Жанна Гийон - Автобиография

К тому времени я стала пробуждаться каждую ночь для молитвы. Я просыпалась с такими словами в моем разуме: «Обо мне написано, я иду исполнить волю Твою, о мой Боже». Эти слова сопровождались самым чистым, проникновенным и могущественным общением благодати, которое мне когда–либо доводилось переживать. Несмотря на то, что моя душа уже утвердилась в этой новой жизни, однако и эта новая жизнь больше не протекала в своей прежней неизменности. Это было начало жизни и ее восход, который возрастает, достигая своего абсолютного зенита. Это день, который больше не сменится ночью, жизнь, не имеющая в себе страха смерти, ни даже самого семени смерти, потому что тот, кому было дано пережить первую смерть, больше не пострадает от второй. Я стояла на коленях в молитве от полуночи до четырех часов утра, пребывая в святой беседе с Богом. То же самое повторялось на следующую ночь. На другой день, после молитвы, Отец ля Комб сказал мне, что по его убеждению, я являюсь неким камнем, предназначенным Богом для основания какого–то великого строения. Ему, как и мне, не было известно, чем именно являлось это строение. Каким бы образом оно не было бы совершено, угодно ли Его божественному Величеству по Ему одному известному плану употребить меня в этой жизни, или же Он желает использовать меня, как один из многих камней для создания нового небесного Иерусалима? Мне кажется, что такой камень может быть обработан только лишь ударами молота. Наш Господь наделил мою душу качествами камня: твердостью, упорством, нечувствительностью и силой преодолевать боль, находясь под действием Его руки. Я отвезла свою маленькую дочь к Урсулинкам в Тонон. Ребенок очень привязался к Отцу ля Комбу, говоря: «Он хороший отец, он от Бога».

Здесь же я встретилась с отшельником, которого все звали Ансельм. Он слыл человеком исключительной святости. Родом он был из Женевы, и Бог чудесным образом привлек его оттуда в возрасте двенадцати лет. В девятнадцать лет он стал отшельником ордена Августинцев. Он и еще один человек жили в небольшом убежище отшельников, где они за все время не видели никого, кроме тех, кто приходил посещать их часовню. В этой хижине он прожил двенадцать лет. питаясь только бобами с солью и иногда подсолнечным маслом. Три раза в неделю он жил только на хлебе и воде. Он никогда не употреблял вина и обычно имел только одну трапезу в течение двадцати четырех часов. Власяница была его одеждой, и спал он на голой земле. Ансельм пребывал в постоянной молитве, находясь в состоянии величайшего смирения. Через него Бог сотворил много великих чудес. Этот добрый отшельник был способен глубоко ощущать Божьи планы относительно Отца ля Комба и меня. Но в то же самое время Бог показал ему, что готовит для нас обоих необычные испытания, и что оба мы предназначены для помощи другим душам.

Я не нашла, как и подозревала, подходящего места для своей дочери в Тононе. Я себя сравнивала с Авраамом, когда ему нужно было принести в жертву своего сына. Отец Ля Комб говорил мне: «Приветствую тебя, дочь Авраама!» Но я находила мало утешительного в том, чтобы оставить ее, и в го же время не могла держать ее при себе, так как у нас не было места. Те маленькие девочки, которых они взяли, чтобы воспитывать их в Католическом духе, были все совершенно разные и к тому же имели вредные привычки. Я считала, что будет ошибкой оставить ее там. В этом месте было слишком много серьезных испытаний, таких как языковая проблема в стране, где едва кто–нибудь знал французский, и еда, которую она не могла есть, ибо она очень отличалась от нашей. Во мне пробудилась вся моя нежность к ней, и я считала себя орудием ее гибели. Я переживала подобное тому, что переживала Агарь, когда она оставила своего сына Измаила в пустыне, дабы не видеть его смерти. Я думала, что даже если я осмеливаюсь подвергать себя лишениям, то я обязана, по крайней мере, оградить от них свою дочь. Мне казалось, что утрата ею возможности образования и, может быть, даже лишение жизни являются неизбежными. Все в ее жизни было окутано мраком. Обладая такими естественными дарованиями и способностями, она могла бы вызывать у людей восхищение, если бы ее воспитание проходило во Франции. Там бы она могла иметь такие партии в браке, о которых не смогла бы и мечтать, находясь в этой бедной стране, в которой она не найдет достойного себе предназначения, даже если после болезни станет на ноги. Здесь она не могла есть ничего из предлагаемых ей блюд. Все что поддерживало ее существование, это был малоприятный и невкусный бульон, который я силой заставляла ее есть. Мне казалось, что я и есть второй Авраам, занесший над ней нож для убийства. Наш Господь мог бы заставить меня принести Ему эту жертву, не давая при этом никакого утешения. Лишь ночью я давала выход своей печали, в которую я была целиком погружена. С одной стороны, я представляла себе скорбь ее бабушки. Когда она узнает о смерти девочки, то будет обвинять меня и мое решение увезти от нее ребенка. Затем также все родственники будут упрекать меня в этом поступке. Те природные дарования, которыми она была наделена, теперь были подобны заостренным стрелам, вонзавшимся в меня. Я думаю, что Бог назначил мне эти испытания, чтобы очистить меня от той человеческой привязанности, которая все еще жила во мне. После моего возвращения от Урсулинок в Тойоне, я узнала, что ее питание было изменено. Теперь ей давали подходящую пищу, в результате чего она в скором времени выздоровела.

Глава 3

АК ТОЛЬКО ВО ФРАНЦИИ стало известно, что я уехала, это вызвало всеобщее негодование. Отец де ля Мот написал мне, что все набожные и образованные люди единодушно меня осуждают. Чтобы испугать меня еще больше, он сообщил мне, что моя свекровь, которой я доверила своего младшего сына и состояние моих детей, впала в состояние детства. Это, однако, было неправда.

Я ответила на все эти устрашающие письма так, как Дух меня вдохновлял. Мои ответы на все их упреки были сочтены весьма справедливыми, и вскоре яростные восклицания сменились аплодисментами. Отец де ля Мот, казалось, сменил свое негодование на почитание, но это продолжалось недолго. Его личные интересы вновь восторжествовали, ибо он не получил пенсии, которую как он ожидал, я должна была ему назначить. Сестра Гарнье также изменилась и высказывалась против меня, по какой–то лишь ей одной известной причине. Я спала и ела очень мало. Пища, которой нас кормили, была гнилой и переполненной червями из–за весьма жаркой погоды и слишком длительного хранения. То, на что раньше я смотрела с огромным отвращением, теперь стало моим единственным источником питания. Однако мне легко было все это переносить. Все больше и больше я находила в Боге все то, чего я ради Него лишилась. То духовное состояние, которое мне казалось утерянным в некоем странном душевном оцепенении, было вновь восстановлено с немыслимыми преимуществами. Я поражалась самой себе. Я находила, что не было такой деятельности, для которой я бы не подходила и в которой не имела бы успеха. Наблюдавшие за мной со стороны, говорили, что мне присущи потрясающие способности. Но я прекрасно знала, что мои способности ничтожны, и лишь только в Боге мой дух обрел то качество, которого он никогда ранее не имел. Я думала, что переживаю состояние, подобное тому, что имели апостолы после получения ими Святого Духа. Я просто знала, понимала и осознавала внутри своего естества, что имею способность ко всякому необходимому делу. Я обладала всяким благом, и при этом, ни в чем не нуждалась. Когда в душе человека формируется образ вечной мудрости Иисуса Христа, что происходит после смерти первого Адама, то она обретает все те блага, которые покоятся в этой мудрости.

Через некоторое время после моего прибытия в Геке, Епископ Женевы приехал встретиться с нами. Его вдруг озарила такая убежденность мысли, что он не мог не выразить своих ощущений. Он открыл мне свое сердце, говоря о том, что Бог от него требовал. Он исповедал мне свое отступление от Бога и неверность Ему. Каждый раз, когда я с ним беседовала, он глубоко вникал в сказанное мною и признавал мои слова абсолютной истиной. Действительно, сам Дух истины вдохновлял мои слова, без которого я бы оставалась простачкой. Однако когда с ним говорили люди, искавшие собственного превосходства, и воспринимавшие только благо, исходившее от них самих, он проявлял слабость обманываться представлениями, противоречащими истине. Эта слабость помешала ему совершить все то добро, которое, в другом случае, он мог бы совершить. После нашего разговора он сказал, что намеревался мне предложить в наставники Отца ля Комба, ибо он был человеком просвещенным Богом, прекрасно понимавшим внутреннюю духовную стезю и обладал уникальным даром умиротворять человеческие души. Я радовалась, когда Епископ назначил именно его, видя, что в этом случае власть пребывает в единении с благодатью, которая уже даровала его мне в наставники, посредством союза сверхъестественной жизни и любви.