Владимир Файнберг - Скрижали
Секретарша лукавила. Забежав после конференции по делам в контору, Стах поделился новостью: этой ночью, когда его не было в городе, кто‑то навестил квартиру, нагло вытряхнул сумку гостя. Вроде ничего не украдено. Замки взломаны. Дверь раскрыта.
На всякий случай Стах запретил до своего возвращения давать кому бы то ни было информацию о том, где находится Артур Крамер.
— Но он нужен! Срочно. По важному делу. Позвоните куда‑нибудь, узнайте, где он. Если Крамер не сможет приехать в город, я готов ехать к нему. В крайнем случае дайте хоть поговорить с ним по телефону!
— Связи нет, — твёрдо сказала секретарша. Чем в большее отчаяние впадал посетитель, тем сильнее крепло в ней подозрение: а не он ли лазил в домик Стаха? С одной стороны, ей становилось жутковато, с другой — следовало как‑то задержать этого человека до прибытия Стаха. — А знаете, ваш Крамер говорил Ивану Степановичу, а Иван Степанович мне, он тут был в гостях у одного типа. Может быть, тот в курсе?
— Кто он? Где он?
— Сегодня что у нас? Пятница? Вот как раз по пятницам, субботам и воскресеньям вы его всегда отыщете на базаре — продаёт раскрашенные бюстики великих людей. Откровенно говоря, до сих пор не знаю, как зовут. У нас в городе кличут «Васька–йог». Если же он не в курсе, вернётся Иван Степанович, и уж тогда все узнаете. Как же это вы не созвонились, прилетели? У вас и телефона нет?
— Дайте, пожалуйста, — сказал Борис, поднимаясь.
«Врет», — подумала секретарша. Но написала на листке оба номера — служебный и домашний.
Он взял листок, понуро пошёл к двери. Секретарша уже рада была избавиться от этого посетителя, как тот вернулся.
— А где же я буду ночевать? — У него было лицо капризного, обиженного ребёнка. — И где этот ваш базар?
— Что касается жилья, как во всяком городе, у нас есть гостиницы. А до базара дойти совсем просто.
Она объяснила, как дойти, а у самой кошки скребли на сердце: в дирекции, как и на любом участке заповедника, была гостевая комната… Что если этот маленький, мучительно похожий на кого‑то человечек не имеет никакого отношения к ночному налёту?
…Борис плёлся по улицам. Никак не мог сообразить, сосчитать, сколько же дней осталось до отлёта в Израиль. Сказывались сутки, проведённые в Домодедовском аэропорту, когда вылет все откладывался и откладывался: не было горючего. Сказывалось и впервые пережитое землетрясение. Но конечно же, больше всего подкосила ситуация с Артуром…
Навстречу шли люди. Кто тащил картошку в авоське, кто зелень. Привязанные к стволам деревьев, стояли ослики.
«И в Израиле есть ишаки», — подумал Борис. Все ему стало безразлично. Даже «Скрижали». Все на свете.
Он входил в широкие ворота базара и представлял себе, как через считанные дни будет вот так же идти по Тель–Авиву, никому не нужный, вместе со своими Линкой и Танечкой. «Да нужен ли я им? — думал Борис. — Если нужен, только как машина для добывания денег. Стоило ли затевать возню, лишаться квартиры, «жигулейІ? Пилила год за годом: «Уедем, уедем, я так больше не могуІ. Подумаешь! Назвали пару раз «жидовкойІ, в лагере не сидела! Не все ли равно, где жить? В Москве был как рыба в воде, в Грузии своя клиентура…»
Борис обошёл овощные ряды, фруктовые, прошёл насквозь длинный ангар, где продавали сухофрукты и орехи, вышел на залитое солнцем пространство, забитое людьми, торгующими с рук.
Он уже еле волочил ноги, когда увидел того, кого искал. Стройный человек неопределённого возраста — ему можно было дать и сорок и шестьдесят — прохаживался вокруг стоящих на подстилке у его ног аляповатых раскрашенных бюстиков Сталина, Саддама Хусейна, Нефертити, Наполеона, который, конечно же, был в своей треугольной шляпе, и какого‑то лысого, узкоглазого хитрована с нарисованными чёрной краской редкими длинными усами.
— Кто такой? — спросил Борис, указывая на этот бюстик.
— Лао–дзы! — с готовностью шагнул к нему продавец. — Недорого!
— Лао–дзы никто никогда не видел, — возразил Борис, — не осталось изображений.
— А я видел. Даже беседовал с ним! — смеясь глазами, ответил продавец. — Великий китайский философ. Автор учения о Дао–непроявленном, слыхали? Между прочим, веду группу начинающих йогов. Занятия три раза в неделю. Подключение к Космосу, общее оздоровление…
— Все ясно, — перебил его Борис. — Реклама — двигатель торговли. Знаете что, можете оставить на кого‑нибудь свой товар, пойти со мной что‑нибудь поесть?
— Кто бы отказался? — с готовностью ответил йог. Подстилка оказалась мешком, куда он сноровисто стал складывать бюстики. — Особенно хотелось бы коньячка, давно не пробовал!
Здесь же, на базаре, йог завёл Бориса на открытую терраску, увитую распускающимися розами, усадил за один из пластиковых столиков, побежал о чём‑то договариваться к дымящей кухне.
— Я плова хочу, плова! — крикнул вслед Борис.
Вскоре они уже сидели за накрытым столом. Чайханщик — вылитая копия бюстика философа Лао–дзы — принёс бутылку коньяка местного производства. К удивлению Бориса, йог плова себе не взял, закусывал коньяк только молодой редиской и кусочками солёного сыра.
— Можете называть Васька–йог, числюсь здесь городским придурком. Выгодно! В прежние времена сколько раз милиция и КГБ приставали. А что с меня взять? Воевал на флоте с дойч кригс марина, ранен, контужен. Имею справку, состою на учёте. Хрен зацепишь! Теперь вообще свобода, демократия. Продаю болванчиков из папье–маше, веду группу. Правда, на коньяк не хватает, зверские цены. Вы спрашивали об Артуре Крамере… Имею его книжку, видел на днях. Погибший человек.
— Почему?
— Жалко его. Причалил к своему Христу, остановится в развитии. Кто причаливает к одной из религий, теряет волю жить как хочется.
— А вы живёте, как вам хочется?
— Если бы! Говорю, на коньяк не хватает. — Васька–йог опрокинул очередную стопку. — Гляди, кто идёт! Иринка! Все‑таки какая женщина!
По базарным рядам с сумками в руках величественно шествовала немолодая дама, вся в бусах и браслетах.
«Ничего особенного, — подумал Борис, — что называется, «со следами былой красотыІ»… Он считал себя истинным ценителем женщин, ему легко давались победы, правда, только над теми из них, кого он презирал или просто не любил. А так хотелось полюбить! Узнать, что это такое. Сколько раз он сознательно обманывался. Так было с первой женой — регистраторшей в районной поликлинике, красота которой оказалась нарисована косметикой на хищной мордочке обыкновенной лимитчицы и которая, как только его посадили, сразу же подала на развод, хапнула двухкомнатную квартиру. В сущности, так получилось и с Линкой. Думал: приличная, интеллектуальная еврейская девушка, музейный работник. А что на поверку? Вечное нытье, задавлена своей национальностью, вообще слабый жизненный тонус, болезненна… Вырвалась, оказалась в своём Израиле. И оттуда тоже ноет: «Плохо нам. Плохо. Скорей приезжай!І»
Тем временем Васька–йог, выскочивший из‑за столика, уже вёл сюда Ирину Константиновну. Да не одну. Вместе с ней неторопливо шла тоже немолодая, совсем уж неприметная женщина.
— А что если заказать ещё бутылец? — спросил Васька–йог, суетливо поднося дополнительные стулья и усаживая дам.
Борис кивнул. Ему было всё равно. Он выпил, наелся плова и хотел спать. Казалось, всё, что он видит вокруг, он уже видел. Наконец сообразил: именно эту чайхану описал в своём романе Крамер. Да, вон там за рядами, где продавали кисти прошлогоднего винограда, виднелся и неказистый барак с вывеской «Комиссионный магазин».
Осоловелый Борис почти не участвовал в беседе. Собственно, разговаривали только йог с Ириной Константиновной. При этом она не без удовольствия попивала коньяк. Вторая женщина оказалась её санкт–петербургской знакомой, только вчера приехавшей сюда в командировку. Она не пригубила ни капли, отщипывала сморщенные виноградины от кисти, которую сама же вынула из своей сумки и выложила на тарелку.
— Вот, Вася, это и есть та самая Клавдия Федоровна — я вам столько о ней рассказывала! Какое счастье, приехала хоть на два дня, остановилась не в гостинице Академии наук, а у нас! Специально затащила после работы на рынок, чтоб вас познакомить. А вы тут предаетесь… Вижу, уже вторая бутылка.
— Иринка, не поднимай волну! Дай я тебе ещё подолью. Ради встречи. Ради знакомства. Вот Борис из Москвы при–ехал — ищет того самого Артура Крамера.
Клавдия Федоровна утопила лицо в ладони, потом подняла голову, спросила:
— Человек среднего роста? Очки? Седые виски?
— Точно! — пробудился Борис. — Вы его знаете?
— У этого человека какое‑то горе, беда. Нет, я не знаю никакого Артура Крамера. Ему нужно помочь. Не словами, а делом.
— Тоже йог, йогиня! — обрадовался Василий Степанович. — Во шурует третьим глазом!
