Стюарт Соватски - Эрос, сознание и Кундалини
Соблазнительные и возбуждающие сиськи становятся более невозмутимыми грудями, которые теперь можно сдержанно демонстрировать во время кормления - но с чувством эротической красоты, воодушевляемым тайнами способности к деторождению и кормления грудью, а не желанием. Яички вырабатывают замечательно жизнеспособные или безнадежно нежизнеспособные сперматозоиды, а не эротизируемую желанием бесплодную, или опасно плодовитую сперму.
Пары, практикующие сублимацию, сталкиваются в своих несексуальных любовных ласках с образами зачатия и семьи, и обнаруживают, что их волнующе привлекает другой порядок эротических тайн (чем тайны сексуального желания). Превращения оджаса теперь гораздо менее важны, чем возможная встреча сперматозоида с яйцеклеткой, благодаря порождающему сексу.
Аналогичным образом, довольно часто встречающаяся эрекция у новорожденных мальчиков представляет собой феномен порождающей невинности детства, и не имеет ничего значимо общего с взрослыми возбуждениями, вызываемыми желанием или даже сублимацией; точно так же, не следует считать «предсексуальными» увлажнение влагалища или набухание клитора у новорожденной девочки. Генитальные возбуждения грудного ребенка тоже связаны со способностью к воспроизводству, а не с желанием.
Противозачаточные средства и узаконенный аборт, которые могли быть необходимыми и даже требуемыми для поддержки сексуальной активности в сфере желания, больше не актуальны. Поскольку те же люди, которые занимались почти идентичной сексуальной активностью, теперь стремятся к зачатию и рождению живого ребенка, эти «ценные методы поддержки» оказываются ненужными, и могут казаться, по крайней мере, чем-то неприятным. Сияющая молодая мать и испытывающий головокружение молодой отец представляют свечение и послесвечение «оргазма» этой сферы: рождения. Само родительство представляет собой пожизненный процесс «психо-воспроизводительного», а не «психосексуального» развития.
Детская игра и взрослая игра
Эрос детства трудно восстанавливать, поскольку моралисты и сексологи приучили нас видеть в детской эротике миниатюрную версию взрослого сексуального желания. Но это продиктованное благими намерениями заблуждение, которое порождено стараниями сексологии оправдывать и «освобождать» взрослое сексуальное желание, пытаясь находить его «естественного предшественника» в детстве. Со стороны моралистов, мы имеем в равной степени назойливые интерпретации опасностей мастурбации и возможной «развращенности» «невинного» ребенка. Исследования детства, проводимые представителями обоих этих подходов, а также их руководства для родителей по вопросам сексуального воспитания, оказываются сексо-политическими проекциями их идеологий.
Однако, в действительности, эрос детства очень просто восстанавливать -- настолько просто, что мы, взрослые, порой его не замечаем. Вспомните себя в четырехлетнем возрасте. Ощутите завлекательность тайны. Разве это не забавно? Жутко? Вы не хотите просто сидеть на месте, не так ли? Вы хотите играть, играть с чем угодно - бечевкой, своим телом - дразнить, подшучивать. Когда вы были младше, ваша игра была еще более бесцельной и бесконечно развлекающей; вы могли радостно стягивать и натягивать свои трусы, или стучать по животу. Заигрывание? Едва ли. Поскольку вы плохо владели языком, трудно сказать, что собой представляла ваша игра. Поэтому волнения и занятия раннего детства кажутся своего рода изначальным простодушием, как когда Джемс Джойс называл «Богом» звуки играющих на улице детей.
Пятилетний ребенок буквально «играет с собой», а не занимается «незрелой мастурбацией». Как бы это ни было похоже на мастурбацию, оно заслуживает другого названия. Весело распевая «Пи-пи, трах, трах», ребенок наслаждается игривым поддразниванием, лишенным семантического значения и не имеющим отношения к желанию. Маленькие девочки и мальчики могут быть игриво жеманными, дразнящими, и милыми, но не обольстительными, ибо последнее, согласно словарю Уэбстера, по определению, ставит своей целью сексуальное сношение.
Здесь игра в прятки, разделение застенчивости с ребенком, как первое знакомство со скрытым, начинает отважный путь близости - путь, продолжающийся в фундаментально неизменном виде в течение всей остальной жизни. Вопреки утверждениям психоаналитиков, эта игра - не обучение ребенка тому, как отказываться от немедленного инстинктивного удовлетворения ради «индивидуализации». Не существует никакого устойчивого «процесса индивидуализации»; вся суть эротического «развития» состоит в постоянно совершенствуемой способности к разделению и установлению взаимосвязи. Волны застенчивости или смущения страстно освящают каждое нерешительное увеличение осознания бытия в мире с другими замечательной невинностью. Такие застенчивые возбуждения чаруют и питают всех, и приносят то, чего надеется достичь индивидуализация.
Игра - это дело колебаний, способных понемногу увеличиваться от гармоничных до вздорных. И затем, внезапно пересекается едва различимая граница, и игра оказывается вовсе не игривой. Таким образом, детская игра тоже может становиться проказливой, бунтарской, вводящей в заблуждение, сопернической, и даже жестокой. Ранимый и оптимистичный ребенок (и так называемый «внутренний ребенок» взрослого человека), тоже может, странно естественным образом, быть и этими более темными вещами.
Эти колебания внутри и между светлым и темным модусами игры снова появляются во взрослом возрасте в широком диапазоне украшений сексуального эротического стимулирования и в определенных пылких и слишком часто коварных супружеских битв за власть. «Быть плохим» в порядке поддразнивания постепенно становится забавой, а быть «хорошим» -- коварным и гнусным; эмоциональное взаимодействие начинается как «честность», но обостряется до непримиримого противостояния; постоянное послушание и доверие манят обещанием какой-то конечной награды, но также грозят намеками господства, вины, и порабощения.
Правила и границы игры, а также абсолютная близость, подразумевают, что за их пределами кроется необузданное, которое предлагает еще более страстное, даже более реальное, подлинно волнующее.В таких неоднозначных определенностях и двусмысленностях из-за каждой запретной скрытости выглядывает и, подмигивая, застенчиво манит чувство тайны.
Эта дразнящая норму двусмысленность плохого, становящегося хорошим в обычной или «динамистской» взрослой эротической игре начинается с умеренной извращенности и продолжается в более серьезных стилизованных формах садомазохизма, называемых в соответствующих кругах «игрой». Здесь удовольствие и боль перекрываются и даже перетекают друг в друга, но всегда определяются заранее оговоренными правилами и процедурами. Эти эротические игры имеют меньшее отношение к сексуальному желанию, чем к дразнящему испытанию взаимного доверия. Можем ли мы доверять друг другу в самых потаенных аспектах интимной жизни, выглядящих самыми постыдными и самыми бесстыдными? До этого долгий и извилистый путь от поддразниваний детской игры.
Это непристойное потомство эротической игры детства затмевает само сексуальное желание, о чем свидетельствует обширная сфера фетишей и филий. В сублимации подобные чары могут вести к унижениям и суровым покаяниям, которые, во имя очищения, могут заменять тонкости сублимации жаждой власти над всеми тревогами.
Танец правил и хаоса, одного вида силы с другим, может заходить слишком далеко. Самую страшную крайность представляют собой месть и жажда крови войны. Чувство ожесточенности и трагедии, дремлющее в более темных сторонах тайны, внезапно взрывает все наше простодушие. Такими темными путями танатос и эрос приходят к извращенным искажениям мрачно чарующей скрытости друг в друге. В то же время, когда игроки умелы, как в романе Эдуарда Олби «Кто боится Вирджинии Вулф?», игра завершается в начинающемся разрешении трогательного примирения. Когда все заканчивается, спрятанная любовь снова приносит утешение.
Одни и те же части тела, разные страсти: сохранение тональностей эротической тайны
Поскольку все четыре тональности (обычно, перекрывающимся образом) возбуждают одни и те же части тела, возникает серьезная проблема - как не давать нашей внутренней «проводке» перепутываться и приводить к неправильной интерпретации того или иного возбуждения. Конечно, полагаться на одинарную карту может быть легче, но в этой недифференцированной, эмансипированной простоте возникали всевозможные нарушения границ и неправильные истолкования. Коль скоро для нас становится привычным различать эти четыре эротические тональности, можно ожидать, что ситуация улучшится. Некоторые очевидные различия тональности уже проводились - например, между сексом и близостью - однако их полный смысл пока не стал явным.
