Элдерсон Дуг - Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли
Позже, когда я встретил Медвежье Сердце, он помог мне избавиться от страха. Под его чуткой опекой все эти сверхъестественные явления может и не стали нормой, но во всяком случае я стал смотреть на них как на часть естественного течения жизни. Ощущение связи с землей возрастало, а с ним исчезало и странное чувство неуместности присутствия в этой жизни «потусторонних» явлений. Так что, когда я увидел дух этой женщины, я не испугался. Просто был немного ошеломлен. Если бы я только мог понять смысл ее появления!
В течение следующих недель ее дух часто возникал передо мной, всегда неизменно на лоне природы. Она появлялась каждый раз, когда у меня обострялась осознанность восприятия окружения, и она как бы подчеркивала это чувство, усиливала его. Чем чаще она появлялась, тем больше я начинал понимать, что она чего-то от меня хочет. Она как будто приглашала меня куда-то — но куда?
В марте того года я посетил музей на юге Таллахасси, в котором была представлена выставка, посвященная культуре и истории индейцев маскоги крик. Я разговорился с куратором, и вскоре выяснилось, что этот седой человек служит также духовным лидером в небольшой общине индейцев-полукровок — они до сих пор соблюдают традиции своих предков. Я решил рассказать ему о духе этой женщины.
Он выслушал мой рассказ и достал репродукцию какой-то картины. На ней была изображена пожилая индейская женщина с улыбкой Моны Лизы. На ней было старое пальто. Голову покрывала тонкая, почти прозрачная шаль. Художник изобразил ее ноги и клюку как часть земли и стоящего рядом с ней дуба.
— Вот что увидел художник, когда рисовал ее, — сказал старик. Я молча уставился на картину, поглощенный глубоким взглядом ее глаз и мягким выражением лица.
— Эту женщину ты видел? — спросил старик.
— Ну да — именно ее! — ответил я, пораженный.
— Ее зовут тетушка Элис. Она умерла пару лет назад. — По телу у меня побежали мурашки, и я ощутил некое просветление. Я почувствовал себя немного ребенком и был несказанно счастлив, что наконец узнал имя незнакомки.
— Кажется, она меня куда-то зовет, — сказал я.
Куратор начал рассказывать о землях, где индейцы крик издавна проводят свои церемонии. Места эти находились в нескольких милях от музея. В том месте, известном как «квадратная земля» и называемом просто «землей», были сооружены невысокие деревянные трибуны, а вокруг священного кострища лежали, обращенные в разные стороны, бревна.
Во время церемоний священный огонь зажигали только после того, как полностью очищали землю от сорняков и веток, а затем тщательно подметали. После этого нужно было положить свежие ивовые ветви на каждое из бревен. На земле выкладывали кольцо из раковин, символично отделяя земной мир от мира горнего — так раковины, выбрасываемые на берег, отделяют воду от суши.
Перед участием в ритуалах люди очищались — соблюдали многодневный пост или проводили парну$ю церемонию. Идея состояла в том, чтобы создать место настолько чистое, чтобы Всевышний мог сидеть среди людей. Огонь рассматривался как фрагмент Солнца, дающего жизнь, а также сосуда, при помощи которого Творец Дыхания мог общаться с людьми. Это было нечто вроде горящего куста из Старого Завета. В знак уважения в огне не сжигали никакого мусора, а участники старались не проходить между огнем и кем-то из сидящих вокруг него, и даже боялись отбросить тень — чтобы не помешать взаимодействию с духовным миром, которое могло внезапно возникнуть.
После церемонии огонь разносили в специальных масляных лампах по домам тех, кто участвовал в ритуале. Затем вмешивались технологии настоящего времени: огонь поддерживали при помощи газовых горелок до тех пор, пока не наступало время нести его обратно к священному очагу. Огонь разрешалось выносить из дома только в одном случае: чтобы зажечь костер на ежегодной церемонии Зеленой Кукурузы, проходящей в начале лета.
Священный огонь часто использовался в течение года для проведения различных церемоний: танцы, благословение младенцев, свадьбы и церемонии дарования имен. Люди молились, сидя перед огнем, открывая ему самые сокровенные чаяния и страхи. Люди отдавали огню свои проблемы и переживания в надежде, что он их поглотит. Люди всегда выражали исключительное уважение и любовь, и непременно подносили огню табак — последнее индейцы делали на протяжении тысячелетий. И дым, восходящий к небу, был свидетельством того, что молитвы их достигают Верхнего мира.
Старик из музея сказал, что численность группы в последнее время сильно изменилась, в первую очередь из-за перемещений, гонений, болезней, войн и миссионерского давления. Он рассказал, что женщина, изображенная на картине, была взращена на церемониальных землях в Алабаме. Ее племя постепенно исчезало, землю отобрали, и она приехала во Флориду. И не было предела ее экстатическому восторгу, когда она нашла здесь «квадрат земли». Она довольно быстро заслужила репутацию очень уважаемого человека, и люди стали называть ее «тетушка Элис». В семидесятых она помогла многим людям освоиться здесь. В те времена сюда хлынул поток индейцев, вызванный двумя событиями: во-первых, правительство выделило субсидии потомкам индейцев крик, а во-вторых, стало популяризировать индейскую культуру при помощи кинематографа и печатных изданий. Люди начали задумываться, что значит быть индейцем. И тетушка Элис помогала им находить ответы.
Что же касается ее отношений с внешним миром, то она была крайне осторожна и не распространялась о своих знаниях и участии в церемониях. Так она поступала главным образом из-за того, что большинство ее родственников были евангелистами и считали традиционные индейские собрания «бесовскими делами». К тому же она помнила историю своих предков и знала, что быть индейцем — значит рисковать и находиться под угрозой смерти или ссылки в далекий край, известный сегодня под именем Оклахомы.
— Она была тихой и осторожной, без претензий на что-либо, — сказал старик. — Однажды она вылечила ребенка от туберкулеза, подмешав отвар сосновой смолы к медицинской мази, которую потом нанесли на грудь мальчишки. — Он замолчал и задумчиво посмотрел на меня. Казалось, что он прислушивается к внутреннему голосу. — Я думаю, что она хочет, чтобы ты посетил землю, — сказал он наконец. Я кивнул, соглашаясь. Теперь смысл ее появления раскрылся.
Позже я узнал, что у индейцев крик есть такой девиз: «Огонь сам выбирает людей». У этого племени был запрещен какой-либо прозелитизм, насильственное обращение в традицию, и каждый, с кем я говорил, имел свою собственную историю того, как оказался у священного костра. Да и меня самого тянули сюда незримые нити. И я был благодарен одному из привратников священного пламени — тетушке Элис.
Вскоре после собрания в Брюсе группа отправилась на восток в сторону церемониальной земли, располагавшейся рядом с местом, где когда-то находилась крупная резервация индейцев крик, пока их не выселили оттуда. Нам было приятно видеть, что у ритуального кольца нас встречали индейцы. Из кухни, как и из «чики» — традиционного открытого строения с покрытой пальмовыми ветвями крышей — доносился смех и возбужденные голоса. Эти звуки согревали мне сердце. Как любил говорить Медвежье Сердце, «не думай, что мы только и делаем, что пасем бизонов. Мы большие любители пошутить и вдоволь посмеяться». Люди здесь находили немало смешного в самой жизни, особенно когда собирались вместе. А смех — лучшее лекарство.
После знакомства я пересек кольцо, обозначенное ракушками, и осторожно приблизился к священному костру, сложенному на миниатюрном кургане. Я поприветствовал огонь как старого друга, предложив ему немного табака. Через несколько дней должна была начаться церемония Зеленой Кукурузы — ритуал, отпускающий год старый и начинающий год новый. Подготовка к обряду, да и сам обряд включают в себя соблюдение поста, церемониальные танцы, употребление растительных зелий, игры с мячом и большой пир.
Как и традиционалисты крик, я стал смотреть на огонь, как на духовного проводника и средство перемещения во времени. Огонь соединяет человека с прошлым, с городами и людьми, которых уже давно нет в нашем физическом мире, он также соединяет и с будущим, с теми, кому еще только предстоит возникнуть. Я молча молился о нашем шествии, о жизнях индейцев племени крик и о благополучном рождении нашего с Синди первенца.
Вскоре молитвы мои были услышаны: пять дней спустя я перерезал кремневым индейским лезвием пуповину своей дочери Шайен Джин Хант-Алдерсон — это случилось в четыре утра в одной из больниц Таллахасси. Я плакал, наблюдая, как из чрева появляется ее крошечная головка, как она делает первые глотки воздуха.
По счастливой случайности, рождение Шайен совпало с прибытием группы в Таллахасси. Теперь численность ее возросла до двенадцати человек, и они всю ночь бдели за нас на берегу озера. Для тех, кто отправился в этот поход, чтобы отдать дань уважения прошедшим по Тропе Слез индейцам, рождение Шайен было приятным напоминанием о том, что новая жизнь может возникнуть даже из праха.
