нисколько не ужасный, — произнесла Дельфания и потянула меня за рукав. — Пойдем со мной.

— Хорошо, но только не улетай, — двигаясь за Дельфанией, пробурчал я.

— Видишь вон тот камень? — спросила Дельфания, указывая рукой вперед.

Я всматривался туда, куда она показывала, и увидел темный, гладкий камень, лежащий в трех метрах от моря, наполовину врытый в гальку. Дельфания подняла правую руку, распрямила ладонь и направила, как я догадался, невидимый луч тонкой энергии, исходящий из ее ладони, на камень. Я пристально вглядывался в камень и вновь, как и несколько минут назад, когда Дельфания поднялась в воздух, мурашки поползли у меня по спине — камень шевельнулся! Я сделал несколько шагов вперед, как бы до конца не веря в такую возможность и думая, что мне просто показалось, но тут камень оторвался от своего ложа, галька, которая уплотняла его нижнюю часть, ссыпалась в образовавшуюся лунку с характерным шумом. Мой взор прилип к висящему предмету, будто это был не камень, а неопознанный летающий объект. Вот он поднялся еще выше, а потом полетел в сторону моря, пока я не перестал его различать в темноте. А затем раздался всплеск и появилось белое пятно, я догадался, что камень рухнул в воду.

Через полчаса мы были в палатке. Я лежал на спине, положив голову на руки, с закрытыми глазами. Дельфания сидела рядом и гладила меня твердой, но нежной ладонью по волосам и лбу.

— Дельфи, ты ведьма? — спросил я каким-то не своим, охрипшим голосом.

— Ты меня боишься?

— Нет, но иногда я вдруг чувствую, что между нами какая-то бесконечная пропасть. И тогда я понимаю, что мы с тобой люди из разных миров, и мне становится трудно.

— Нет, Вова, мы с тобой из одного мира, просто некоторые вещи для тебя пока непонятны и потому вызывают чувство ужаса. А на самом деле нет ничего сверхъестественного, а есть лишь уровень познания.

— Хорошо, я согласен, но все-таки объясни, как тяжелые предметы, в том числе и тело, становятся легкими, летающими.

— Тебе, наверное, когда-нибудь снилось, что ты летаешь?

— Конечно, и даже не так редко, — оживился я, приподнялся, всматриваясь в лицо Дельфании, которое было едва различимо. — Причем интересно то, что во сне я как бы знаю, как летать. Я делаю какое-то внутреннее усилие и начинаю взмывать вверх, а порой даже снится, что преподаю в школе полетов и даже выступаю на соревнованиях по виртуозности парения. А иногда поднимаюсь так высоко, что город внизу превращается в небольшое светлое пятно. Дух захватывает, ужас и восторг! И чувство полета настолько прекрасно, что невозможно передать.

— Ну, вот видишь! — произнесла радостным голосом Дельфания, потому как понимала, что сегодня немало шокировала меня своими способностями. — В древности люди умели не только летать по воздуху, но жить в воде и проходить сквозь твердые предметы, быть невидимыми, и память об этом хранится в твоих генах и в генах любого человека. Нужно только вспомнить то, что очень крепко забыто.

— Дельфи, но ведь это только сон, какое отношение это имеет к реальности?

— А такое, что ты попробуй наяву вспомнить то чувство, с которым ты во сне отрываешься от земли, пробуди в себе то усилие, какое ты предпринимаешь для полета; и сконцентрируйся на нем.

— Тогда я могу взлететь?

— Естественно! Человек своим сознанием может изменить направленность энергии, и тогда предметы теряют свой вес. Ведь вес — всего лишь сила притяжения земли, но ведь есть и другие силы притяжения — солнца, звезд, галактики. Чем более духовной жизнью живет человек, тем более легким делается, потому что он тянется к небу, солнцу, звездам, Богу и становится под сень высших сил и энергий. Потому святые во время горячей молитвы порой теряют вес и взмывают в воздух. После смерти душа праведника за время чистой и доброй жизни такую обретает легкость, что она без усилий улетает в небеса. Душа же грешника, напротив, становится тяжелой, как камень, и погружается внутрь земли, где бушует огонь, который переплавляет все грехи, пороки, чтобы вновь сделать душу чистой.

— Я слышал о том, что американские ученые определили вес души, — сказал я. — Но это касается человека, а каким образом неодушевленные предметы, камни, например, можно сделать невесомыми?

— На самом деле, Владимир, во вселенной нет неодушевленных предметов, даже у камня есть свое сознание. Нужно направить на него концентрированный луч энергии, который как бы меняет сознание камня, то есть перенаправляет его в высшие, божественные потоки энергии, и тогда он станет легким. Таким образом древние строили мегалитические сооружения.

— Я вспомнил такой трагический случай, когда ребенка придавила бетонная плита и мать сумела приподнять ее и спасти ребенка, хотя эту плиту мог сдвинуть лишь подъемный кран.

— В моменты наивысшей опасности или глубоких переживаний человек спонтанно входит в особое состояние сознания, которое меняет направленность, полярность энергий и сил. И потому люди порой способны делать невозможное, сверхчеловеческое.

Я вновь лег, а Дельфания сидела, обвив руками колени, и смотрела в проем палатки, где виднелся ночной пейзаж, освещаемый луной.

— Дельфи, — вдруг спросил я пришедшее только что мне на ум как озарение. — Почему же ты не могла использовать свои способности для спасения людей, потерявшихся в море?

Дельфания, видимо, уже знала, о чем я подумал, и, вероятно, приготовила мне ответ еще до того, как я произнес свой вопрос вслух.

— Есть граница, Владимир, через которую нельзя переступать. Конечно, я могла бы перенести эту лодку с людьми на сушу, но тогда бы я нарушила закон невмешательства в естественный процесс развития вселенной. (Я чувствовал, что задел больное место Дельфании, что ее и без моих расспросов гнетет та драма в море.) Закон невмешательства гласит, что можно помогать людям, предлагая самим выбирать свой путь, но нельзя насильно их толкать в лучшее. Каждый должен выбрать сам. Эти двое взрослых мужчин могли бы жить, если бы послушались мальчика и не стали пить морскую воду. Я знаю, что это выглядит несправедливо с твоей точки зрения, но ведь на земле все трагедии происходят по воле людей. Всевышний может вмешиваться и предотвращать драмы, но тогда человек потеряет свободу выбора, ту свободу, которую ему подарил Создатель в надежде, что человек станет Богу сотворцом на земле. Ведь и Христос пришел на землю не столько творить чудеса, чего от Него более всего ждали люди, а для того, чтобы призвать человечество к правильному выбору своих мыслей, действий, поступков: любви, чистоте, милосердию, царствия небесного. Люди его распяли. Он мог уйти, исчезнуть, раствориться, одним взглядом испепелить своих мучителей, но Он не сделал этого. Он позволил людям выбрать даже собственную смерть.

— Мне кажется, Дельфи, что за две тысячи лет, которые миновали со времени проповеди Христа, на земле ничего не изменилось. Когда я читаю Евангелие, то будто там написано о нашем времени: все так же процветают сребролюбие, неверие, зло и всевозможные пороки. А порой видится, что мы за двадцать столетий нисколько нравственно не улучшились, а напротив, проваливаемся в бездонную пропасть и никакого просвета впереди.

— Я знаю, Владимир, твои разочарования, но мир может измениться, у него сейчас вновь появляется возможность сделать свой выбор — именно для этого и послали меня дельфины к людям. С 2003 года наступает великая эра Водолея, который изображен на астрологических картах как мужчина, льющий воду из двух сосудов: один с мертвой, а другой с живой водой. И это не аллегория, а выражение сути процессов, которые будут происходить на земле в этот период. В эту эпоху действительно на землю с небес прольются потоки жизни и смерти, возрождения и уничтожения. И каждому будет предоставлена возможность выбрать добро или зло, свет или тьму, любовь или ненависть. Тому, кто будет совершать усилия и стремиться к гармонии, совершенству и любви, пошлются свыше новые силы, новое сознание, новый дух. Те же, кто не желает ничего менять, кто возлюбил тьму более, нежели свет, будут уничтожены потоком мертвой воды. Понимаешь, Владимир, — произнесла в задумчивости Дельфания, — Всевышний не наказывает людей. Потому что сами по себе грехи, пороки, злодеяния, нарушение законов мироздания рождают столь мощную разрушительную энергию, которая прежде всего уничтожает сам источник зла и невежества.