Кора Антарова - Две Жизни
– Защита пастора, его мольбы о вашем спасении – всё рушится перед стеной вашей собственной злобы, зависти и раздражения. Всё, что во имя того чудесного человека, которого вы звали отцом, я могу еще сделать для вас, это не оставить вас навеки рабой в руках этих людей. Я могу дать вам возможность и надежду вырваться из сетей зла, если когда-нибудь сердце ваше откроется для любви и доброты. Повернитесь ко мне спиной.
Когда Дженни повернулась, лорд Бенедикт вложил в руку Алисы свою палочку и сказал ей:
– Хочешь ли, Алиса, помочь сестре и открыть ей путь в твой дом, когда отчаяние пробудит в её сердце любовь и она станет взывать к милосердию?
Алиса ответила утвердительно. Тогда лорд Бенедикт взял её руку с палочкой в свои и коснулся ожерелья на шее Дженни. Дженни громко вскрикнула, вздрогнула, и в тот же миг её ожерелье оказалось на полу в виде кучки битого стекла. – Повернитесь ко мне и подойдите ближе, Дженни. Дженни почти вплотную подошла к Алисе. Лорд Бенедикт, всё так же держа руку Алисы в своих, велел ей коснуться концом палочки груди Дженни и медленно, глядя ей в глаза, сказал:
– Любовь сестры и любовь пастора защищают вас от вечной гибели. Помните о Свете на пути каждого человека даже в самые мрачные минуты его жизни. Помните, что жизнь – это доброта и милосердие. Достигают истинных результатов в жизни только с их помощью. Нет для человека безнадёжности, милосердие не знает пределов и у пощады нет отказа. Ничья злая, жадная и наглая рука никогда не положит на вас ярма. Вы не будете её рабой. И всякая злоба найдёт в вас сообщницу и рабыню только тогда, когда вы сами выберете её в спутницы, допуская в свои дела и привлекая её своим раздражением, предательством и ложью.
Идите. Вы выбрали себе путь добровольно, трижды оттолкнув руку помощи, что я вам протягивал. Вы связали себя с вашими сообщниками более крепкими канатами, чем это ожерелье, которому вы приписывали магическую силу. Магической силой было ваше злое сердце. Идите, защищенная от вечного порабощения. Но помочь себе вы можете только сами, привлекая подобное. Перестаньте бояться гадов, вертящихся вокруг вас. В близком будущем они задохнутся в кольце собственного зла. Но вся ваша жизнь станет адом, если вы не поймёте, что постоянная фальшь вашего поведения, ваша ненависть или полное равнодушие к людям делают вас рабой собственных страстей.
Дженни стояла, безмолвно глядя в лицо лорда Бенедикта.
– И всё же я ненавижу Алису, ненавижу даже мать, изменившую мне для вас, и... ненавижу вас. Не верю ни в какую вашу силу. Просто ваши штуки сильнее, чем фокусы Бонды. Но Бонда не самый главный член в своей акционерной компании, а простой исполнитель, как и ваши клерки вроде мистера Тендля. – со злобным сарказмом заключила свою тираду Дженни, поглядев на горестно слушавшего её Тендля. – Вы не сомневаетесь, конечно, – минуту помолчав, запальчиво продолжала Дженни, – что я никак не могу оказаться в роли прислужницы, исполняющей чужую волю. Вроде моей сестрицы и всех этих безвольных людей, окружающих вас в сию минуту. Я сама буду иметь штат собственных слуг.
Снова хохот Бонды прервал Дженни, но одного жеста лорда Бенедикта было достаточно, чтобы он замолчал и скорчился.
– Знайте же, Дженни, что во имя любви и прощения пастора оскорбленный и столь презрительно разглядываемый вами Тендль будет тем человеком, который когда-нибудь спасёт вас и приведёт к Алисе. В том, чьей слугой вам придется быть и какой ужас ждет вас там, куда вы попадёте, Дженни, очень скоро в этом вы убедитесь сами. Помните только, что закон пощады защитит вас тогда, когда вы начнёте творить любя, а не ненавидя, как делаете это сейчас.
Лорд Бенедикт повернулся к Бонде и его спутникам:
– Чтобы вы не смогли позабыть, как склонились перед силой добра, идите отсюда прочь, непрестанно кланяясь в пояс. И до тёмной ночи изображайте китайских болванчиков. Бойтесь новой встречи со мной или с кем-либо из тех, кто близок мне. Что же касается купленной вами банды, то ей проникнуть в дом не удалось, конечно.
И за попытку ворваться в мою личную комнату ваш, Бонда, пьяница Мартин уже дорого поплатился. А чтобы не нарушать ничем тишины, – говорить иначе, как шёпотом, и не смейте.
Внезапно Дженни и трое её спутников стали кланяться в пояс. Их усилия преодолеть сгибавшую их спины силу выражались в такой комической форме, что Генри, за ним Тендль, все клерки, наконец, сам старый адвокат и капитан – все покатились со смеху. Алиса и леди Цецилия в ужасе закрыли лицо руками. Дория успокаивала бившуюся в истерике пасторшу.
В одно из мгновений, когда ему удалось разогнуться и он решил, что внимание Ананды ослаблено, Бонда бросил верёвку, как лассо, в сторону пасторши. Но верёвка, не коснувшись её шеи, была поймана Анандой и отброшена назад: она охватила шею Бонды, его руки, талию. Бонда вскрикнул, упал, терзая на себе верёвку, так же как терзала здесь же недавно Дженни своё ожерелье.
– Иди, злодей, в этом украшении. И пусть оно давит тебя, как символ того зла, что натворил ты в жизни. Один только Браццано теперь сможет снять её с тебя. И то потому, что чистая душа дала ему слезу милосердия и поцелуй любви. Вот эта-то капля чистого милосердия и сможет тебе помочь. Но сумел ли ты выслужиться перед Браццано так, чтобы он захотел тебе помочь, – это уже твой вопрос.
– У лорда Бенедикта нам пощады не будет, – взмолилась рыдающая Дженни. Она протянула руки к сэру Уоми. – Пощадите нас вы. Не делайте меня и людей этих посмешищем в первый же день моей супружеской жизни. Я... я... ненавидеть вас не могу. Мне смотреть в ваши глаза страшись, точно в них я читаю весь ужас своей судьбы. Но... я преклоняюсь перед вами, я молю вас, помогите.
– Скажите, бедняжка, можете ли вы вспомнить хотя бы одно существо, которому вы помогли? – спросил сэр Уоми. Его голос, и всегда ласковый и нежный, походил теперь на звуки мелодичной арфы. – Знаете ли вы, что человек это арфа Бога, струны которой славят мировую Жизнь. Знаете ли вы, что слёзы и скорби людей это пыльца Господня, превращающая человека в чудесный цветок. Знаете ли вы, что каждая встреча это крылья, предназначенные для того, чтобы собирать пыльцу Господню в чашу своего сердца и изливать её как любовь, как отклик радости на скорбящую землю.
Пусть сегодня, в чаше моего сердца, смешается яд вашей злобы и слёз с моим состраданием. И пусть ужас той минуты, когда жалкое существо назовет вас дочерью, вступит в моё сердце и в нём найдёт утешение. Идите. Я взял на себя – во имя безмолвных просьб вашей матери, сестры и тётки – ваше наказание. Но я сам освободить вас от него не могу. Мой брат и Учитель Флорентиец, молю тебя, разреши мне принять участие в борьбе Ананды и пощади ещё один раз этих несчастных, – низко кланяясь лорду Бенедикту, сказал сэр Уоми.
– Да будет, как ты желаешь, мой друг и брат, – возвращая ему поклон, ответил Флорентиец. – Но если хоть один ещё раз кто-то из ваших приятелей, Дженни, осмелится коснуться Алисы или вашей матери, то и вы, и они иначе чем на четвереньках передвигаться не смогут до конца своих дней. Ступайте. Ты же, злодей, – обратился он к Бонде, – молчи сегодня весь день. И говорить будешь потом только шёпотом. Сними свою верёвку и брось её в камин.
Отерев пот, градом катившийся с их лиц, Дженни и её спутники поспешили покинуть контору.
Выполнив все необходимые формальности, поддерживая до крайности потрясённых Алису и леди Цецилию и почти лишившуюся чувств пасторшу, обитатели дома лорда Бенедикта возвратились к себе.
За эти несколько часов их отсутствия всегда тихий и спокойный дом превратился в лагерь, осаждаемый со всех сторон. Не прошло и получаса с момента отъезда лорда Бенедикта, как к главному крыльцу особняка подкатили три большие кареты с людьми в маскарадных костюмах. У кого-то из ряженых были в руках музыкальные инструменты, кто-то пел песни – словом, карнавальная сценка была разыграна так удачно, что полисмены не остановили шумную компанию, решив, что это знать развлекается столь оригинальным способом. Весёлая компания принялась стучать в двери не только дверным молотком, но и палками и кулаками, барабанить в окна холла, выказывая нетерпение. Одновременно у других дверей толпились нищие, якобы привлечённые весёлым праздником в надежде получить щедрую милостыню.
Князь Сенжер приказал слугам оставаться на своих местах. Амедея и Сандру он поставил в холле у самых дверей и дал им пульверизаторы, сказав, что если снаружи будут очень уж безобразничать, то следует брызнуть в замочную скважину. Смеясь, он объяснил, что для жизни и здоровья жидкость абсолютно безвредна, но запах её невыносим. Кроме того, картон и бумага расползутся и руки почернеют. Это перепугает хулиганов.
Артура князь Сенжер поставил у боковой двери, дав ему такой же пульверизатор, и велел завернуть болты на железной двери чёрного хода. Сам он стал рядом с Артуром, словно чего-то выжидая.
