Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Синтез Йоги – III
Садхаку прежде всего необходимо выяснить, обладает ли он совершенной уравновешенностью, как далеко он продвинулся в этом направлении, или же, если она далека от совершенства, найти, где таится изъян, и оказывать на природу постоянное воздействие с помощью своей воли или призывая к действию волю Пуруши, чтобы избавиться как от самого дефекта, так и от его причин. Садхак должен обладать четырьмя качествами: во-первых, уравновешенностью, в самом конкретном и практическом смысле этого слова, саматой (samatā), то есть быть свободным от ментальных, витальных и физических предпочтений и равно принимать все, что Бог делает внутри и вокруг него; во-вторых – непоколебимым покоем, не допускающим возникновения каких-либо волнений и беспокойств, шанти (śānti); в-третьих – испытывать позитивное внутреннее духовное счастье и духовную легкость на уровне своего природного существа, которые ничто не может уменьшить, сукхам (sukham); в-четвертых – ощущать незамутненную радость и веселье души, объемлющей жизнь и существование. Быть уравновешенным – значит быть бесконечным и универсальным, не ограничивать, не связывать себя той или иной формой ума и жизни и ее избирательными предпочтениями и желаниями. Но так как человек, обладающий своей нынешней обычной природой, живет в своих ментальных и витальных формациях, а не в свободе духа, то привязанность к ним и к порождаемым ими желаниям и предпочтениям также является его обычным состоянием. Поначалу с ними приходится мириться, превзойти их чрезвычайно трудно и, вероятно, полностью невозможно до тех пор, пока мы вынуждены использовать ум в качестве главного инструмента своих действий. Поэтому сначала необходимо, по крайней мере, лишить их острых шипов, добиться того, чтобы, даже упорствуя, они отказались от своих наиболее настойчивых требований, своего нынешнего эгоизма, своих самых неистовых притязаний на нашу природу.
Нерушимый покой в уме и духе свидетельствует о том, что мы достигли этого. Садхак должен сохранять бдительность, как наблюдающий и повелевающий Пуруша, пребывая позади, а лучше (как только ему это удастся) выше ума, и не допускать возникновения в нем даже самых незначительных вибраций и проявлений беспокойства, тревоги, огорчения, возмущения и волнения. Если эти вибрации приходят, он должен тут же определить их источник, выявить изъян, на который они указывают, найти эгоистическое требование, витальное желание, эмоцию или идею, порождающие их, а затем отвергнуть их, используя свою волю, свой одухотворенный ум, свое единство в душе с Владыкой своего существа. Ни под каким предлогом садхак не должен находить для них никаких отговорок, какими бы естественными, справедливыми или благовидными они ни казались, никаких внутренних или внешних оправданий. Если причиной является беспокойная и требовательная прана, он должен отделиться от этой беспокойной праны, зафиксировать свою более высокую природу в буддхи, используя буддхи-йогу, и отвергнуть требования души желаний в себе; и точно так же он должен поступать с эмоциями, если источником беспокойства и смятения становится сердце. Если же требования начинает предъявлять сам буддхи, то тогда справиться с беспокойством становится сложнее, так как главный инструмент и помощник садхака превращается в сообщника природы, бунтующей против божественной Воли, и былые грехи низших частей, пользуясь этой поддержкой, начинают поднимать свои приниженные головы. По этой причине в уме должна неотступно присутствовать одна главная мысль о самоотдаче Владыке нашего существа, Богу внутри нас и в мире, высшему «Я», универсальному Духу. Буддхи, постоянно концентрируясь на этой центральной мысли, должен отвергать все свои более низкие требования и предпочтения и внушать всему существу, что эго, через что бы оно ни предъявляло свои претензии – рассудок, личную волю, сердце или душу желаний в пране, – не вправе ни на что претендовать и что любым огорчением, возмущением, нетерпением, беспокойством мы оскорбляем Владыку нашего существа.
Эта полная самоотдача должна быть главной опорой садхака, потому что это единственный способ, не считая полной неподвижности и отказа от любой деятельности (чего необходимо избегать), с помощью которого можно обрести абсолютный покой и бесстрастие. Нельзя допускать, чтобы упорно сохраняющееся беспокойство, ашанти (aśānti), и то продолжительное время, которое необходимо для избавления от него и обретения совершенства, сами становились причиной уныния и нетерпения. Беспокойство приходит, потому что что-то в природе откликается на него, и его возвращение помогает выявить скрытый дефект, усилить бдительность садхака и вынудить его прибегнуть к более неуклонному и просветленному воздействию воли для избавления от этого дефекта. Если беспокойство выражено слишком сильно, чтобы справиться с ним, ему нужно позволить пройти и не допускать его возвращения благодаря большей бдительности и настойчивости одухотворенного буддхи. Упорно продолжая такую практику, мы обнаружим, что волнения и беспокойства теряют свою силу, делаются все более и более внешними и краткими, и, в конце концов, в существе воцаряется покой. Этого правила следует придерживаться до тех пор, пока главным инструментом является буддхи; когда же супраментальный свет овладеет умом и сердцем, в них уже не сможет возникнуть беспокойства, печали или волнения, ибо он принесет с собой озаренную силу духовной природы, в которой этим состояниям нет места. В ней будут присутствовать лишь вибрации и эмоции блаженной (ānandamaya) природы божественного единства.
Этот покой, установившийся во всем существе, должен сохраняться в любой ситуации – болеем ли мы или здоровы, наслаждаемся или испытываем боль (даже сильнейшую физическую боль), окрылены удачей или подавлены неудачей (как своей собственной, так и тех, кого мы любим), переживаем счастье или несчастье, подвергаемся хвале или поруганию, удостаиваемся чести или бесчестия, сталкиваемся со справедливым или несправедливым отношением к себе, – не нарушаясь ничем, что обычно затрагивает человеческий ум. Если мы повсюду видим единство, если мы понимаем, что всё приходит к нам по божьей воле, видим Бога во всем – как во врагах (или, скорее, тех, кто являются нашими противниками в игре жизни), так и в друзьях, как в противостоящих и препятствующих нам могуществах, так и в помогающих и благоприятствующих нам могуществах, во всех энергиях, силах и событиях, – и если, кроме этого, мы можем почувствовать, что ничто не отделено от нашего «я», что весь мир един с нами, находясь внутри нашего универсального существа, тогда уму и сердцу становится намного легче занять такую позицию. Но даже до того, как мы достигли этого универсального видения или смогли прочно утвердиться в нем, мы должны, используя все доступные нам силы и средства, неизменно настаивать на установлении этой пассивной и активной уравновешенности и покоя. Даже какое-то приближение к этому, alpam api asya dharmasya, является огромным шагом к совершенству; добиваясь первичной устойчивости этого состояния уравновешенности и покоя, мы начинаем обретать совершенство, дарующее свободу; когда же оно становится постоянным и неизменным и охватывает все наше существо, это является надежной гарантией быстрого развития всех остальных элементов совершенства. Ибо без абсолютного и всеобъемлющего покоя у нас не будет прочной основы, а его недостаток будет приводить к постоянным падениям на уровень желания, эго, двойственности и неведения.
Как только мы достигаем этого покоя, витальное и ментальное предпочтение утрачивает свою силу, нарушающую состояние уравновешенности, и остается лишь как поверхностная привычка ума. Витальное согласие или отказ, большая готовность встретить скорее это, а не то событие, ментальное принятие или непринятие, предпочтение этой более близкой, а не той более далекой мысли или истины, настаивание на этом, а не на том начинании, ведущем к этому, а не к тому результату, становится поверхностным механизмом, все еще помогающим нам понять, куда Владыка нашего существа собирается направить или в данный момент направляет Шакти. Но все это утрачивает беспокойный характер сильной эгоистической воли, труднопреодолимого желания, упорного предпочтения. Эти внешние реакции могут какое-то время сохраняться в ослабленной форме, но по мере того, как покой бесстрастия нарастает, углубляется, становится более основополагающим и незыблемым, гхана (ghana), они исчезают, перестают влиять на ментальную и витальную субстанцию или могут лишь изредка затрагивать поверхность наиболее внешнего физического ума, будучи не в состоянии проникнуть внутрь. В конце концов, даже эти рецидивы, эти волнения, возникающие на поверхности, у врат ума, прекращаются. Тогда у нас может возникнуть ясное восприятие и реальное переживание того, что все в нас делается и направляется Владыкой нашего существа, yathā prayukto’smi, tathā karomi, – во что прежде мы лишь твердо верили или о чем непрестанно думали, иногда чувствуя или смутно прозревая божественную деятельность позади изменений нашей индивидуальной природы. Теперь мы можем ясно видеть, что все движения определяются Шакти, божественной силой в нас, подчиняющейся указаниям Пуруши, и хотя, вне всякого сомнения, они все еще остаются личностными, облеченными в более низкую и ограниченную ментальную форму, они перестают быть преимущественно эгоистичными и несовершенными, явно и сильно искаженными. После этого нам необходимо подняться на еще более высокую ступень. Ибо совершенное действие и восприятие должны определяться не ментальными или витальными предпочтениями, а озаряющей и вдохновляющей духовной волей, являющейся силой Шакти, которая становится непосредственным и подлинным источником наших действий. Когда я говорю, что мне поручена определенная работа, что я действую, я все еще привношу в свою деятельность ограничивающий личностный элемент и реакцию ума. Но это Владыка намерен осуществлять свои труды, используя меня как свой инструмент, следовательно, во мне не должно быть ни ментального, ни какого-то иного предпочтения, способного ограничить, вмешаться или стать причиной несовершенной работы. Ум должен стать безмолвным светлым проводником откровений супраментальной Истины, а также Воли, пребывающей в свете этой Истины. Благодаря этому наша деятельность станет деятельностью этого высочайшего Бытия и Истины, а не некой ограниченной или искаженной интерпретацией ума. Любые ограничения, избирательность или зависимость будут условиями, которыми Божественное намеренно ограничивает самого себя в индивидууме в данный момент времени для осуществления собственного замысла, а не результатом связывающих, окончательных и невежественных установок ума. Мысль и воля будут тогда исходить из сияющего Бесконечного и облекаться в форму, которая не исключит других форм выражения, а скорее, укажет им их точное место относительно себя, объемля или даже трансформируя и превращая их в более великие формации божественного знания и действия.
