Анастасия Новых - Птицы и камень. Исконный Шамбалы
Макс немного помолчал и вновь спросил:
А откуда в те времена здесь взяться храму Лотоса?
Этот храм был здесь задолго до того, есть и сейчас.
А «задолго до того» — это когда? — попытался уточнить Макс.
Во времена предыдущей цивилизации Альт-Ланды.
Атлантиды?!
Да, — кивнул Сэнсэй. — Тогда еще «резиденция» Ригден Джаппо располагалась практически на середине Черного моря. В те времена моря не было. Там находилось лишь небольшое озеро с прекрасными, живописными берегами… Так вот, именно в то время в здешних местах и был заложен подземный храм Лотоса с фрагментом Чинтомания в качестве источника силы и места будущего духовного возрождения человечества. Отсюда и такая привлекательность по сей день к данному месту для людей духовных.
Но если этот храм есть и сейчас, значит есть и его хранители? — с тонким намеком спросил Макс.
Ну если есть что охранять, значит есть и охрана, — в тон ответил Сэнсэй. — Хотя по факту этот храм и так недоступен для обычного человека, как и Шамбала.
А ты сам там был? — полушутя, полусерьезно поинтересовался Макс, очевидно, рассчитывая, если это шутка, посмеяться вместе, а если это правда, напроситься его посмотреть.
Сэнсэй улыбнулся и так же непросто ему ответил:
— Макс, я же тебе сказал, он недоступен для обычных людей.
В это время они дошли до Дальних пещер, вход в которые располагался в Аннозачатиевской церкви, построенной в XVII–XIX веках. Самостоятельно прошлись по галереям пещер, где тоже стояли гробницы с мощами святых более поздних времен. Там же, в нише за решеткой в шкафу под стеклом, находились и знаменитые мироточивые головы неизвестных святых. Макс как ни старался, но так и не смог в свете свечки толком ничего рассмотреть. Естественно, он сразу высказался по поводу фальсификации. На что Сэнсэй ответил: «Макс, внешний вид нужен лишь твоему уму, чтобы доказать то, что в доказательствах не нуждается. Ты закрой глаза и доверься своей интуиции. Она тебе скажет гораздо больше, где фальсификация, а где истинный святой источник. Если человек душой стремится к Богу, его трудно обмануть, ибо он внутренне ощущает гораздо больше, чем видят его глаза»…
Выйдя из пещер, они еще какое-то время постояли на кручах холма, всматриваясь в красоту окружающей природы. Затем стали спускаться. Навстречу им попадалось много монахов различных рангов, поскольку рядом были расположены их кельи, а также Духовная семинария. Некоторые рангом повыше проезжали мимо на дорогих машинах. Макс посмотрел на их благосостояние, послушал обыденные речи случайных попутчиков, облаченных в черную рясу, и с улыбкой сказал: «Может и мне в попы пойти? Судя по их лицам, их тут неплохо кормят». В это время вдали из-за поворота вышел сухонький старец, принадлежащий к братии очевидно со времен атеизма. Он шел, углубившись в себя, и непрестанно шевелил губами, читая молитву. «Этот не считается, этот исключение», — поспешил добавить Макс. На что Сэнсэй ответил: «Макс, чего ты от них хочешь? Они такие же простые люди, как и ты, с такими же проблемами и заморочками по жизни. Они просто учатся и выполняют свою работу так же, как и ты учился в институте, а потом пошел работать по специальности. Эти ребята — обыкновенные люди. А вот этот монах — совершенно другое. Он истинно идет по пути к Богу. И разница между ним и ими огромная, хотя они носят одинаковые одежды».
Макс с Сэнсэем прошли Ближние пещеры и стали подниматься по монастырской улице вверх на выход. В это время колокола снова зазвучали своим перекатистым звоном. Улица была довольно оживленной, кто-то выходил из пещер, кто-то только собирался посетить их. На самом выходе-входе стояли монахини, прибывшие в Лавру с дальних монастырей. Они собирали пожертвования. Раздавая деньги, Сэнсэй подошел к одной пожилой монахине, которая из-за своего преклонного возраста сидела на табуретке. Не успел Сэнсэй положить ей в коробку деньги, как она встрепенулась, и, неожиданно схватив Сэнсэя за руку, упала на колени, опрокинув коробку с зазвеневшей, разлетающейся мелочью. «Благослови, благослови мою душу». Макс, шедший рядом, от такой внезапности даже инстинктивно шарахнулся в сторону от нее. Остальные люди остановились и с любопытством стали наблюдать издали за происходящим. Сэнсэй попытался ее поднять, что-то шепча ей на ухо. Женщина не соглашалась, потом просияла и, привстав, стала креститься и шептать молитву. Молодая монашка, стоявшая недалеко от них, подбежала к своей пожилой сестре и стала собирать разбросанные деньги. Когда Сэнсэй с Максом отошли на значительное расстояние от женщины, Макс несколько пришел в себя и произнес: «Тю ты, напугала меня до смерти! Сумасшедшая она, что ли? Сидела, сидела, никого не трогала, и тут на тебе! Чего она от тебя хотела?» «Да так», — с неохотой сказал Сэнсэй, видимо, не желая об этом говорить, и перевел тему разговора в житейское русло.
* * *Сейчас Макс разумел, как трудно было душе достучаться до него, даже когда тело пребывало в состоянии наибольшего душевного подъема. Ведь его разум оценивал мир через призму материального бытия. Он постоянно убеждал Макса, что это и есть единственно верное отражение действительности. Теперь же Макс понимал, насколько криво было зеркало. Да что толку сейчас от этого понимания? Ведь сила преобразовать себя и реальный шанс вырваться из цепи реинкарнаций существовали тогда. Поэтому его животное так усердно и пудрило мозги да туманило очи своими иллюзорными обманами. А нужно-то было всего лишь изменить угол зрения, убрать все сомнения и полностью довериться своему духовному началу, а не отдавать приоритеты животным инстинктам. Как ясно это видится сейчас и как невероятно сложно это казалось тогда! До боли обидно за свою глупость. Ведь если бы был только один шанс… Но шансов была масса! Сколько их давалось за всю жизнь! Такое количество сейчас трудно не заметить. И нет себе оправдания. А ведь ему действительно тогда выпал счастливый билет. В памяти Макса всплыл самый яркий момент из его утерянных возможностей…
* * *Макс увидел себя сидящим на деревянной лавке в компании ребят. Находились они внутри небольшого аккуратного домика, где принимал пациентов Сэнсэй. Слава об искусном костоправе простиралась далеко за пределами региона. В этот небольшой частный домик, расположенный на окраине промышленного шахтерского города, съезжались со своей болью люди с разных уголков. Сэнсэй принимал до пятисот человек в день. И никому в приеме не отказывал, зачастую заканчивая работу и в два, и в три часа ночи. Но сегодня Сэнсэй освободился довольно рано по его меркам — в одиннадцать часов вечера. Ребята съезжались ближе к концу приема. Всяк по своей причине, но в основном поболтать о жизни насущной. Их просто тянуло видеть Сэнсэя каждый день после дневной бытовой суеты. Такие поездки стали для них своего рода традицией. Дело, как говорится, молодое, в свободном времени недостатка нет.
Из приемной вышли последние пациенты. Приемной называлась небольшая комнатушка, где стоял топчан, два стула да в углу иконка с зажженной лампадкой. Вот и все убранство. Ребята сидели в следующей комнатке, несколько пошире приемной, но не менее скромно обставленной. Лавки, вешалка да печь, невесть как сохранившаяся с былых времен.
Несмотря на то, что людей уже не было, Сэнсэй не торопился уходить домой, точно ожидая кого-то. Минут через пятнадцать в коридоре действительно послышалась неторопливая поступь. Кто-то вежливо постучал. Дверь открылась. Вошли две пожилые монашки, которые придерживали под руки необычного вида старика. На вид ему было лет девяносто. Суховат. Очень высокого роста, где-то под метр девяносто. Правильные славянские черты лица. Его борода и слегка вьющиеся длинные волосы были белыми, как снег. Одет он был в теплую, несколько старинного покроя рясу. На ногах сельские стёганые бурки. Ноги старца явно были больными, поскольку каждое движение давалось ему с большим трудом. Несмотря на такую внешнюю дремучесть, глаза его излучали живительную доброту и внутреннюю силу.
— Мир вам, мир этому дому, — произнес старец, перекрестившись и поклонившись.
Монашки проделали то же самое. Ребята, сидевшие на лавках, даже оторопели от таких чудных, давно забытых слов и необычного вида престарелого человека.
— Здрасьте, — только и смогли они произнести, растерянно кивая в ответ головами.
В это время появился Сэнсэй из своей приемной.
— Мир душе твоей, Антоний, — произнес он необычным изменившимся звучным голосом, наполненным какой-то умиротворяющей благой силой.
При входе Сэнсэя монашки, склонив голову, стали усиленно креститься. А старец, просияв ликом, попытался припасть к его ногам. В его глазах горел такой душевный порыв, что казалось, будто перед ним нет абсолютно никаких телесных препятствий. Сэнсэй легонько подхватил его, сказав:
