Филлис Кристал - Обуздание нашего обезьяньего ума
Как только я начала фактическое написание книги, все виды полузабытых переживаний и воспоминаний начали всплывать на поверхность из глубин прошлого. Когда я наблюдала их появление, стало очевидным, что многие из тех событий в моей жизни, которые казались изолированными и бессвязными, подготовили путь к этой книге. Теперь мне нужно было только дать ясную картину всего этого и разделить ее с другими.
Например, в то время, когда я все еще была в школе в Англии, я обнаружила серии романов Джона Галсворти "Сага о Форсайтах" и "Современная Комедия", которые я проглатывала роман за романом, как только мне удавалось найти новые тома. И хотя я наслаждалась всеми этими книгами, одна из них — "Белая Обезьяна" — постоянно сопровождала меня все эти годы. Название было заимствовано от одной китайской картины, которая играла важную роль в повествовании. На ней изображена большая белая обезьяна с безумно грустными карими глазами, застывшая в процессе поедания какого-то похожего на апельсин плода, который она держит в своей руке, в то время как земля вокруг нее усыпана большим количеством кожуры от уже поглощенных ею плодов. При первом наблюдении этой картины один из персонажей книги прокомментировал ее как "острую сатиру на жизнь; превосходную аллегорию. Питайтесь плодами жизни, а от кожуры откажитесь и выбросите ее". По выражению лица обезьяны видно, что ей известно, что в этой жизни должно быть что-то большее, и она была грустной или раздраженной из-за того, что она не может достичь этого и не будет счастлива, пока ей это не удастся. Проблема состояла в том, что она не знала, что она искала. И поэтому ее глаза выражали трагедию той жизни, в которой ей пришлось жить.
Картина изображала человеческую дилемму, которую Баба сравнивает с обезьяньим умом, заставляющим нас потворствовать нашим желаниям ради получения удовлетворения, связанного с внешними объектами, только для того, чтобы быть пойманным ими, и воспрепятствовать поиску находящихся внутри нас самих реальных и неразрушимых плодов; единственных, способных дать непрекращающееся удовлетворение. Это был поистине блестящий символ алчности. По какой-то неизвестной мне причине это изображение пробудило в моем уме некие скрытые ассоциации из прошлого.
Однажды, спустя многие годы после прочтения этой книги, я была погружена с помощью специальной техники регрессии в состояния, пережитые в прошлых жизнях, и воспоминание о белой обезьяне внезапно всплыло в уме во время одного такого сеанса. Я наблюдала внутреннюю сцену, которая для того времени моей нынешней жизни была абсолютно чуждой для меня. Казалось, это происходило в Тибете. По мере развития событий я стала отождествлять себя с молодым человеком, который, как я постепенно начала понимать, был монахом. Очевидно, он позволил заточить себя в пещере высоко в горах над монастырем, к которому он принадлежал. Это добровольное уединение было частью его духовной дисциплины, цель которой заключалась в том, чтобы помочь ему раскрыть его истинную сущность. Во время пребывания в пещере он поддерживал телепатический контакт со своим учителем — ламой, занимавшим высокое положение, который руководил его практикой из монастыря.
Упражнение, которое учитель дал своему ученику, заключалось в наблюдении символов всех его желаний, последовательно одно за другим, и избавлении от каждого из них через выдавливание всей энергии, которой он наделял их (считая их ранее чем-то важным), и затем отбрасывании пустых оболочек. Когда я поняла это, старое воспоминание о белой обезьяне промелькнуло в моем уме, и я сразу же обнаружила связь между тем изображением основного желания и задачей, предпринятой монахом для избавления от своих желаний. Но было и одно большое различие. В то время как обезьяна потворствовала своему желанию съесть сладкий сочный плод и отбрасывала бесполезную кожуру, молодой лама предпочел выжимать всю энергию, содержащуюся в символах его различных желаний, до тех пор, пока от них не оставалась всего лишь груда пустых оболочек, оставляя его свободным от контроля с их стороны над его мыслями и, следовательно, над его жизнью.
Еще один очень давний эпизод из моей нынешней жизни сильно врезался в мою память. Я всегда задавалась вопросом, почему он запомнился так ясно среди всех остальных и остался таким четким в моей памяти, как будто я только что испытала это. Мне было, наверное, три или четыре года, когда это случилось. Моя мать купила корзину крупной, зрелой, красной и восхитительно выглядящей клубники, которую она переложила в вазу. Мы обе сели за стол, на котором уже были расставлены тарелки, и она преподала мне небольшой урок бескорыстности, качества, которое она очень высоко ценила в других. Поскольку я была единственным ребенком, она очень боялась, что я вырасту избалованной, или, как она часто говорила, "запачканным передником" (от капающего на одежду изо рта маленького ребенка часто даваемого ему варенья и т. п., прим. перев.). Итак, она попросила меня взять одну ягоду клубники из вазы. С непосредственностью ребенка, я взяла самую большую, в результате чего мать прочитала мне строгую лекцию о том, что я должна учиться быть бескорыстной, и всегда позволять другим получить что-либо лучшее или наибольшее. Затем она сразу же переложила эту большую ягоду клубники в свою собственную тарелку и велела мне взять какую-нибудь маленькую.
Я хорошо помню, что даже в том детском возрасте я была очень смущена этой небольшой сценой. Почему, задавалась я вопросом, я всегда должна принимать что-то худшее, в то время как другие получали что-то лучшее? Не потому ли это, что я была плохой, или незначительной, или не заслуживала чего-то лучшего? Разве это не позволяло другим быть эгоистичными, в то время как я училась быть бескорыстной? Ни на один из этих вопросов я не могла получить ответа, так как задавать вопросы или не соглашаться с моей матерью считалось дерзостью — еще один грех, согласно ее взглядам. Таким образом, я была оставлена с чувством, что я ничего не стою, и проповедью, что эгоизм — это главный грех, а бескорыстность — высшее достоинство.
Но сейчас, когда мне удалось получить видение этого вопроса в целом, я понимаю, что идея моей матери была правильной. Но ей недоставало необходимой мудрости, чтобы ясно представить это мне и в том возрасте, когда я бы лучше смогла это понять, развив способность применять это без самоосуждения или чувства, что я ничтожество. Теперь, конечно, в добавление ко всему остальному, что мне удалось постичь, этот вопрос также нашел свое место в книге, согласуясь с ее темой.
Оглядываясь назад с высоты моего нынешнего, более выгодного положения, я могу видеть, что эта жизнь дала мне возможность выучить один очень трудный урок: не становиться привязанной к тому, что я хочу больше всего, и быть готовой принимать то, что я не хочу. Сейчас это стало чисто личным вопросом или выбором, поскольку то, что я хочу, не обязательно захочет кто-то другой, а те вещи, которые не желанны для меня, могут заинтересовать других. Например, у меня не было возможности сделать ту карьеру, к которой я так отчаянно стремилась — стать хирургом. Единственной осуществимой альтернативой для меня в то время было обучение профессии педагога, от которой я отпрянула, но, в конечном счете, все же приняла ее.
И все же, теперь я убеждена, что все это произошло наилучшим образом, подготовив меня к тому, чем я сейчас занимаюсь, хотя я наверняка не могла предсказать это в то время. Также это подготовило меня к пониманию — в очень ограниченной степени — к учению Бабы о непривязанности, когда я, в конце концов, услышала о нем и его послании. Когда я впервые встретила Бабу, он материализовал кольцо с лунным камнем, которым он велел мне растирать центр моего лба всякий раз, когда у меня будет появляться головная боль в этой области. Эта рекомендация была напоминанием о жизни в Тибете, когда молодой монах колотил своим лбом о каменную стену кельи, в которой он жил, чтобы остановить поток образов. Он был доведен до этого отчаянного акта, когда телепатическая связь между ним и его учителем была разорвана, оставив его без какой бы то ни было помощи в данной ему задаче отделения себя от своих желаний.
Позже Баба дал мне интервью, целиком посвященное его программе "Потолок для желаний", с очевидным намерением, что я захочу поделиться этим с другими через публикации и беседы о тех озарениях и ощущениях, которые были получены как мною, так и другими, применявшими на практике эту программу.
Это было поистине замечательное чувство — видеть, как эти отдельные изучаемые переживания выстраиваются в единую картину, и понимать, что эта книга была начата задолго до того, как Баба дал мне ручку для ее написания. Все, что мы когда-либо испытывали, может быть использовано в конструктивных целях для нашего обучения, если только мы захотим искать уроки, предложенные нам таким образом, и учиться на них. Но в любом случае это нелегкая задача, и мы сможем суметь это сделать только в том случае, если мы захотим попросить Бабу помочь нам в этом.
