Гопи Кришна - Кундалини. Эволюционная энергия в человеке.

 Той зимой из-за плохой погоды многие официальные учрежде­ния не переехали в Джамму из пограничных районов штата, под­вергшихся массовой резне. Я также продолжал выполнять свои служебные обязанности в Сринагаре, полностью посвятив себя делу помощи пострадавшим. Поглощенный этим занятием, я не мог поки­нуть Кашмир зимой 1948 г., в то время как наша собственная судьба висела на волоске. Тогда же произошли резкие изменения и в поли­тике руководства штата. Наследственные правители отреклись от престола, освободив место для народного правительства, и этот пе­реворот в верхах повлек за собой множество других перемен, вследствие чего появились новые ценности вместо старых, а также новый образ мышления и действия. Старый порядок разрушился, ничего не изменив к лучшему (как обычно и бывает) в природе лю­дей, которые, быстро позабыв уроки революции, действовали так же, как и раньше, что сделало неизбежным новый переворот.

 В ноябре 1949 г. я снова поехал в Джамму вместе со своим офи­сом, а моя жена решила остаться в Сринагаре, чтобы присматри­вать за домом и детьми. Она уже не так сильно беспокоилась о моем здоровье и стала больше доверять моей способности позаботиться о себе, учитывая ту выносливость, которую я проявил во время собы­тий последних двух лет. Моя пищеварительная система функцио­нировала вполне регулярно, не давая ни малейшего повода для бес­покойства. С другой стороны, я стал получать удовольствие от того, что помогал подняться на ноги сотням пострадавших семей, особен­но людям без средств к существованию и без влияния в обществе. Я жил в Джамму вместе со своим старым другом, который был насто­лько любезен, что предоставил мне комнату. Это предложение, сде­ланное с искренней любовью и заботой, я принял с радостью, преж­де всего потому, что это давало мне возможность бывать одному, поглощенному созерцанием сияния внутри меня, которое начало усиливаться, напоминая мне видения в первые дни после пробуж­дения Кундалини.

 Обеспокоенный страшным опытом, через который я прошел, я полностью отказался от попыток продолжать медитацию. Сейчас я делал совершенно иное — без всяких усилий, иногда даже не осоз­навая этого, я все глубже и глубже уходил в себя, поглощаясь све­тящимися волнами сознания, которые становились все больше и бо­льше по мере такого, как я позволял себе без сопротивления погру­жаться в этот океан, в котором растворялось мое «я».

 После примерно двенадцати лет любопытные изменения прои­зошли и в светящемся круге осознавания вокруг моей головы — то­го осознавания, которое позволяло мне постоянно воспринимать тонкий мир вездесущей жизни, присутствующий повсюду. В нем я дышал, ходил и действовал, никак не затрагивая его однородную субстанцию, которая в то же время не влияла на мои повседневные взаимоотношения с миром. Иными словами, это выглядело так, как будто я дышал, двигался и действовал, окруженный чрезвычайно тонкой, невидимой и сознательной пустотой, подобно тому, как мы окружены радиоволнами, но с тем отличием, что я не воспринимал и не чувствовал существование этих волн и вынужден был при­знать их существование на основании логики определенных фактов. Я осознавал, как мое собственное ограниченное сознание превзошло свое ограничение и находилось теперь в прямом контакте со своей сущностью и первоистоком, подобно тому, как осознающая капля росы плавала в океане чистого бытия, не исчезая и не растворяясь в массе окружающей ее воды.

 На протяжении последнего месяца было несколько случаев, когда я отмечал тенденцию моего сознания обращаться вовнутрь, не встречая при этом никаких преград, подобно тому, как капля масла расплывается на поверхности воды. Так могло продолжаться до тех пор, пока я не предпринимал усилия, чтобы вернуться в нормальное состояние, казавшееся теперь тоже более расширенным, чем обыч­ное поле сознания, которое было у меня до пробуждения. Однако я не придавал особого значения этой стадии, считая все это попытка­ми ума погрузиться в мечты, которые по причине своей светоносности создавали видимость дальнейшего внутреннего расширения, не требуя никакого дополнительного изменения в моем уже и без того необычном состоянии сознания.

 Примерно через месяц после моего прибытия в Джамму я отме­тил, что эта склонность к погружению в себя стала проявляться ча­ще и более явно, а также что это каждодневное погружение в свето­носные глубины моего собственного бытия стали для меня источни­ком силы и чувства счастья. Однако события развивались настолько постепенно, а изменения были настолько непредсказуемыми, что это привело меня к убеждению, что все происходившее было след­ствием общего улучшения моего здоровья из-за более благоприят­ного климата, чем каких-то внутренних факторов, действующих во мне.

Ближе к третьей неделе декабря я отметил, что после возвра­щения из этого длительного погружения в себя, которое теперь ста­ло ежедневным в те часы, когда я мог оставаться наедине, мой ум обычно задерживается на строках любимых поэтов-мистиков. Не переоценивая свои поэтические способности, которых у меня совер­шенно не было в обычном, не самоуглубленном состоянии, я решил попробовать написать что-то свое, взяв за образец строки этих поэ­тов. Если не считать того, что я хранил в памяти несколько дюжин санскритских стихов из древних трактатов и высказываний различ­ных мистиков, я не знал о поэзии ничего. После нескольких дней любительских попыток я вдруг почувствовал волнение и готовность первый раз в жизни написать стихи. Не придавая особого значения тому, что, как я считал, было лишь преходящим порывом, я написал несколько строк, и в дальнейшем я каждый день посвящал этому занятию несколько часов.

 Я писал на кашмирском языке, но через две недели ежеднев­ных трудов понял, что не могу достичь того, чего мне хотелось. Од­нако бесплодность моих попыток написать стихи вместо того, чтобы ослабить мой дух, подтолкнула меня к еще более настойчивым по­пыткам, и я посвящал все больше и больше времени тому, что скоро стало для меня регулярным и очаровывающим увлечением. Высо­кий уровень требований, которые я предъявлял к своему творчест­во, приводил к тому, что я мог несколько часов пытаться написать одну строку, а потом еще столько же подбирать к ней вторую. Я ни­когда не пытался увязать эту новую склонность с действием таин­ственной силы моего тела. Однако на самом деле все эти неудачные попытки написать стихи были лишь прелюдией к событиям, кото­рые произошли позже. Так, благодаря своим внутренним упражнениям я открыл в себе новый талант, о существовании которого ра­ньше даже не подозревал, а мои грубые и неумелые попытки были первым признаком ученичества.

 В эти дни одна из наиболее активных участниц нашей неболь­шой группы энтузиастов в Кашмире приехала в Джамму. Она дово­льно часто заходила ко мне, обычно для того, чтобы узнать новости о нашей работе в Сринагаре, которые я регулярно получал от сек­ретаря или казначея. Однажды, когда она собиралась уходить, я предложил проводить ее домой, надеясь, что такая длительная про­гулка развеет легкую депрессию, которую я в то время испытывал.

Мы шли не торопясь, обсуждая нашу работу, и внезапно, про­ходя по мосту через реку Тави, я почувствовал настолько глубокое погружение в себя, что почти утратил связь с окружающим. Я перестал слышать голос моей спутницы — казалось, она находится на большом расстоянии от меня, хотя в действительности она шла ря­дом. Я внезапно ощутил, подобно вспышке ослепительного света, присутствие какой-то сознательной силы, возникшей из ниоткуда и заполнившей меня, заслонив все окружающее. А потом я увидел две строки прекрасных стихов на кашмирском языке, которые в ви­де светящейся надписи появились в воздухе, а затем исчезли так же внезапно, как возникли.

Когда я пришел в себя, то понял, что девушка в изумлении смотрит на меня, озадаченная тем, что я вдруг замолчал с выражением полной отрешенности у меня на лице. Не рассказывая ей всего, что со мной произошло, я лишь прочел ей стихи, сказав, что они как озарение возникли у меня в уме помимо моей воли и что именно поэтому я замолчал. Она слушала стихи, пораженная их красотой, оценивая каждое слово, и потом сказала, что ее больше всего удив­ляет, как я, будучи человеком, никогда раньше не писавший стихов, смог с первой попытки создать такие прекрасные сроки. Я молча слушал ее, думая о глубине переживания, которое я испытал. До этого мгновения весь мой опыт, связанный со сверхсознанием, был чисто то субъективным. Однако сейчас я в первый раз имел вещественное доказательство того изменения, которое произошло во мне неосознанно и независимо от моего обычного повседневного сознания.

Комментарии к четырнадцатой и пятнадцатой главам

 В своем описании экстатического переживания Самадхи автор отмечает, что он «жил в сверкающем мире ярких красок». Необыч­ный визуальный опыт восприятия цвета и фактуры предметов, о котором пишут и Хаксли во «Вратах восприятия» (говоря о тех, кто переживал видения под действием ЛСД), и Зенер в книге «Мисти­цизм — сакральный и профанный», и Саммерс в «Физических фе­номенах мистицизма», подтверждает, что описанные здесь пережи­вания носят такой же характер. Однако есть существенное отличие между «сакральным» мистицизмом Гопи Кришны и «профанным», под которым вслед за Зенером я понимаю химические средства по­лучения необычного опыта.