Бхагаван Раджниш - Мгновения вечности
Слово «базар» замечательное. Англичане переняли его с Востока. В вашем уме шумит базар. В таком маленьком черепе находится маленький ум, но в нем суетится громадный базар. Вы удивитесь, узнав о том, что в вас живет великое множество людей. Я имею в виду множество идей, мыслей, желаний, сновидений. Просто все время наблюдайте, сидя безмолвно посреди базара.
Если вы начали повторять вопрос «кто я?», то стали частью базара, начали шуметь и суетиться. Не нужно суетиться, успокойтесь. Пусть базар будет сам по себе, вы же будьте центром циклона.
Да, вам потребуется немного терпения. Нельзя предсказать, когда в вас прекратится шум, он можно точно сказать, что рано или поздно это произойдет. Все зависит оттого, сколько в вас накопилось шума, сколько лет и жизней вы собирали суету, насколько активно вы поддерживали базар и насколько у вас терпения сидеть безмолвно в безумной толпе, которая сводит вас с ума, толкая со всех сторон.
В двадцатом веке одним из самых значительных людей стал Мехер Баба. Всю жизнь он хранил безмолвие. То и дело объявлялась некая дата, когда он должен был заговорить, но потом этот день всякий раз откладывали. Его ближайший ученик Ади Ирани часто приходил ко мне. Все книги Мехера Бабы написал Ади Ирани. Его имени нет на обложке книг, там значится Мехер Баба.
«Почему вы постоянно объявляете о том, что Мехер Баба вот-вот заговорит? — поинтересовался я. — Вы делаете подобные объявления вот уже тридцать лет, люди приезжают к указанной дате, а он так и не заговорил».
«Я не могу объяснить это», — ответил он.
«По моему мнению, он просто забыл язык», — заметил я.
Ади Ирани не знал о том, что Махавира погрузился в особое состояние после двенадцати лет безмолвия. Возможно, он пытался говорить, но у него ничего не получалось. Безмолвие — всепоглощающее явление, а слова так малы, что не могут вместить в себя безмолвие. Истина очень велика, а язык абсолютно банален.
«Даже не надейтесь на то, что он когда-нибудь заговорит», — посоветовал я Ади Ирани.
Мехер Баба и в самом деле не заговорил, он умер в безмолвии. Но у него была телепатическая, нелингвистическая связь с Ади Ирани.
«Вы когда-нибудь сомневаетесь в том, что слова, которые вы записываете, он вовсе не произносил?» — поинтересовался я.
«Ни одного мгновения, — ответил Ади Ирани. — Эти слова обладают большой силой. В них присутствуйте такая пронзительная ясность, что даже если Мехер Баба скажет, что я неправильно записал его слова, я не стану слушать его. Я не знаю, как это происходит, но когда я сижу рядом с ним, что-то обретает форму и столь четкие очертания, что у меня не остается и тени сомнения. Я знаю, что эти слова исходят не от меня, поскольку я понятия не имею о том, что записываю. Я в принципе не мог произнести эти слова».
«Разумеется, эти слова исходят от мастера, — уверял Ади Ирани. — В них нет лингвистического строя. Я не слышу слова, а чувствую энергетическое поле, присутствие, которое во мне превращается в слова. Я сам пишу слова, но их вызывает его присутствие. По сути, я просто полая бамбуковая флейта. Мехер Баба поет свои песни, а я должен лишь не мешать ему. Я просто позволяю ему петь свою песню. Я превращаюсь в его музыкальный инструмент».
Кстати, я хотел бы отметить, что у Мехера Бабы такое наследие, что и у Заратустры. У всех мистиков единая участь: даже близкие люди не понимают их. Мехера Бабу не поняли его люди. По-видимому, это какой-то закон природы, согласно которому вы не можете признать тот факт, что кто-то пришел домой, а вы все еще бродите где-то. Эго чувствует боль.
Книгу «Евангелие Рамакришны» написал очень странный человек. Он называет себя «М». Я знаю его настоящее имя, хотя он никому не называл его. Его зовут Махендранат. Этот человек бенгалец, ученик Рамакришны.
Махендранат сидел у ног Рамакришны очень много лет и записывал все, что происходило вокруг его мастера. Книга называется «Евангелие Рамакришны», но написана «М». Он не хотел, чтобы его имя стало известным, он решил остаться неизвестным. Вот подлинное ученичество. Он полностью стер себя.
Вы удивитесь тому, что «М» умер в тот же день, что и Рамакришна. Ему больше не за чем было жить. Я понимаю... После Рамакришны он больше хотел умереть, чем жить.
На свете было много мастеров, но никогда не было такого ученика, как «М», который рассказал о своем мастере. Он просто пересказывал, причем не о себе и Рамакришне, а только о Рамакришне. Он больше не существует перед мастером. Мне нравится этот человек и его книга, я высоко оценил его невероятные усилия стереть себя. Редко встретишь такого ученика, как «М». Рамакришне в этом смысле повезло больше, чем Иисусу. Я знаю настоящее имя этого человека, потому что ездил по Бенгалии, а Рамакришна жил в конце девятнадцатого века, поэтому я успел узнать, что написал книгу Махендранат.
Рамакришна... Его слова передавали неправильно, потому что он был крестьянином и говорил очень просто. Люди выбросили из его изречений все, что по их мнению не следовало произносить просветленному человеку. Я ездил по Бенгалии и спрашивал долгожителей, видевших Рамакришну, как он говорил. Все они отвечали мне, что Рамакришна внушал им ужас. Он говорил как самый обычный человек. В его словах звучала сила. Он ничего не боялся и ничего не усложнял.
Я переписываюсь с учениками Рамакришны. Они немного стыдятся того обстоятельства, что Рамакришна сначала стал учеником, и уже потом достиг просветления. Им не по душе эта часть истории. Им хотелось бы, чтобы Рамакришна был изначальным источником новой традиции.
В Бенгалии тысячи саньясинов, которые принадлежат ордену Рамакришны, и еще больше людей, которые не стали монахами, но глубоко преданы Рамакришне. Но все они знают не того Рамакришну. Когда я делал такое замечание, люди поражались моим словам.
Сначала они приглашали меня выступать на их конференциях, но когда я начал отмечать этот момент, они сразу же перестали приглашать меня, ведь я лишал их радости. Люди не хотели сидеть и ничего не делать, чтобы пришла весна. И трава выросла сама собой. Они хотели петь, совершать ритуалы, танцевать, воображать образ Бога, верить в кого-нибудь.
У Бхурибай со мной очень тесная связь. Я знаю тысяч мужчин и женщин, но Бхурибай поистине уникальна.
Махапаринирвана Бхурибай случилась недавно, в миг смерти она достигла высшего освобождения. Поставьте ее в один ряд с Мирой, Рабией, Сахаджо, Дайей. Она достойна находиться в этом круге женщин.
Но она была неграмотной, поэтому скорее всего ее имя останется безвестным. Она была крестьянкой, жила в сельской местности Раджастана. Но ее гений уникален. Бхурибай знала истину без священных писаний.
Она впервые была в лагере. Бхурибай приняла участие в наших занятиях, потом она ездила и в другие лагеря, но уже не за медитациями, потому что достигла медитации. Нет, ей просто нравилось быть рядом со мной. Она не задавала вопросы, а я не отвечал. Ей не о чем было спрашивать, а мне не нужно было отвечать. Но она постоянно приезжала, принося с собой свежий ветер.
Она установила со мной внутреннюю связь на самом первом занятии. Это просто случилось. Никто ничего не сказал и не услышал. Случилось нечто совершенно реальное!
Бхурибай пришла на первую лекцию... События того лагеря, в который приехала Бхурибай, записаны в книге «Путь к самореализации». Этот лагерь был первым. Я проводил занятия в Мукала Махавире, безлюдном уголке Раджастана. С Бхурибай был Калидас Бхатья, адвокат Высшего Суда. Он прислуживал ей. Он оставил все: юридическую практику, суд. Он стирал одежду Бхурибай и массировал ей ноги. Бхурибай была пожилой женщиной, ей тогда было лет семьдесят.
Бхурибай приехала в сопровождении своих десяти или пятнадцати преданных служителей. Некоторые люди узнали ее. Она слушала мою лекцию, но когда настала пора сесть в медитацию, она ушла в свою комнату. Калидас Бхатья удивился, ведь они приехали как раз для медитации. Он побежал за Бхурибай и сказал ей: «Вы так внимательно слушали лекцию. Пора заняться медитацией. Почему вы ушли?» И Бхурибай ответила: «Ступай, ступай! Я поняла!»
Калидас был поражен. Если она поняла, то почему не медитирует?
Он пришел ко мне и спросил: «Что случилось? Бхурибай говорит, что она поняла, но почему она не медитирует? Когда я обратился к ней за разъяснениями, она сказал: "Спросите отца". Поэтому мне пришлась идти к вам».
Бхурибай было семьдесят лет, но она все равно называла меня отцом.
«Она ничего не говорит, а просто улыбается, — рассказывал Калидас. — Когда я уходил, Бхурибай добавила, что я ничего не понял, а она поняла».
«Она права, — сказал я. — Я объяснял медитацию как ничегонеделание. Ты пошел к Бхурибай звать ее медитировать. Она просто засмеялась. Как можно выполнять медитацию? Разве можно ее делать, если это ничегонеделание? Я также объяснил, что медитация это просто пребывание в тишине, поэтому она решила, что тишину установить легче в своей комнате, а не в толпе. Она прекрасно поняла меня. По сути, ей не нужно медитировать. Она знает безмолвие. Бхурибай не называет это медитацией, потому что слово "медитация" приобрело научный оттенок. Она простая крестьянка, поэтому называет медитацию просто тишиной».
