Шри Ауробиндо - Человеческий цикл
Тенденция конвенционального века общества заключается в закреплении и строгом упорядочении, узаконивании и построении жестких иерархий, в сведении религии к шаблонным формам, в заключении образования и воспитания в традиционные и неизменные рамки, в подчинении мысли непогрешимым авторитетам, в наложении печати завершенности на то, что представляется обществу завершенным существованием человека. В конвенциональном периоде развития есть свой золотой век, когда дух и мысль, оживляющие формы общественной жизни, хотя уже и заключены в известные границы, но еще живы, еще не вполне обособлены от человека, еще не задушены и не парализованы окончательно в ходе все большего отвердения структуры, в которую они замкнуты. Этот золотой век — со своим строгим порядком, симметрией, отлаженным общественным устройством, восхитительной подчиненностью всех своих частей некоему грандиозному и благородному плану — зачастую представляется прекрасным и чрезвычайно привлекательным взору далеких потомков. Так некогда писатель, художник или мыслитель нового времени оглядывался с восхищением и своего рода ностальгическим чувством на средневековую Европу; в далеком прошлом он видел поэзию, благородство и духовность и забывал о великом безумии, невежестве, беззаконии, жестокости и гнете той суровой эпохи, о страданиях и мятеже, кипевших под прекрасными покровами, о нищете и убожестве, скрытых за великолепным фасадом. Также и индусский ортодоксальный идеалист оглядывается в прошлое на безупречно организованное общество, благоговейно следующее мудрым законам Шастры, и видит в нем свой золотой век — более благородный, чем европейский, мнимое золото которого по большей части было до блеска отполированной медью, покрытой тонкой позолотой, — но все же не высшей пробы, не истинную Сатья Югу. Действительно, в конвенциональные периоды развития общества рождается много по-настоящему прекрасного, разумного и полезного для человеческого прогресса, но все же это век медный, а не подлинно золотой; это век, когда Истина, которую мы стремимся обрести, не осуществлена и не завершена, но художественная форма возмещает ее недостаточность и создает видимость полного ее проявления, а все реальное начинает закосневать и обречено на омертвение под тяжким гнетом закона, порядка и традиции (конвенции).
Ибо всегда преобладает форма, а дух отступает и слабеет. Конечно, он пытается вернуться, оживить форму, видоизменить ее, любым способом выжить и даже заставить выжить саму форму, но слишком сильна тенденция времени. Это явствует из истории религии; усилия святых и религиозных реформаторов постепенно становятся все более разрозненными, непродолжительными и на деле приносят все менее значительные результаты, сколь бы сильным и энергичным ни был первоначальный импульс. Мы видим этот спад в сгущающемся мраке и возрастающей слабости Индии последнего тысячелетия; своими непрестанными усилиями сильнейшие духовные личности сумели сохранить живой душу народа, но не смогли воскресить вольную силу, истину и дух или постоянно поддерживать жизнь в подчиненном условности и коснеющем обществе; через одно или два поколения конвенционализм неизменно захватывал в свои железные тиски очередное новое движение и присваивал себе имена его зачинателей. Мы видим это в Европе, в повторяющейся нравственной трагедии духовенства и католического монашества. Затем наступает период, когда расхождение между конвенцией и правдой становится невыносимым, и тогда появляются люди великой интеллектуальной силы, могучие «разрушители формул»; ведомые здравым смыслом, неистовой страстью или спокойным светом разума, они отвергают символ, тип и конвенцию, сотрясают стены этой тюрьмы и ищут индивидуальным разумом, нравственным чувством или эмоциональным желанием Истину, которую общество утратило или погребло в своих позлащенных гробницах. Именно тогда зарождается индивидуалистический век религии, мысли и общества; начинается эпоха Протестантизма, эпоха Разума, эпоха Мятежа, Прогресса и Свободы. Частичная и внешняя, эта свобода по-прежнему обманывается мыслью, внушенной ей предшествующим конвенциональным веком, что Истину можно найти вовне, и тщетно мечтает достичь совершенства посредством технического прогресса, но все же знаменует собой необходимый переходный период в движении к субъективистской стадии человечества, пройдя которую, человек должен по кругу вернуться назад, к новому обретению своего глубинного «я», и начать новый виток на пути восхождения или очередной цикл цивилизации.
Глава II. Век индивидуализма и разума
Индивидуалистический век человеческого общества наступает вследствие разложения и несостоятельности общества конвенционального периода, как бунт против господства застывшего образа типиче-ского периода. Переход к нему становится возможным лишь после того, как старые истины умирают в душе человечества и теряют свое значение в практической жизни, и даже те традиции и условности (конвенции), которые имитируют и подменяют их, утрачивают истинный и вообще какой-либо смысл; ничем не подкрепленные на практике, они существуют только по инерции — благодаря незыблемой идее, в силу привычки, привязанности к форме. Именно тогда люди, вопреки естественному консерватизму общественного сознания, вынуждены наконец признать, что Истина в них мертва и то, чем они живут, — это иллюзия. Индивидуализм нового века это попытка вернуться от конвенциональных форм веры и повседневной жизни к неким основополагающим принципам — неважно, каким именно, — подлинной и ощутимой Истины. И век этот неизбежно индивидуалистичен, ибо все прежние общепринятые нормы оказываются несостоятельными и уже не могут служить внутренней поддержкой человеку; поэтому именно индивиду приходится стать первооткрывателем, первопроходцем и искать, руководствуясь индивидуальным разумом, интуицией, идеализмом, желанием, своими требованиями к жизни или любым другим побуждением, которое он открывает в себе, истинный закон мира и собственного бытия. Следуя этому закону (когда он будет найден или человек сочтет, что нашел его), индивид будет стремиться перестроить на прочном основании и облечь в более жизненную, пусть даже и более бедную форму, религию, общество, мораль, политические институты, свои отношения с ближними, свое стремление к личному совершенствованию и свой труд на благо человечества.
Именно в Европе зародилась и достигла всей полноты выражения эпоха индивидуализма; Восток же вошел в эту эпоху под влиянием Запада, а не в силу собственного импульса. Запад обязан веками энергии, мощи, света, прогресса, бурного роста именно своему страстному стремлению отыскать подлинную истину вещей и подчинить человеческую жизнь любому найденному им закону истины. Восток же оказался беспомощным в час своего пробуждения не потому, что основополагающие идеалы его жизни изначально заключали в себе некую ложь, но вследствие утраты живого чувства Истины, которой он некогда обладал, и долгого умиротворенного сна в тесных оковах бездушного конвенционализма немощный великан, инертная масса людей, которые разучились свободно обращаться с фактами и силами, поскольку были научены жить лишь в мире стандартных мыслей и действий. И все же истины, обретенные Европой в эпоху индивидуализма, охватывали только самые очевидные физические и внешние явления и только ту часть более глубоко скрытой реальности и ее движущих сил, которые открываются человеку в результате умственной аналитической деятельности и поиска практической пользы. Эта рационали-стическая цивилизация так победоносно утвердилась в мире лишь потому, что Европа не нашла более глубокой и мощной истины, способной противостоять ей; ибо все остальное человечество по-прежнему бездействовало, погруженное в сон последних темных часов конвенционального периода.
Индивидуалистический век Европы начался как восстание разума, его апогеем стал триумфальный прогресс естественной Науки. Такая эволюция была исторически неизбежна. У истоков индивидуализма всегда лежит сомнение, отрицание. Человек понимает вдруг, что ему навязана религия, которая в своих догмах и ритуалах основывается не на живом чувстве духовной Истины, доказуемой в любой момент, но на букве древних писаний, непререкаемом авторитете Папы, традиции церкви, заумной казуистике схоластов и пандитов, конклавов духовных лиц, священнослужителей, глав монашеских орденов, богословов всех мастей, которые выступают непогрешимыми судьями, чья единственная обязанность — судить и выносить приговор, хотя никто из них, по-видимому, не считает необходимым или даже позволительным что-либо искать, проверять, доказывать, ставить вопросы и открывать новое. Он обнаруживает, что подлинная наука и знание (что неотвратимо при подобном положении дел) либо запрещаются, караются и преследуются, либо считаются бессмысленными в силу привычки слепо полагаться на незыблемые авторитеты; даже то, что было истинным в старых авторитетных источниках, не имеет уже никакой ценности, ибо они цитируются к месту и не к месту, но их подлинный смысл уже утерян для всех, за исключением, в лучшем случае, единиц. В политике человек повсюду видит права помазанников божьих, прочнозакрепившиеся привилегии, освященные тирании, которые не скрывают своего деспотического характера и ссылаются на то, что так было всегда, но, похоже, на самом деле не имеют права на существование. В общественной жизни он видит столь же незыблемое господство конвенции, закрепленные ограничения в правах, закрепленные привилегии, эгоистическое высокомерие верхов, слепую покорность низов, в то время как прежние социальные функции, некогда, возможно, служившие оправданием подобного разделения общества, или не выполняются вовсе, или выполняются плохо — не по внутреннему долгу, а просто по кастовой необходимости. И тогда человек восстает; любой авторитет он должен подвергнуть критическому осмыслению; когда ему говорят, что таков священный порядок вещей, воля Божия или издревле укоренившийся уклад человеческой жизни, он должен возразить: «Но так ли это на самом деле? Откуда мне знать, что это действительно порядок вещей, а не суеверие и ложь? Когда именно Господь повелел так, а не иначе? Или откуда мне знать, что это и есть смысл Его повеления, а не ваше заблуждение или измышление, или что книга, на которую вы ссылаетесь, вообще является Его словом и что Он когда-либо возвещал человечеству Свою волю? А этот издревле укоренившийся уклад, о котором вы говорите, — действительно ли он древний, действительно ли представляет собой закон Природы или же это несовершенный продукт Времени, превратившийся ныне в самую фальшивую из условностей? Что бы вы ни говорили, я все-таки должен спросить, сообразуется ли все это с фактами окружающего мира, с моим чувством справедливости, с моим пониманием истины, с моим реальным опытом?». И если нет, восставший человек сбрасывает с себя это ярмо, утверждает собственное понимание истины и тем самым неизбежно подрывает саму основу религиозного, социального, политического и на какое-то время, возможно, даже морального уклада общества, поскольку оно основывается на авторитетах, которые он развенчивает, и конвенциях, которые он разрушает, а не на живой истине, способной успешно противостоять его собственной. Вероятно, защитники старого строя правы, когда стремятся подавить его как разрушительную силу, представляющую угрозу для безопасности общества, для политической системы или религиозной традиции; но он стоит на своем и не может поступать иначе, поскольку его миссия заключается в разрушении разрушении лжи и закладке нового фундамента ис-тины.
