Александр Медведев - Обучение у воды
Я со все возрастающим интересом впитывал доходившие до меня через знакомых новые подробности из моей биографии, добытые Шалашиным неизвестно из какого источника. Таким образом я узнал, что я самый настоящий шизофреник, а также многие пикантные детали, подтверждающие это нарушение моей психики. В то же время Антон утверждал, что я — агент КГБ, не задумываясь о том, что вряд ли Комитет склонен давать работу шизофреникам.
Подтверждая версию моей работы на КГБ, Шалашин утверждал, что сумел по знакомству купить за 150 рублей у одного сотрудника госбезопасности копию досье на себя самого, и что в этом досье находится несколько доносов, написанных и подписанных мною собственноручно. Он даже цитировал строчку, которую он якобы прочитал в моем доносе. Эта строчка сама по себе настолько развеселила меня, что я запомнил ее на всю жизнь. Звучало это так: «В состоянии наркотического опьянения Шалашин гонялся за сожительницей с топором.» К сожалению, это была единственная подробность, которую он поведал о своем досье. А жаль, такая великолепная идея могла бы оказаться золотой жилой для новых поворотов сюжета.
Пассивное размышление перестало удовлетворять Шалашина, и он перешел к активным действиям. С бодрой жизнерадостностью подростка Антон принялся играть в шпионов. Мой дом находился недалеко от центрального универмага, и, выходя в город, я почти всегда проходил мимо него. Антон, не жалея времени, тратил два с лишним часа на дорогу из Ялты в Симферополь и, стоя у окна универмага, ожидал, пока я пройду мимо, чтобы по моему поведению, походке и тому, с кем я встречаюсь и общаюсь, создать еще более полную картину моей шизофреническо-агентурной личности.
В предыдущей книге этой серии я уже рассказывал о том, что мне неоднократно приходилось обнаруживать за собой слежку, Ли тренировал меня инстинктивно отзываться на чужое внимание и взгляд, и естественно, что, чувствуя, что что-то не в порядке, я оглядывался и иногда замедлял шаг, и это давало Шалашину новые просторы для размышлений по поводу скрытых мотивов моего поведения.
Когда мне рассказали, как он следил за мной из универмага, я вначале не поверил, поскольку фантазии фантазиями, я встречал множество людей, которые придумывали невесть что просто для собственного удовольствия, но чтобы взрослый человек тратил время и силы на то, чтобы посмотреть из-за угла, какая у меня походка, это мне казалось уже перебором.
В свои развлечения Шалашин вовлек еще одного нашего общего знакомого, Бориса, также интересующегося эзотерическими учениями и имеющего финансовые дела с Антоном. Борис был высок, красив и темноволос. Обладая темпераментом и наклонностями Рембо, он скучал, изготовляя кустарные поделки в окружении жены и троих детей, и душа его жаждала подвигов и приключений.
Однажды меня предупредили, что в определенный день Шалашин и, возможно, кто-нибудь еще, будут следить за мной. Я решил, что все это домыслы, но на всякий случай решил проверить. Дело было на вокзале. Почувствовав слежку, я сделал несколько резких перемещений, потому что понимал, что преследователь, скорее всего, прячется за каким-либо укрытием. И действительно, за одним из ларьков я заметил Бориса. Несмотря на жаркий солнечный день он, в лучших традициях шпионских боевиков, был в темных очках и черной кожаной куртке с поднятым воротником. Эта попытка замаскироваться среди одетых в маечки, шорты и джинсы отдыхающих делала его похожим на ворону, пытающуюся сойти за свою в стае белых чаек, но надо отдать должное, в своем шпионском облачении он выглядел прекрасно, я даже залюбовался.
Вскоре я обнаружил и Шалашина, изменившего свою внешность при помощи темных очков и длинной мешковатой кофты. Мелькая среди толпы, его лысина поблескивала на солнце. Поскольку это зрелище не доставляло такого эстетического наслаждения, как гордый профиль Бориса над поднятым воротником его куртки, я посмеялся про себя, и, больше не обращая внимания на шпионские страсти, занялся своими делами.
Наблюдение за мной на вокзале дало Шалашину новый вдохновляющий материал. То, как я передвигался, резко меняя направление, чтобы обнаружить наблюдающих из-за укрытия, представляло собой новую пищу для размышлений, из которых он вывел очередную подробную и логичную теорию моей опасности для общества. Поскольку Шалашин и Борис были убеждены в своем высоком шпионском профессионализме, они даже не заподозрили, что я так себя вел, чтобы обнаружить их.
Некоторое время спустя я переехал из Крыма в Москву, но слухи о новых идеях Шалашина относительно меня и моей личной жизни, хотя и редко, но доходили до меня через друзей-крымчан.
Бесстрастное наблюдение за поведением представителей человеческого рода со временем стало привычкой. Каждый раз, объясняя мне какие-либо специфические черты человеческого поведения, Ли заставлял меня вступать в контакты с большим количеством людей, чтобы теоретические знания, которые он мне давал, пройдя проверку практикой, через осознание стали частью меня самого. Одновременно, общаясь и наблюдая, я учился с пониманием и терпимостью относиться к носителям другой истины, на практике прочувствовав, что, действительно, у каждого человека существует своя правда, и чем сильнее человек цепляется за эту правду, защищая свой внутренний мир от болезненных для себя открытий, тем бессмысленнее оказываются попытки «облагодетельствовать» его, проповедуя ему свою собственную правду.
Ярким примером бессмысленности подобных попыток можно считать попытки «спасения» аборигенов Австралии или тропических островов христианскими миссионерами. В головах до того естественно адаптированных к своей среде обитания местных жителей возникал хаос, миссионеров съедали, а обиженные христиане наводили порядок и восстанавливали справедливость огнем и мечом. Иногда возникали ситуации, курьезные в своей трагичности, когда дикари распинали и пытали миссионеров, поскольку по их рассказом они вполне логично заключили, что мученическая смерть открывает перед человеком врата рая и приобщает его к лику святых, а что еще, по их, вполне обоснованному мнению, могло бы быть более приятным и полезным для христианского миссионера. Таким образом, они от всего сердца помогали чужеземцу, а сами с удовольствием оставались в своем уютном мире богов, демонов и духов.
— Споры о том, какое учение или какая точка зрения лучше или хуже, абсолютно бессмысленны, — сказал однажды Ли. — Для того, чтобы сравнивать какие-то вещи между собой, нужно иметь единый сопоставимый с ними эталон. Есть универсальные эталоны, которые позволяют сказать, что этот предмет длиннее, а тот короче, или что он весит больше, чем другой предмет, если, конечно, их взвешивают в одинаковых условиях.
Каждому очевидна абсурдность вопроса: «Что лучше, вес или длина, бордовый цвет или справедливость?» Однако люди всерьез продолжают спорить о том, что лучше, атеизм или религия, фашизм или коммунизм, подъем кундалини или трудотерапия. Каждый имеет свой эталон истины, но люди спорят и спорят о несравнимых и бессмысленных вещах не потому, что это действительно приближает их к истине, а потому, что им нравится спорить. После каждого спора мнимое ощущение победы, поскольку каждый в большинстве случаев все равно остается при своем мнении, доставляет удовольствие, укрепляя еще больше личный эталон истины и давая печальное, но в то же время отрадное осознание того, как все-таки глупы окружающие и как далеки они от понимания важных и серьезных вещей.
Люди с натурой лидера и самостоятельным мышлением сами изобретают эталоны истины, навязывая их другим. Так появляются учения и возникают групповые эталоны истины. Те, кто не может ничего выдумать сам, заимствуют эталоны у живущих или уже умерших учителей, тем самым приобщаясь к тому, что они считают Истиной С Большой Буквы, и удовлетворяют свою жажду мессии, преподнося эту истину другим, а, заодно, зарабатывают на этом деньги и престиж.
Когда-то давно я сказал тебе, что говорить правду другим — это преступление, преступление против правды, которую ты говоришь и против людей, которые являются носителями другой правды. Ты пытался осознать эту истину и сделать ее частью своего осознания, но для тебя это было трудно, потому что с детства тебе внушали, что говорить правду — хорошо, а лгать — плохо. Только сейчас, когда ты начинаешь понимать поступки и скрытые мотивы поведения людей, ты начинаешь осознавать на глубинном уровне, почему говорить правду другим людям — это преступление. С точки зрения «Спокойных» не обязательно говорить правду другим людям, но подлинное преступление — не говорить правду самому себе.
Для последователей Шоу-Дао их эталон Истины — это их собственная жизнь. Это жизнь человека, который живет в гармонии с самим собой и с окружающим миром, не имея внутренних конфликтов и с удовольствием принимая себя самого и окружающих такими, какими они являются в действительности. Им безразличны эталоны истины других людей и их поведение до тех пор, пока действия окружающих не угрожают жизни и безопасности членов клана. Воины жизни всеми доступными им способами избегают конфликтов с другими людьми, и отвечают агрессией только на непосредственную агрессию. Но это не борьба за правду или справедливость, это просто борьба за выживание. Постоянно развивающийся и внутренне гармоничный, не нуждающийся в том, чтобы лгать самому себе, человек становится счастливым и делает более счастливой и радостной жизнь своих близких и своего окружения.
