Бхагаван Раджниш - Флейта Кришны
Поэтому слова Гинзбурга, его поэзия нелогичны и иррациональны, и, тем не менее, в этом есть своя система. Ницше сказал где-то: «Я сумасшедший, но в моем сумасшествии есть определенная логика. Я не обычный сумасшедший, мое сумасшествие включает в себя метод». Этот иррационализм намеренный. Он опирается на свою собственную почву, он не может опираться на логику. Это леденец, это насущное опровержение рационализма. Определенно, он не может основываться на логике. Если бы это было так, то это было бы поддержкой рационализма. Нет. Противоположность рационализма всегда иррациональны в своем образе жизни.
Где-то Гинзбург читал свою поэму собравшимся поэтам. Его поэзия совершенно бессмысленна. В ней нет последовательности между одной концепцией и другой. Все метафоры и сходства его поэзии просто неупорядочены. Его символизм совершенно непоследовательный, и он не имеет никакого отношения к традиции поэтов. Это действительно прекрасное приключение. Нет более прекрасного приключения, чем непоследовательное и необычное. Он имел мужество для того, чтобы быть непоследовательным, и он осознавал свою внутреннюю непоследовательность, свою внутреннюю интегрированность, свое внутреннее бытие и ясность. Он прекрасно понимает, что какими бы непоследовательными ни были его слова, они не воздействуют на его интегрированность и последовательность его бытия.
Люди, которым не хватает духовной последовательности, внутренней гармонии, взвешивают каждое слово перед тем, как сказать что-то, потому что они боятся, что если каких-то две их фразы будут противоречить друг другу, их внутреннее противоречие выйдет наружу. Но тот, кто последователен в своем бытие, может быть непоследовательным в своих выражениях, он может себе это позволить. Гинзбург читает поэму, которая полна непоследовательности и противоречий. Для этого нужно редкостное мужество. Кто-то среди его слушателей поднялся со своего сидения и сказал: «Кажется, что вы очень смелый человек, но смелость в поэзии — это ничто. Но есть ли у вас мужество для того, чтобы быть таким дерзким?» Гинзбург посмотрел на того, кто задал такой вопрос, снял свою одежду и встал обнаженный перед своими слушателями. «Это последняя часть моей поэзии», — сказал он. И потом он сказал человеку, который его прервал: «А теперь попробуй ты сними одежду и стань голым». Этот человек сказал: «Я не могу этого, я не могу быть обнаженным». И вся аудитория была в шоке. Никто даже не думал о том, что поэт закончит таким образом, что эта последняя часть выльется в форму обнаженного поэта. И когда они спросили его, почему он это сделал, он ответил: «Это просто случилось. Я не сделал это намеренно. Этот человек провоцировал меня, чтобы я поступил дерзко, и я не мог придумать ничего другого. И таким образом я просто завершил чтение поэзии».
Это спонтанное действие, это не намеренное. Оно совершенно нелогично, оно не имеет ничего общего с поэзией Гинзбурга. Калидас, Кит, Рабиндранат не могли так поступить, потому что они поэты, которые связаны с традицией. Мы не можем себе представить, чтобы Калидас, Кит или Тагор встали обнаженными, как это сделал Гинзбург. Гинзбург смог это сделать, потому что он отвергает логику. Он отвергает определенную жизнь, тюрьму силлогизмов. Он не хочет сократить жизнь до простого математического вычисления, он хочет жить, и жить свободным, жить насыщенно. Такой человек, как Гинзбург, не может сравниться с обычным деревенским жителем. Такой человек — это высшая точка насыщенной рациональностью традиции, когда рациональная традиция достигает своей вершины и начинает умирать, рождаются такие люди, как Гинзбург, для того, чтобы отречься от рационального. Я думаю, что Кришна также представляет вершину великого рационального отношения Индии. Эта страна однажды достигла вершины рационального разума и мышления. Мы погрязли в дотошном анализе, в объяснении слов и концепций. У нас есть книги, которые невозможно перевести ни на какой другой язык мира, потому что никакой другой язык мира не обладает такими отточенными и тонкими словами, которые есть у нас. У нас есть такие слова, что только одно из этих слов может разместиться на целой странице книги. Мы используем очень много синонимов, приставок, суффиксов, предлогов для того, чтобы утончить смысл. И Кришна родился на вершине этой рациональности, Интеллектуальная культура не оставила ни одного неперевернутого камня в те времена. Мы думали обо всем, о чем только можно было думать, от Вед, Упанишад и до Веданты. Веды сами по себе — это конец знания. Такие гиганты, как Патанджали, Капиладева, Канада, Брихаспати, Вьяса думали обо всем, о чем только можно было думать, и потом появляется Кришна как вершина всего этого и говорит: «Давайте теперь жить. Мы уже достаточно думали».
В связи с этим хорошо было бы знать, что Чайтанья родился в Бенгалии в точности в подобное время. Бенгалия достигла зенита диалектики и мышления в форме нья и нияи. Это была новая диалектика. Навадвипа, город, в котором родился Чайтанья, была величайшим центром науки и логики. Ее звали Каши логиков. Все логики, которые обучались в Индии, приезжали в Навадвипу. Это место стало известно как Навья Ньяйя, что представляет Эверест диалектического мышления. Запад еще не достиг этой вершины, западная логика старая, но она не новая. Она не идет дальше Аристотеля. Навадвипа развила логику, которая была выше аристотелевской логики, и довела ее до ее завершения.
В Индии того времени достаточно было сказать, что такой-то философ учился в Навадвипе. Никто не осмеливался бросать ему вызов и спорить с ним. Он считался знатоком диалектики, никто не мог даже помыслить о том, чтобы победить его в споре. Ученики из всей Индии оправлялись в Навадвипу для того, чтобы научиться логике. Там проходили споры, логические беседы, и если кто-то выигрывал какой-то спор, он немедленно становился известным во всей стране. Он считался величайшим пандитом. Это было ученой степенью в Индии. И очень часто происходило так, что когда кто-то отправлялся в Навадвипу, для того чтобы принять участие в философских спорах, терпел поражение и становился учеником, поэтому было очень трудно, практически невозможно победить какого-нибудь философа из Навадвипы. Весь город был полон логиков, в каждом доме жили ученые, и если кто-то побеждал одного ученого, немедленно появлялось больше количество людей, которые хотели продолжить спор, потому что этот город в основном состоял из ученых. Чайтанья был рожден в Навадвипе, и он сам был величайшим ученым-логиком. В свое время он был самым лучшим логиком в Навадвипе. Его все очень уважали. И тот же самый Чайтанья однажды сказал «до свиданья» всей учености и отправился танцевать и петь в экстазе на улицах Навадвипы, говоря о том, о чем невозможно помыслить. И когда такой человек говорит что-то, это немедленно привлекает большое внимание и становится очень значительным. Чайтанья также представляет высшую точку развития великой традиции. После длительных исканий и анализа, когда он исследовал все, даже самые затаенные уголки мышления и интеллектуального понимания, после того как он добрался до корней всех слов, концепций и их смысла, он отрекся от знаний и вернулся к своему невежеству и провозгласил, что теперь он будет петь и танцевать как сумасшедший. Он сказал, что не будет больше спорить и не будет искать истину посредством логики, что он просто будет жить, и жить насыщенно.
Жизнь начинается там, где заканчивается логика.
Вопрос:
Вы объяснили нам принцип Чайтаньи, принцип немыслимого единства и отдельности. Вы сказали нам о Гинзбурге и его нерациональности. Еще раньше вы рассказали о важности слов, которые становятся мантрами, и также о смене имен. И также вы сказали, что слова вызывают двойственность. Но Кришна говорит авторитетно, что тот, кто говорит Аум и медитирует на Бога с осознанностью во время смерти, достигает Мокши, высшего состояния бытия. Это означает, что есть такое слово Аум, которое может привести к недвойственности. Как вы смотрите на этот звук Аум? Он рациональный или нерациональный? И в чем трудности, с которыми сталкиваетесь вы? Почему вы не даете этот звук Аум во время Динамической медитации?
В словах нет истины. Даже слово «истина» — это не истина.
Истина заключена в состоянии оторванности от мира, высшей тишине, полной тишине. И если даже вы вынуждены как-то выразить истину, вы не можете сделать этого посредством слов. Лучше всего выражать истину тишиной. Тишина, а не слово — вот что такое язык истины. И, как я уже сказал этим утром, тишина — это голос истины.
И если это так, возникает вопрос: как слово может служить семенем и основанием для духовной дисциплины? Но в этих двух заявлениях нет противоречия. На самом деле, это просто разные измерения, разные способы подходов к одной и той же вещи. Я говорил сегодня утром, что слова — это не истина, но если те, кто окружены неистиной, хотят достигнуть истины, им приходится пользоваться неистиной, и другого пути нет. Конечно, если они могут сделать прыжок, они могут прямо попасть в мир тишины, но в том случае, если они лишены мужества для того, чтобы сделать такой прыжок, им придется избавиться от слов постепенно, шаг за шагом. Когда кому-то дают слово-семя, это означает, что с помощью этого единственного слова он отбрасывает все другие слова, которые присутствуют в его уме. Если кто-то не имеет достаточно мужества, чтобы отбросить все слова одновременно, раз и навсегда, его просят придерживаться какого-то слова-семени и избавиться от всех других слов с помощью этого слова, но, в конечном счете, ему придется отбросить это слово-семя также. Слово-семя не может привести его к истине, но оно может, определенно, привести его к воротам храма истины. У ворот вы должны оставить это слово, точно так же, как вы оставляете ботинки перед тем, как войти в храм. Вы не можете войти в храм внутренней святости в ботинках.
