Бхагаван Раджниш - Баланс тела-ума. Как научиться слушать и понимать своё тело

— Рути, похорони меня в чёрном шёлковом платье, но прежде чем его на меня надеть, вырежи спину и сделай из неё новое платье. Материал хороший, жалко, если он пропадёт.

— Как же можно, — сказала Рути. — Когда вы с Люком подниметесь по золотой лестнице, что скажут ангелы, если у тебя на платье не будет спины?

— На меня смотреть никто не будет, — сказала она. — Я похоронила Люка без штанов.

Внимание всегда на другом — Люк окажется без штанов, и все будут смотреть на него. Американца интересует другой…

Вы когда-нибудь видели ребёнка, который просто бегает, кричит, танцует без всякой причины? — потому что у него ничего нет. Если его спросить: «Почему ты так счастлив?» — он не сможет ответить. На самом деле он подумает, что вы сошли с ума. Нужна ли какая-нибудь причина, чтобы быть счастливым? Его шокирует сама возможность появления «почему». Он пожмёт плечами и пойдёт своей дорогой, продолжая по-прежнему петь и танцевать. У ребёнка ничего нет. Он ещё не премьер-министр, он не президент Соединённых Штатов, он не Рокфеллер. Ему ничто не принадлежит — может быть, несколько раковин или камешков, которые он собрал на берегу моря, не более.

Жизнь американца кончается, когда кончается жизнь. Когда тело кончается, кончается и американец. Поэтому американец очень боится смерти. Из страха смерти американец пытается, как только возможно, продлить себе жизнь, иногда доходя в этом до абсурда. Сейчас есть много американцев, которые просто ведут растительное существование в больницах, в приютах для душевнобольных. Они не живут; они давно уже как мёртвы. Жизнь в них поддерживается врачами, лекарствами, современным оборудованием. Так или иначе, им удаётся продолжать цепляться…

Страх смерти так велик: как только вас не станет, вас не станет навсегда, и ничего не останется — потому что американец знает только тело, ничего больше. Если вы знаете только тело, вы очень бедны. Во-первых, вы будете оставаться в вечном страхе смерти, а человек, который боится умереть, боится и жить — потому что жизнь и смерть так связаны, что если вы боитесь умереть, то будете и бояться жить. Именно жизнь приносит смерть, и, если вы боитесь смерти, как вы можете по-настоящему любить жизнь? В вас будет страх. Именно жизнь приносит смерть; вы не можете жить её тотально. Если смерть кладёт конец всему, если таково ваше представление и, понимание, ваша жизнь будет жизнью гонки и преследования. Поскольку смерть приближается, вы не можете быть терпеливыми. Отсюда американская мания скорости: всё должно быть как можно быстрее, потому что смерть приближается, и до смерти нужно попытаться успеть как можно больше. Прежде чем умереть, нужно постараться набить своё существо как можно большим количеством опытов, потому что, когда вы умрёте, вы умрёте.

Это создаёт острое чувство бессмысленности, и, конечно, душевную боль, тревогу. Если нет ничего, что может пережить тело, тогда ничто из того, что вы делаете, не может быть глубоким. Тогда ничто из того, что вы делаете, не может принести удовлетворённости. Если смерть положит конец всему, и ничто не выживет, в жизни не может быть никакого смысла и никакой важности. Тогда это сказка, рассказанная идиотом, полная ярости и шума, ничего не значащая.

Баул, сознательный человек, знает, что он — в теле, но он — не тело. Он любит тело; это его жилище, его приют, его дом. Он не против тела, — потому что глупо быть против собственного дома, — но он и не материалист. Он — земной человек, но не материалист. Он очень реалистичен, не материалистичен. Он знает, что в смерти ничто не умирает. Смерть приходит, но жизнь продолжается.

Я слышал…

Погребальная служба завершилась, и Дезмонд, агент похоронного бюро, обнаружил, что рядом с ним стоит какой-то пожилой господин.

— Родственник усопшего? — осведомился он.

— Так и есть, — ответил старик.

— Сколько вам лет?

— Девяносто четыре.

— Гм, — сказал Дезмонд. — Может быть, вам будет экономичнее не заезжать домой?

Вот вся идея телесной жизни: если вам девяносто четыре года, всё кончено! Тогда вряд ли стоит заезжать домой; лучше умереть на месте. Какой смысл возвращаться? — вы вскоре снова окажетесь на кладбище. Это вряд ли экономично… Если смерть — единственная реальность, девяносто четыре года или двадцать четыре, что это меняет? Дело всего лишь в нескольких годах. Тогда самый молодой человек начинает чувствовать себя старым, ребёнок начинает чувствовать, что почти уже умер. Как только вы понимаете, что это тело — единственная жизнь, тогда какой во всём смысл? Зачем тогда вообще продолжать?

Камю написал, что единственная основная метафизическая проблема человека — это самоубийство. Я с ним согласен. Если тело — единственная реальность, и в вас нет ничего, выходящего за рамки тела, тогда, конечно, это самый важный предмет для обдумывания, размышления, медитации. Почему не совершить самоубийство? Зачем дожидаться девяноста четырёх лет? Зачем страдать по пути к могиле от всех возможных проблем и несчастий? Если человек всё равно должен умереть, почему не умереть сегодня? Всё кажется тщетным.

Таким образом, с одной стороны, американец постоянно мечется из одного места в другое, чтобы так или иначе урвать от жизни какой-то новый опыт, чтобы ни в коем случае ничего не упустить. Он мечется по всему миру, из одного города в другой, из одной страны в другую, из одной гостиницы в другую. Он бежит от одного гуру к другому, от одной церкви к другой, в постоянных поисках, потому что смерть подходит всё ближе. И это — постоянная, безумная погоня. С другой стороны — глубокое предчувствие, что всё бесполезно, — потому что смерть положит конец всему. И какая разница, жили вы бедной или богатой жизнью, были разумны или глупы, были великим влюблённым или ничего не пережили? В конце концов, приходит смерть, и она уравнивает всех: мудрых и глупцов, святых и грешников, просветлённых и дураков — все они уходят в землю и исчезают. Так какой во всём этом смысл? Будда ли это, Иисус или Иуда, какая разница? Иисус умирает на кресте, Иуда на следующий день совершает самоубийство — оба они исчезают в земле.

С одной стороны — этот страх, что вы упустите, а другие достигнут; с другой стороны — глубокое предчувствие, что даже если вы достигнете, ничто не будет достигнуто. Если вы прибудете, то не прибудете никуда, потому что смерть придёт и разрушит всё.

Сознательный человек живёт в теле, любит тело, празднует тело, но он — не тело. Он знает, что в нём есть что-то, что переживёт смерть. Он знает, что в нём есть что-то, что вечно, и что не может разрушить время. К этому чувству он пришёл в медитации, в любви, в молитве. К этому чувству он пришёл изнутри своего существа. Он свободен от страха. Он не боится смерти, потому что знает, что такое жизнь. И он не гонится за счастьем, потому что знает, что Бог посылает ему миллионы возможностей; ему остаётся только позволить.

Разве вы не видите деревья, прикованные к земле? Они не могут сдвинуться с места, и всё же они счастливы. Они не могут гнаться за счастьем, несомненно; они не могут отправиться на поиски счастья. Они укоренены в земле, они не могут двигаться, но неужели вы не видите их счастья? Неужели вы не видите их радости, когда идёт дождь, их огромной удовлетворённости, когда вокруг танцуют ветры? Неужели вы не видите их танца?.. Они прикованы к месту; они никуда не движутся. Но всё же жизнь приходит к ним сама.

Всё приходит — нужно только создать в себе воспринимающую способность; всё приходит — нужно только это позволить. Но вы создаёте столько препятствий, и величайшее препятствие, которое только можно создать, — это погоня. Из-за этой погони и суеты, когда жизнь приходит и стучит к вам в двери, вас никогда нет дома. Вы всегда — где-то в другом месте. Вы продолжаете гнаться за жизнью, а жизнь — гнаться за вами, и вы никогда не встречаетесь.

Будьте… просто будьте… и ждите… и ждите с терпением.

Ваше тело — это энергия, ваш ум — это энергия, ваша душа — это энергия. Какая разница между ними тремя? Разница только в различии ритма, в разности длины волны, не более. Тело грубо — энергия, вибрирующая на грубом уровне, на видимом уровне.

Ум немного более тонок, но всё же не слишком тонок, потому что вы можете закрыть глаза и увидеть, как движутся мысли; их можно увидеть. Они не настолько видимы, как тело; тело видимо для всех, его видимость общедоступна. Мысли же видимы частным образом. Никто другой не может видеть ваших мыслей; их видеть можете только вы — или люди, которые очень глубоко работали над тем, чтобы видеть мысли. Но обычно мысли невидимы для других.

И третий, высший слой внутри вас — слой сознания. Оно не видимо даже для вас. Его нельзя низвести до объекта, оно остаётся субъективным.

Если все эти три энергии действуют в гармонии, вы здоровы и целы. Если эти энергии не действуют в гармонии и согласии, вы больны, нездоровы; вы больше не целы. А быть целым — значит быть здоровым.