Герман Гессе - Игра в бисер
Однако на сей раз Ludus sollemnis не было суждено стать осененным чудом, особо освященным и сияющим праздником. Ежегодная Игра была на этот раз безрадостной, поразительно несчастливой, чуть что не полностью провалившейся. Хотя многие из присутствовавших испытали возвышенные чувства и благоговение, но, как и всегда в таких случаях, собственно устроители и ответственные лица особенно остро ощутили сгустившуюся над всем праздником тягостную атмосферу неудачи, непрестанных помех и просто невезения. Но Кнехт не был среди тех, кто особенно болезненно переживал все это, хотя, разумеется, и он испытал некоторое разочарование в своих возвышенных ожиданиях; тем не менее ему, не бывшему непосредственным участником и не несшему никакой ответственности, удалось в те дни, несмотря на то что торжество не было осенено благодатью истинной святости, проследить благоговейно за всей весьма остроумно построенной Игрой и без помехи дать отзвучать в себе медитации, ощутить в благодарном порыве знакомую всем гостям этих Игр атмосферу празднества и жертвоприношения, мистического слияния всей общины слушателей воедино у ног божества, что торжественная Игра способна внушить даже тогда, когда она для самого узкого круга устроителей «провалилась». Но и он не остался нечувствительным к роковому предопределению, тяготеющему над этим празднеством. Сама игра, план ее и структура были без изъяна, как и все игры Магистра Томаса, более того, эта игра была одной из самых впечатляющих, самых наивных и непосредственных его игр. Но исполнение ее преследовал злой рок, и в Вальдцеле до сих пор о ней не забыли.
Когда Кнехт за неделю до начала торжества прибыл в Вальдцель, чтобы отметиться в канцелярии Селения Игры, его принял не Магистр, а его заместитель Бертрам, который хотя и весьма любезно приветствовал его, однако довольно сухо и несколько рассеянно сообщил, что досточтимый Магистр на днях заболел, а он, Бертрам, недостаточно информирован о миссии Кнехта. Посему он не может принять у него отчет, а просит Кнехта отправиться в Хирсланд, доложить о себе руководству Ордена, там же официально отметить свое возвращение и ожидать дальнейших приказаний. То ли голосом, то ли каким-нибудь жестом Кнехт выдал свое недоумение по поводу холодного и чересчур уж краткого приема, и Бертрам поспешил извиниться. Да простит его коллега, если он его разочаровал, но пусть он поймет необычайность данной ситуации: Магистр прикован к одру болезни – и это накануне ежегодной Игры, и никто не в состоянии сказать, сможет ли Магистр ею руководить или это придется сделать ему, его заместителю. Болезнь Досточтимого не могла нагрянуть в более затруднительный и щекотливый момент. Он, разумеется, всегда готов исполнить официальные обязанности Магистра, но в столь краткий срок достойным образом подготовиться к большой Игре и взять на себя руководство ею – это, как он опасается, будет свыше его сил.
Кнехту было жаль этого явно убитого неожиданным оборотом дела и несколько потерявшего равновесие человека; не в меньшей мере он сожалел и о том, что в таких руках будет сосредоточена вся ответственность за успех торжества. Слишком уж долгое время Кнехт провел вне Касталии и потому не мог знать, сколь обоснованны опасения Бертрама, ибо тот – и это самое скверное, что может стрястись с заместителем, – с некоторых пор лишился доверия элиты, так называемых репетиторов, и положение его действительно можно было назвать затруднительным. С грустью Кнехт думал о верховном мастере Игры, безупречно владевшим классической формой и иронией, об этом совершенном Магистре и рыцаре; Иозеф ведь так предвкушал встречу с ним, так надеялся, что тот выслушает его и вновь введет в маленькую общину адептов Игры, быть может, даже в какой-нибудь ответственной должности. Присутствовать при том, как Магистр Томас величаво дирижирует торжественной Игрой, трудиться под наблюдением его зорких глаз, прилагать старание, дабы заслужить его похвалу, всегда было горячим желанием Кнехта: теперь же, узнав, что болезнь закрыла ему доступ к Магистру и его, Кнехта, передали другим инстанциям, он испытывал горькую боль и разочарование. Правда, в какой-то мере это компенсировалось почтительной доброжелательностью, более того, даже дружественностью, с какими его приняли и выслушали секретарь Ордена и господин Дюбуа. Из первой же беседы с ними он узнал, что в римском проекте его не намерены более использовать и что его желание вернуться в Вальдцель и к Игре удовлетворено. Для начала ему предложили занять квартиру в доме для приезжих Vicus lusorum и несколько освоиться, а также присутствовать при ежегодной Игре.
Вместе с другом Тегуляриусом он посвятил оставшиеся до празднества дни посту и упражнениям в медитации и принял благоговейное и благодарное участие в той необычной Игре, которая оставила после себя столь неутешительные воспоминания.
Странная это должность – заместителя Магистра, которого иногда называют «тенью», особенно когда речь идет о заместителе Магистра музыки или Магистра Игры. У каждого Магистра есть заместитель, его не назначает Верховная Коллегия, а Магистр сам выбирает его из небольшого круга кандидатов, неся полную ответственность за все его поступки и подпись. Для кандидата это великое отличие и знак высшего доверия, если Магистр изберет его своим заместителем, тем самым делая его своим ближайшим сотрудником, как бы правой рукой; всякий раз, когда сам Магистр по каким-либо причинам отсутствует, заместитель исполняет его обязанности, правда, не все: так, при голосовании в Верховной Коллегии он имеет право выступать только в роли передатчика мнения своего шефа, но ему не разрешено участвовать в прениях, вносить предложения и тому подобное. И все же, хотя назначение кандидата заместителем всемогущего Магистра ставит его на высокий пост, порою весьма представительный, оно означает тем не менее что-то вроде преждевременной отставки, ибо в рамках официальной иерархии заместитель представляет собой некий обособленный случай: ему поручают выполнение весьма важных функций, оказывают почет, но в то же время лишают некоторых прав и возможностей, которыми пользуются все остальные. Два обстоятельства характеризуют его исключительное положение: заместитель не отвечает за свои действия в должности, и путь вверх по дальнейшим ступеням иерархии ему раз и навсегда заказан. Правда, это закон неписаный, но его легко вычитать в истории Касталии: не было ни одного случая, чтобы после смерти или низложения Магистра место это заняла бы его «тень», которая так часто заменяла его при жизни и само существование которой, казалось бы, предопределяло ее в наследники. Подобная практика как бы умышленно подчеркивает непреодолимость рубежа, представляющегося весьма непрочным и подвижным: граница между Магистром и его заместителем выступает как некий символ границы между должностью и личностью. Итак, касталиец, вступая на высокий пост заместителя, окончательно прощается с перспективой самому когда-нибудь стать Магистром, слиться с облачением и регалиями, которые так часто, представляя Магистра, носит на себе, но вместе с тем он получает странное и двусмысленное право перекладывать вину за совершенные ошибки на плечи своего Магистра, который один должен отвечать за него. И действительно, бывали случаи, когда Магистр становился жертвой избранного им заместителя и из-за грубого упущения, совершенного последним, вынужден был уходить в отставку. Прозвище, которым в Вальдцеле наградили заместителя Магистра Игры, вполне оправдывается его странным положением: как его связью, почти идентичностью с Магистром, так и призрачностью его официального существования, как бы лишенного субстанции. Его именуют, как уже сказано, «тенью».
Уже многие годы роль «тени» при Магистре Томасе фон дер Траве62 исполнял человек по имени Бертрам, которому недоставало скорее удачи, нежели одаренности или доброй воли. Это был отличный мастер Игры, что, собственно, само собой разумелось, по меньшей мере неплохой учитель и добросовестный чиновник, бесконечно преданный своему Магистру; тем не менее он в последние несколько лет потерял всякое расположение должностных лиц и восстановил против себя подрастающее поколение элиты, поскольку же в нем не было ничего от рыцарства его повелителя, он лишился всякой уверенности и покоя. Магистр не расстался с ним, а все эти годы всячески оберегал его от столкновения с элитой, все реже и реже использовал его для публичных выступлений, поручая ему заниматься в Канцелярии и Архиве. Вот этот-то незапятнанный, но нелюбимый или ставший нелюбимым человек, которому счастье явно отказывало в благосклонности, из-за болезни своего Магистра неожиданно стал во главе Vicus lusorum, и в случае, если бы ему действительно пришлось руководить торжественной Игрой, во время празднества оказался бы на самом видном посту во всей Педагогической провинции. Справиться с подобной задачей он мог только, если бы ему оказали доверие и поддержку большинство мастеров Игры или, по меньшей мере, репетиторы, а это, к сожалению, не имело места. Вот и случилось, что на сей раз Ludus sollemnis стала для Вальдцеля тяжким испытанием, почти катастрофой.
