Майкл Эрард - Феномен полиглотов
Конечно, тому имелись свои причины, в том числе культурные. На Западе практика изучения иностранных языков уходит корнями в раннее христианство, которое с момента зарождения являлось религией, не ограничивавшейся одним языком одного народа (сам Иисус говорил на арамейском, иврите и, возможно, на греческом). Кроме того, изучению языков способствовали проводимые европейцами исследования территорий, строительство колоний и создание империй. В Китае же основной целью представителей интеллектуального класса на протяжении тысяч лет оставалось поступление на государственную службу и продвижение по карьерной лестнице. Это требовало наличия такого уровня грамотности – включая умение читать и писать свыше 100 000 иероглифов, – что у местных интеллектуалов практически не оставалось времени на изучение чего-либо другого. Кроме того, изучение одной только связанной с многовековыми культурными традициями системы письма требовало таких трудозатрат, которых на Западе хватило бы для овладения сразу несколькими языками. Но возможно, главная причина – то, что китайцы воспринимали себя центром мироздания, поэтому мысль об изучении варварских языков казалась им дикой. Предполагалось, что это варвары должны учить китайский.
Впрочем, это не означает, что гиперполиглоты жили исключительно на Западе. Через мои руки проходил архивный документ, датированный XVI веком, в котором упоминался некий реальный или вымышленный служащий королевского суда, известный под именем Полиглот. Он прославился тем, что знал языки всех общин, живших на всех берегах Индийского океана, куда добирались сунданские торговцы, а также языки «других самых разных стран». Конечно, мы не можем судить, насколько глубокими были познания Полиглота во всех этих языках (а их было около пяти десятков). Но как отметил в своем увлекательном анализе данного документа лингвист Бенджамин Циммер, он представляет собой «яркий пример лингвистического интереса, пронизывавшего страны, расположенные по берегам Индийского океана» до прихода европейцев. Другими словами, это было наилучшее время и место для появления гиперполиглотов.
В 1913 году в возрасте сорока пяти лет Кребс женился на разведенной немке по имени Аманда. Во время свадебного путешествия они посетили могилу Конфуция, где Кребс читал надписи на китайском, маньчжурском, монгольском, калмыцком и турецком языках. Примерно через год Кребс (или Кребси, как называла его жена) составил список языков, которые мог использовать тем или иным способом – например, переводить с немецкого и на немецкий он мог с тридцати двух языков[47]. Позже он говорил, что «знает» шестьдесят или шестьдесят пять языков. Его падчерица добавила к его списку свой комментарий: «Существует большая разница между способностью свободно говорить и писать и способностью делать грамотные переводы». Как бы то ни было, за свою жизнь Кребс сумел сдать государственные экзамены по китайскому, турецкому, японскому, финскому и, возможно, некоторым другим языкам.
Как и многие другие гиперполиглоты, с которыми я знаком или о которых мне приходилось слышать, Кребс обладал потрясающей способностью к обучению. Вернер Отто фон Хентиг, молодой германский атташе, служивший в Китае, описывал, как однажды во время завтрака Кребс подскочил к двум незнакомцам, чтобы узнать, на каком «неизвестном и потому резанувшем его ухо языке они разговаривают». Оказалось, это был армянский. Заказав учебники, он потратил две недели на изучение грамматики, три недели на староармянский и четыре – на разговорный язык. «Этого ему хватило, чтобы в совершенстве овладеть новым языком», – вспоминал фон Хентиг.
Истории, повествующие о лингвистическом таланте Меццофанти и Кребса, имеют много общего, но различаются в одном: о Кребсе современники отзывались как о человеке грубом и нетерпимом. Фон Хентиг вспоминал, что однажды Кребс не разговаривал с женой в течение трех месяцев после того, как она в декабре сказала, что он должен надеть пальто. За один год он уволил восемнадцать китайских поваров из-за того, что ни один из них не пришелся ему по душе. Однажды Кребсу для соблюдения бюрократических требований потребовалось сдать тест на финском и японском. В результате он так запугал экзаменатора своими знаниями, что тот вынужден был попросту бежать из кабинета. Во время дипломатической службы в Китае Кребс всячески демонстрировал, что ему гораздо интереснее изучать языки, чем выполнять свою основную работу (частенько после ночи, проведенной за учебниками, он засыпал прямо на своем рабочем месте).
В другом своем рассказе фон Хентиг описывал, как пытался отправить Кребса на встречу с послом.
– Его превосходительство желает вас видеть! – кричал фон Хентиг через стену компаунда, в котором жил Кребс.
Ответом ему было молчание.
– Герр Кребс, вы нужны послу!
Нет ответа.
– Вас вызывает посол!
– Посол меня знает, оставьте меня в покое, – наконец услышал фон Хентиг ворчание Кребса.
– Мне помочь вам одеться?
– Иди к черту!
– Но вы нужны ему срочно.
– Он всегда так говорит, – пробормотал Кребс.
Один из современников сказал, что Кребс никогда «не умел жить». Он был человеком, который мог послать вас подальше на десятках языков. Он перевел выражение «поцелуй меня в задницу» (известное как швабское приветствие) на сорок языков. Одному немецкому журналисту он дал шутливое китайское прозвище «Bu Zhidao», переводимое как «Я не знаю». В повседневной жизни он производил настолько неприятное впечатление, что никто не хотел с ним работать, что позже отразилось на его карьере: никто не был готов воспринимать его иначе как специалиста по китайскомму языку.
Подобно Александру Аргелю, Кребс предпочитал чередовать языки согласно жесткому графику: турецкому отводился понедельник, китайскому – вторник, греческому – среда и так далее. Голый и с книгой в руке, он ходил вокруг своего обеденного стола с полуночи до четырех утра, при этом курил сигару и пил немецкое пиво. Книги в его библиотеке были отсортированы по языкам и языковым группам.
Для каждой книги он писал резюме, которые регулярно пересматривал. Он не ел практически ничего, кроме мяса, и вступал в разговоры только в том случае, если это давало ему возможность попрактиковаться в одном из известных ему языков. «Он владел тридцатью двумя языками гораздо лучше, чем многие другие полиглоты. Он говорил по-арабски так же элегантно и хорошо, как по-русски или по-итальянски», – писал фон Хентиг. Тосканский диалект Кребса был настолько хорош, что итальянский посол в Пекине соглашался стричь Кребса только ради того, чтобы послушать его тосканский.
Современники неизбежно сравнивали его с Меццофанти, причем в глазах соотечественников способности Кребса оценивались выше. «Как бы там ни было, но Меццофанти известен как человек, знающий все языки, но не фундаментально», – писал Фердинанд Лессинг, полиглот и германский переводчик в Циндао, получивший позднее профессорское звание.
Если бы семья Кребса имела возможность свободно побродить по Нью-Йорку, они увидели бы город, заполненный иммигрантами из Европы. В то время здесь ежедневно выходило больше газет на иностранных языках (итальянском, немецком, венгерском, французском, хорватском, испанском и т. д.), чем на английском. Помимо двадцати двух английских газет на улицах города можно было купить десять разных изданий на итальянском, семь на немецком, семь на идише или иврите, три на греческом, три на венгерском, две на французском, две на чешском, две на хорватском и по одной на испанском, сербском и сирийском. Возможно, семья Кребса провела некоторое время на острове Эллис, главном перевалочном пункте для иммигрантов, прибывающих на Восточное побережье. Там он мог встретиться с профессиональными полиглотами, которые были наняты местными властями для работы с разноязычной толпой. Одним из них был итальянский иммигрант по имени Энтони Фрабасилис, известный специалист по греческой филологии из Афинского университета, который с 1909 года работал на острове Эллис переводчиком не только с греческого, но и с итальянского, испанского, французского, немецкого, польского, русского, турецкого и армянского. Сам он говорил, что знает пятнадцать языков и может свободно говорить на каждом.
Начиная с 1909 года для переводчиков, работавших на острове Эллис, был введен государственный экзамен на знание иностранных языков. Испытуемые должны были подтвердить свои способности писать, читать и говорить на одном или нескольких языках, которые они использовали в работе. Благодаря этому мы сегодня имеем неопровержимые доказательства того, что на острове в то время сформировалось настоящее сообщество гиперполиглотов. Одним из членов сообщества был выходец из России Рубен Воловик, который знал идиш, русский и много других славянских языков. Его коллега, уроженец Литвы Петр Миколаинис, знал семь языков. Их работа состояла в том, чтобы встречать прибывающих пассажиров, сортировать их и сопровождать на медицинское обследование и собеседование с представителями миграционной службы. За исключением редких медицинских случаев, задаваемые во время этих интервью вопросы были достаточно просты: какова ваша профессия? ваша раса? ваша национальность? являетесь ли вы анархистом? многоженцем?
