Григорий Курлов - Путь к Дураку. Книга 2. Освоение пространства Сказки, или Школа Дурака
— Приятно слышать, что хоть у кого-то жизнь не жалуется, — одобрил воевода. — С разговором я к тебе важным, Петя, по поводу шута царского, Дурака то есть.
— А что с ним приключилось? — заинтересовался Петя.
— С Дураком-то? Ой, даже и не спрашивай, такое горе у него, такое горе…
— Какое такое горе?
— Да умер он, вот какое горе. Умер, стервец такой, ни у кого разрешения на то не спросив… А как царю теперь без Дурака? Да никак!
Воевода помолчал малость, в извилинах мысль мелькнувшую отыскивая, и с удивлением добавил:
— Цари, они ведь ой как в дураках нуждаются! А вот дураки в царях — нет. Ты ж смотри, однако, как получается…
Он подозрительно посмотрел на собравшихся вокруг и увлёк Петю в дом, вполголоса приговаривая:
— В нашем царстве человек хоть и имеет право звучать гордо, зато сидеть должен тихо. А если кто-то знает много и не сидит тихо, так и то не беда — поможем, посадим. Только ни к чему кому не надо знать много.
— Эх, — продолжал воевода, уже в хибаре Петиной, — человеку свойственно ошибаться, вот он и пользуется этим часто и с удовольствием. Ведь как оно всё вышло-то? А спросил как-то раз царь-батюшка Дурака, отчего тот никогда его советов не слушает, а Дурак возьми да и ляпни, что, дескать, не всякой скотине он может позволить из себя человека делать.
Воевода захихикал негромко, чему-то своему радуясь, и продолжил:
— Осерчал на ту дерзость царь, как никогда. Слово-то оно хоть и не воробей, но гадит метко. Велел казнить бедолагу поутру. А Дурак возьми да помри ночью, в который уж раз всех в дураках оставив.
Воевода вновь захихикал и пояснил:
— Доживи он до утра — был бы ему позор да наказание. А теперь хоронить его придётся по высшему разряду, с почестями. Ведь должность у Дурака при дворе видная была — министр своих внутренних дел. Во как!.. — поднял воевода палец с уважением. — Хотя, с другой стороны, — в люди он вроде и вышел, но вот человеком так и не стал. Как дураком был, так дураком и помер.
— Ну, это ещё под вопросом великим, кто больший дурак, — сказал Петя, внимательно воеводу слушая, — тот, кто правду говорить не боится, или тот, кто её слушать не желает.
— Ты здесь палку не перебарщивай, не перебарщивай! — шикнул на него воевода. — Дело ведь не в том, прав царь или нет. А в том, что он царь.
Он помолчал и неожиданно добавил:
— Взамен Дурака царь тебя требует. Есть, говорит, в нашей сказке ещё один такой дурносмех, вот пущай он теперь при дворе и смеётся.
Петя как стоял с открытым ртом, так стоять и остался, не в силах слова даже единого вымолвить. А воевода продолжал, с видом человека, привыкшего всегда разделять собственное мнение:
— А ты и не противься. Человек — он ведь единственное животное, которое может дураком стать. Так что — не упускай своего шанса, Петя.
А Петя весь прямо скукожился внутри от нежелания участи такой, предрешённой ему кем-то. «Не хочу! Не желаю!» — билось в голове его и рвалось наружу. «У меня есть уважительная причина, почему её никто не уважает?!» — хотелось крикнуть ему.
— Ничего, Петя, ты, главное, — не теряйся, не смущайся заранее, ведь всё, что случается, случается вовремя, — говорил меж тем воевода, по-приятельски по плечу его похлопывая. — Нет такого безвыходного положения, куда бы нельзя было найти входа. Вот вместе его по дороге и поищем.
«От всех болезней смех полезней», — неожиданно вспомнил Петя многократно говоренное им самим. — «И от прочих невзгод тоже», — радостно добавил он мысленно — и включил в себе смех внутренний. Полегчало сразу. Словно разжалась внутри костлявая рука страха, стиснувшего было сердце, да вздохнулось ему от этого легко и свободно.
«Если человеку нечего терять, — решил вдруг Петя внутри себя, — ему остаётся только одно — найти». Терять ему действительно было нечего, а по опыту своих прежних странствий он хорошо знал, что найти можно на любом пути. «Что ж, поищем теперь и на этом», — согласился нестарый старик, отдаваясь воле событий сказочных.
Воевода замолчал, чутко уловив произошедшие в нём изменения.
— Вот и ладно, вот и славно, — засуетился он после паузы небольшой, — вот и собирайся. В порядок себя приведи, во дворец всё ж таки идём, бороду хотя бы расчеши… Да дух рыбный смой с себя, — добавил он, шумно потянув носом, и ценным советом поделился: — Чтобы руки не пахли рыбой, их надо окунуть в керосин.
Затем толкнул дверь и, зажмурившись от солнечной яркости, потянулся сладко.
— Э-эх, лень-матушка зовёт… Пойду-ка я покуда на солнышке полежу, косточки свои погрею.
* * *— Всё это уже было когда-то, — с тоской думал Петя, в царской горнице осматриваясь, а особенно — прислушиваясь… Царь невысокий, плотненький, с блестящей от пота лысиной, судорожно прижимал к груди корону и медленно отступал под мощным натиском нависающей над ним дородной, красной от гнева и визгливого крика супруги. По всему было видно, что царица — женщина крайне нелёгкого поведения…
— Во-первых — не брала, — на пронзительно высокой ноте выговаривала она, — а во-вторых — уже положила… — Внезапно царица замолчала. Приметив вошедших, она какое-то время созерцала их в полном недоумении, затем негодующе фыркнула.
— Опять без доклада и представления вваливаются, — сказала она с прежними скандальными интонациями. — Что за моду такую взяли?..
Громко шурша одеждами, она промчалась мимо Пети и его сопровождения, на секунду задержалась перед зеркалом, скривилась лицом от увиденного там, сказала злорадно: «Так ему, царю, и надо!» — и исчезла за дверью.
Царь же, весь красный от пережитого, стоял возле трона, отдуваясь и тщетно пытаясь обмахиваться короной.
— Эх, — сказал он, — как бы счастливы мы с ней могли быть, если б никогда не встретились!..
Он посмотрел на старика и, как своему давнишнему знакомому, пожаловался:
— Если женщина разделяет мнение мужчины, значит, он прав. А если не разделяет — значит, он её муж.
И с тоской добавил:
— Есть только два способа управлять женщиной, да только кто их знает…
Жалко вдруг Пете стало царя-батюшку, себя былого он в нём вспомнил.
— Нельзя найти счастье в браке, — как-то помимо воли вырвалось у него, — если не принести его с собой.
Царь на эти слова отреагировал странно — он на мгновенье замер, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя, затем весь как-то подобрался и, нахлобучив на лысину корону, молча уставился на нестарого старика.
— Так, так, — наконец сказал он, — знакомые интонации, похожие слова… Петя, значит, да? Помню, помню, виделись когда-то… Только не разглядел я тебя тогда как следует, а жаль. Зато сейчас вот — услышал и понял, что не ошибся. Словно Дурак мой покойный своим голосом здесь прошелестел. Скучно мне без него, Петя, ой как скучно!..
Царь как-то беспомощно и искренне вздохнул да искательно нестарому старику в глаза заглянул.
— Оно, может, и не так хорошо с ним было, как, оказывается, без него плохо, — сказал он и с надеждой спросил: — Справишься? Нам, ведь, Дурак — во как! — позарез просто нужен.
Петя не знал, что отвечать, поэтому решил пока помалкивать да внутри себя посмеиваться. Тем более что тому собеседник не очень-то и нужен был. Намолчавшись в разговоре с царицей, он теперь хотел выговориться.
— Надо, Петя, ну что ж тут поделаешь, если надо… Слышал я, что есть законы такие охранные — закон сохранения материи, например, ну это дело понятное — это чтоб не спёр никто ничего; опять же — энергии, тоже закон полезный, чтобы почивать да сил набираться никто не мешал; а есть ещё, говорят, самый главный в природе закон — закон сохранения Дураков. Вроде если не станет их на белом свете, так весь белсвет исчезнуть может. Оказывается, очень нужное это дело, чтоб над Миром нашим завсегда потешался кто-то. Здоровее он от этого будто становится, изобильнее делается…
— Жаль Дурака, просто мочи нет, — продолжал царь, — ведь какие речи толкал, какие перлы ронял. Вот, например: «Если ты не учишься на чужих ошибках, не мешай другим на твоих учиться», или вот это: «Не ври, что знаешь, но знай, что врешь», — а? — силища!
И добавил, похлопав слегка приунывшего старика по плечу:
— Ну не казни ты себя так, Петя. Не оставляй палача без работы. Справишься. Нутром чую, что справишься, вот разве подучишься маленько… А сейчас пойдём — Дурака в последний путь провожать пора.
