Павел Алексеев - Красноярск-Шаолинь-Транзит

Что делают люди в наших парках? Гуляют, сидят у фонтана, пьют пиво, в лучшем случае посещают какие-нибудь аттракционы. Словно не знают, что с собой делать – ждут того, что бы их развлекло или отдохнуло; пребывание наедине с собой ввергает обычного среднестатистического европейца в беспокойство (надо что-то делать, что я сижу просто так?) или скуку (господи, ну что я тут сижу один как пень, даже заняться нечем). Древние и мудрые ханьцы давно решили для себя проблему скуки и придумали массу упражнений, позволяющих человеку укрепить тело, не уставая до изнеможения, успокоить сознание, не пользуясь никакими внешними предметами или зрелищами, снять напряжение и до глубокой старости оставаться активным членом жизни. Для молодых это – кунфу, для пожилых – цигун, хотя в реальности кунфу и цигун неразделимы, и часто их невозможно различить по внешней форме.

Сказать, что в любом китайском парке за каждым кустом сидит по мастеру боевых искусств или великому цигунисту-экстрасенсу – конечно, значит безответственно соврать. Как и в любом искусстве, серьезного успеха достигают лишь единицы из десятков тысяч. Однако, сказать, что за каждым кустом сидит по занимающемуся – это правда, иногда и по два. Обилие стилей и направлений неудивительно – Пекин огромный город, сюда переезжают жить из разных провинций, принося с собой диковинные традиции семейных стилей, которые за века смешиваются, образуя новые, не всегда удачные сочетания. При всей своей привязанности к традиции и в чем-то консервативности, китайцы, тем не менее, легко принимают новведения и чужой опыт, практично используя лучшее и без сожаления отбрасывая неподходящее. Возможно, разгадка парадокса в том, что так легко меняется лишь внешняя форма – но основа, выстроенная тысячелетиями, неизменна. Казалось бы, авторитет китайского ушу не должен был бы позволить иностранным или новомодным стилям проникнуть в культурное пространство Китая – тем не менее, сейчас очень популярны школы Брюса Ли, каратэ и даже европейского бокса. Неважно, как называться и что преподавать – важно, что для занимающихся в Китае слово Учитель всегда пишется с большой буквы, и все они свято верят, перефразируя Марка Твена, что «их Учитель легко побьет десятерых, а по воскресеньям – и сотню противников». И хотя для критичного европейского ума подобная вера кажется несколько наивной, тем не менее она имеет большой практический смысл: сознание ученика, доверяющего учителю и его методам, гораздо более восприимчиво к информации, чем сознание сомневающегося, а значит, быстрее обучаемо; хорош учитель или плох – он все же заведомо мудрее и опытнее своих учеников (иначе они поменялись бы ролями!), и нужен им как проводник на их собственном длинном пути. Пройдет время, и многим из них окажется уже не по дороге с учителем – и в этом нет ничего плохого – но пока учитель рядом, в него стоит верить – и скорее всего, чуть раньше, чем понимать.

Возможно, занятые именно такими размышлениями, продолжаем нашу увлекательную экскурсию по парку Жи-Тхан. Минуя небольшой пруд, в котором вокруг искуственных (но выглядящих очень естественно) каменных островков плавают утки, вдруг слышим звуки музыки, в которой безошибочно распознаем традиционную пекинскую оперу. Действительно, спутать какофонические завывания свирелей, аккорды циней и удары литавров с чем-либо другим невозможно. Ориентируясь по звуку, подбираемся поближе. Довольно большая беседка с сидениями для музыкантов внутри, человек тридцать зрителей и десяток исполнителей, причем все они периодически меняются местами. Конечно же, большинство из них – пенсионеры. По центру беседки стоит дедушка лет шестидесяти, одетый как и все его сверстники вокруг – легкая светлая рубашка с короткими рукавами, тонкие летние брюки и сандалии на носки системы «женские подследники» а-ля «простите, мисс, лайкры хватило только по щиколотку». С очередным ударом литавров дед затягивает сложную арию тонким пронзительным голосом, который с закрытыми глазами мы назвали бы женским. Любой нормальный советский человек, воспитанный на Льве Лещенко и песне «Гайдар шагает впереди», без сомнения, не выдержал бы и пяти минут этого ужасного скребущего по ушам мяуканья. Однако мы выдерживаем больше, и в награду за стойкость нам удается послушать еще один номер импровизированного концерта – женскую партию, исполняемую соответственно миниатюрной бабушкой (одетой, впрочем, так же, как и дедушка). Здесь мы понимаем, обладателем какого глубокого баса являлся предыдущий исполнитель!

Слегка оглушенные культурным нокдауном, бредем далее. Несмотря на наше явное варварское непонимание музыкального смысла услышанных композиций, интуитивно мы чувствуем, что музыканты – молодцы и играли с вдохновением, и что для столь необычного вокального исполнения требуется особая, очень сложная практика и, видимо, особый тип музыкального слуха, совсем неразвитый у нас. И ведь это не были профессионалы, просто отряд пенсионеров по интересам. Почему наши пенсионеры не распевают арию Евгения Онегина в парке имени Максима Горького?

На следующей аллее нам посчастливилось лицезреть еще одного представителя оригинальной техники у-шу, хотя мы так и не смогли определить, к какому стилю относится увиденное. Мужичонка лет сорока, тощий и, говоря по-нашему, несколько плюгавый, одетый в штаны и домашнюю майку с лямками, выписывал разнообразные кренделя ногами и руками, то ускоряясь, то сгибая спину и замедляясь, меняя ужимки и гримасы, то неожиданно останавливаясь и просто отдыхая стоя. С некоторой натяжкой можно было бы назвать его стиль «обезьяной», той самой, которую придумали в Пекинской академии у-шу (а вовсе не в потайных коридорах монастыря Шаолинь), но смущало отсутствие каких-бы то ни было стоек и странная манера тыкать двумя растопыренными пальцами во все стороны. Налюбовавшись вдоволь на великого мастера, мы временно закрепили за новооткрытым направлением боевых искусств название «стиль пьяного таракана», и направились к выходу из парка – время уже близилось к обеду, да и впечатлений нагрузили котомку – не унести.

Глава 15

«Помню, как-то раз я подстрелил утку по-пекински…»

Последний обед в Пекине решено объявить праздничным – во-первых, в честь отъезда, во-вторых, в честь присоединения Гонконга. Дух праздника и без нас, впрочем, постоянно витает на пекинских улицах, льется из динамиков, светит из экранов телевизоров, переливается разноцветными флажками и гирляндами. Все это напоминает Новый Год, только летом.

И вот, раз такое дело, мы всей группой направляемся на поиски ресторанчика, где можно закусить уткой по-пекински. Само собой, без этого блюда мы не смогли бы считать себя действительно побывавшими в Пекине. Слово «поиски» придется взять в кавычки – каждый второй ресторан в Пекине предлагает утку по-пекински, хотя это и не означает, что она везде одинаково вкусная. Но нам повезло – нашли маленький, но симпатичный ресторанчик, недорогой по пекинским ценам, но чистый по китайским меркам. Естественно, над баром подвешен телевизор, в котором известнейшие китайские поп-звезды распевают центральный мотив Присоединения, мягкий и шелестящий, как китайский шелк.

Рассаживаемся не без труда водиннадцатиром за круглый стол и делаем заказ: а подайте-ка нам пекинскую утку (пэй-цзин кхао-йа), то есть «утка печеная по-пекински». Молодые официантки с любопытством рассматривают толпу лаоваев, молодые лаоваи отвечают им тем же. Вот в таких вот размышлениях о смысле жизни проходят неторопливые пятнадцать минут, сдобренные ароматом зеленого чая. Приносят утку, наверняка еще вчера благополучно крякавшую в пригороде Пекина. Так как поедание пекинской утки требует известного навыка, А.М. дает нам краткие пояснения.

Во-первых, на стол подают утку отнюдь не целиком, с ножками и крылышками, как это принято рисовать на карикатурах – нет, только кусочки филе небольшого размера, чтобы удобно было брать их палочками (действительно, ведь в китайской сервировочной традиции отсутствуют вилки и ножи!), пропеченные до тонкой коричневой корочки. Во-вторых, ни одно серьезное китайское блюдо не обходится без специфического соуса, и утка по-пекински – особенно; подается миска с густым темно-коричневым соевым соусом (секрет его вкуса фактически и делает блюдо столь известным!). В-третьих, отдельно приносят блюдо с нарезанным палочками луком-пореем и еще одно – с тонкими лепешками-блинчиками размером с чайное блюдце. Процесс поедания таков: в одну руку берется блинчик, второй рукой палочками в него кладется две-три палочки лука и столько же пластиков филе, блинчик заворачивается в трубочку и макается в миску с соусом, после чего продукт готов к кусанию. Думаю, это один из самых простых способов употребления утки по-пекински, наверняка есть и более утонченные (в частности, в ресторанах подороже принято разрезать печеную утку на кусочки прямо перед клиентами…).