Уолтер Эванс-Вентц - Великий йог Тибета Миларепа
Преисполненный веры, я спел эти стансы, представляющие собой нечто среднее между песней и гимном, а затем пошел к моему бывшему домашнему учителю. Самого учителя я не застал в живых, и меня встретил его сын. Я предложил ему книги и попросил изготовить тша-тша из праха моей матери. Он сказал, что боится взять мои книги, так как, если он возьмет их, покровительствующие мне боги поселятся в его доме. Однако он любезно согласился изготовить для меня тша-тша. Когда я убедил его, что боги не будут его преследовать, так как я сам отдаю ему книги, он принял их со словами: «Пусть будет так». Я помогал ему, когда он делал тша-тша. Когда работа была закончена, я попросил освятить их и, поместив их в ступу, собрался уходить, но сын моего учителя просил меня пожить у него несколько дней, чтобы побеседовать со мной о прошлом, и был готов предоставить мне все лучшее, что у него было. Я сказал ему, что тороплюсь, так как немедленно хочу начать медитировать, и поэтому у меня нет времени для разговоров. Он тогда попросил меня хотя бы переночевать у него, чтобы за это время он смог приготовить для меня небольшой запас провизии, которая мне пригодится во время медитации.
Я согласился, и он продолжал беседовать со мной. «Когда ты был молод, — сказал он, — ты убил своих врагов с помощью черной магии. А сейчас, в зрелом возрасте, ты обратился к религии. Это, конечно, похвально. Ты, наверное, станешь святым. Кто был твоим учителем и какие религиозные учения ты изучил?» Видно было, что ему это интересно. Я сказал ему, что мне было передано Учение о Высшем Совершенстве, и рассказал, как я встретился с Марпой. Он поздравил меня и посоветовал отремонтировать дом, жениться на Зесай и жить здесь на положении ламы секты Ньингма. Я ответил ему, что Марпа женился для того, чтобы служить людям, но если я буду подражать ему, не имея таких же чистых намерений и такой же силы духа, то это будет напоминать состязание зайца со львом, и я буду ввергнут в бездну ада. «Я вообще убежден в том, — продолжал я, — что мне ничего другого не нужно, кроме медитации и служения религии, и жизнь в миру не привлекает меня. Мой гуру завещал мне жить отшельником и посвятить свою жизнь медитации. Поэтому я поставил себе цель следовать идеалу Каргьютпа[180] и, выполняя волю моего гуру, служить всем живым существам и Иерархии. Тогда я смогу спасти моих родителей от сансары и даже принести пользу себе. Я не интересуюсь ничем иным, кроме медитации, и поэтому ничего другого не хочу делать и ни к чему другому не стремлюсь. Когда я увидел мой разрушенный дом и разоренное имущество моих покойных родителей, мысль о бренности земного существования глубоко проникла в мое сердце, и в нем зажглось желание уйти от мирской жизни. Жизнь в миру может удовлетворить тех, кто не страдал так, как я, и тех, кого не тревожила так сильно мысль о смерти и преисподней. А меня мои жизненные обстоятельства привели к осознанию необходимости посвятить свою жизнь до самой смерти преданному служению религии, углубленной медитации, даже если мне придется терпеть голод и другие лишения».
И со слезами на глазах я начал петь:
«Почтение Твоим стопам, о благородный Марпа.Пусть по Твоей милости я освобожусь отпривязанности к мирской жизни.О вы, несчастные,Кто стремится к преходящим вещам.Чем сильнее мое горе, тем больше я думаю о вас.Чем сильнее моя печаль, тем больше я сочувствую вашей.Мы крутимся, вертимся, пока не попадаем в ад.Для тех, чья карма разъедает сердце печалью,Преданность Истине — лучшее лекарство.Владыко Дордже-Чанг, Ты неизменный,Благослови меня, нищенствующего, на жизнь водиночестве по Твоей милости.Гостящим в этом мире,Хотя и иллюзорном и преходящем,Тяжело на сердце от печалей.На моих пастбищах, где паслись мои овцы, козы и коровы,Среди живописной природы Гунгтханга,Обитают сейчас злые духи.И это свидетельство иллюзорности бытияПобуждает меня предаться медитации.Мой дом, Четыре Колонны и Восемь Столбов, изрядно отстроенный,Стал похож на челюсть льва.Четырехугольная башня с восемью шпицами, увенчанными крышей,Сейчас похожа на ослиные уши.И это также есть свидетельство иллюзорности бытия,Побуждающее меня предаться медитации.Мое плодородное поле «Треугольник Вормы»Заросло бурьяном и травой.Мои двоюродные братья, мои родственники,Готовы сейчас как враги подняться против меня.И даже это свидетельствует об иллюзорности бытияИ побуждает меня предаваться медитации.Мой благородный отец Мила-Шаргьял[181]Ушел из этого мира, не оставив следа.Моя любимая и любящая мать Ньянг-Ца-КаргьенПревратилась в груду побелевших костей.И это также есть свидетельство иллюзорности бытия,Побуждающее меня предаться медитации.Мой домашний духовник и учитель Кунчог-ЛхабумСейчас прислуживает кому-то.Мои священные книги, сокровищница Закона,Служили гнездами для крыс и птиц.И даже это есть свидетельство иллюзорности бытия,Побуждающее меня предаться медитации.Мой родственник и сосед, дядя Юнг-гьял,Сейчас на стороне моих врагов.Моя единственная сестра Пета-Ген-КьитУшла побираться, и никто не знает, где она.И это также есть свидетельство иллюзорности бытия,Побуждающее меня предаться медитации.О Милосердный, Ты неизменный,Благослови меня на жизнь в отшельничестве».
Когда я закончил петь эту печальную песню, мой хозяин со вздохом промолвил: «Ты полностью прав». А его жена не могла сдержать слез. При виде моего развалившегося дома я был настолько потрясен, что сразу принял решение стать отшельником и в глубине сердца продолжал повторять об этом снова и снова. И поэтому у меня нет оснований жалеть о том, что я медитировал и жил религиозной жизнью и не тратил время на приобретение материальных благ».
Это пятое приносящее заслугу деяние, совершенное Миларепой в то время, когда он был подвигнут описанными здесь печальными событиями к беззаветному служению религии.
ГЛАВА X. ЖИЗНЬ В ОТШЕЛЬНИЧЕСТВЕ
О медитации Джецюна во время его отшельнической жизни в горах; о событиях, случившихся в это время; о психофизических результатах медитации; песни Джецюна, отражающие каждое событие.
Речунг тогда спросил Джецюна, в каких местах он медитировал, предавался покаянию и служил Вере.
Джецюн в ответ продолжал: «Утром сын моего учителя вручил мне мешок с мукой, сливочное масло, сыр и что-то еще из продуктов и произнес на прощанье: «Пусть это будет служить тебе пропитанием, а ты молись о нас».
С этим запасом провизии я отправился в место, находящееся за моим домом, где в просторной пещере на склоне горы я сел медитировать. Я очень экономно расходовал эти продукты, и из-за такого скудного питания мой организм очень ослаб, но зато я достиг хороших результатов в медитации. Продуктов хватило на несколько месяцев, и когда от них уже ничего не осталось, меня стал мучить голод. Поэтому я решил пойти попросить масла, сыра и чего-нибудь еще из продуктов у пастухов, живущих в горах, и зерна или муки у земледельцев, живущих в долине. Так я смог бы накормить себя и затем продолжать медитировать. Придя к пастухам, я подошел к входу в одну из юрт, сплетенных из волос яка, и попросил хозяев подать мне, отшельнику, мяса, сливочного масла и сыра. К несчастью, оказалось, что юрта принадлежала моей тетке. Она сразу узнала меня и, охваченная гневом, натравила на меня собак, от которых я отбился палкой и камнями. Тогда, вооружившись шестом от юрты, она сама набросилась на меня с криками: «Ты, опозоривший своего благородного отца! Ты, продавший жизни своих родственников! Ты, разрушитель своей родины! Зачем ты пришел сюда? Подумать только, какого сына породил благородный отец!» И тут она с ожесточением стала избивать меня. Я бросился бежать, но, будучи очень слаб, споткнулся о камень и упал в пруд, едва не утонув в нем. Мое падение нисколько не повлияло на мою тетку, и она продолжала неистовствовать. Я же, собрав последние силы, поднялся и, опираясь на палку, спел ей песню:
«Я склоняюсь к стопам моего милосердного Отца Марпы!В несчастливом доме, в печальном селении ЦаМы, трое несчастных, убитая горем мать и двое сирот,Были разлучены друг с другом и рассеяны,Как горох, разбросанный палкой.Подумайте о том, тетя и дядя,Не были ли вы причиной наших бед?Когда я, нищенствующий, был далеко от дома,Скончалась моя мать, пронзенная мечом нищеты,А сестра ушла скитаться в поисках еды и одежды.Не в силах больше сносить разлуку,Вернулся я сюда, на свою родину, в эту тюрьму.Теперь я навеки разлучен с моей любящей матерью,А сестра с горя ушла и скитается где-то,И сердце мое пронзила жесточайшая боль.Эти страдания и беды, которые нам пришлось испытать,Не вы ли, наши родственники, обрушили на нас?Эти тяжкие страдания побудили меня обратиться к религии.И, когда я медитировал в уединении в горахНа Священных Учениях моего милосердного Марпы,Иссякли мои запасы провизии,И нечем мне было поддерживать эту бренную форму,И поэтому пошел я просить милостыню.Как гибнущее насекомое, привлеченное к муравейнику,Пришел я сюда, к твоей двери,А ты натравляешь свирепых псов против моего слабого, изможденного телаИ сама набрасываешься на меня с проклятиями и угрозами.Ты снова разбередила рану моего сердца,И, избив шестом мое измученное тело,Ты едва не лишила меня жизни.Я мог бы воспылать гневом к тебе,Но я соблюдаю заповеди моего гуру.Не будь такой мстительной, тетя.И дай мне еду, чтобы я смог продолжить мое служение Вере.О Владыко Марпа! О ты, милосердный!Охлади твоею благостью гнев твоего ученика!»
Это было пение, смешанное с рыданиями, и девочка, которая вышла и стояла позади тети, не могла сдержать слез, а мою тетю охватили стыд и раскаяние. Она ушла в юрту и передала через девочку катышек масла и измельченный сыр.
