Элдерсон Дуг - Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли
И тут я впервые осознал свою наивность. С чего я взял, что после пятисот лет гонений индейцы вдруг встретят нас с распростертыми объятиями, как старых друзей? С чего бы?! Может, они только того и хотят, чтобы их больше не трогали, оставили в покое.
Сон давался нелегко. Как только я смыкал глаза, мне снились кошмары, пропитанные моим внутренним конфликтом.
Вскоре после рассвета мы отправились в центр, чтобы разобраться, что там случилось со сгоревшим грузовиком. Полицейский монотонным голосом — как сержант Фрайдэй из «Облавы» — сообщил, что преступника нашли. Он не был одним из нас. С моих плеч в тот момент гора свалилась. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Наша группа отправилась дальше в весьма светлом расположении духа, по пути мы вспоминали множество положительных эпизодов нашего путешествия. Но все же на землю резервации навахо мы вступили с некоторой долей беспокойства. Я снова вспомнил предупреждение полицейского: «Там их значительно больше, чем вас».
Время шло, и мы все больше и больше понимали те трудности, которые изо дня в день претерпевают жители этих земель, и начинали уважать их. Температура взлетела до 110 градусов по Фаренгейту (43° С). Сколько бы воды ты ни пил, ты все равно рискуешь получить тепловой удар. Существовал вполне реальный шанс оказаться поджаренными как картофель фри. Мы отправлялись в путь до рассвета, чтобы к полудню успеть укрыться от испепеляющего солнца в тени. Кто бы мог подумать — всего шесть недель назад мы пробирались через снежные сугробы в горах Сьерра!
Так же, как и в Неваде, мы решили пройти через всю территорию. Вскоре обнаружилось, что эта плоская на первый взгляд земля на самом деле изрезана крутыми каньонами и глубокими ущельями. В них было удобно скрываться от полуденного зноя, но преодолеть их было практически невозможно.
В одно жаркое утро мы шли вдоль придорожной водосточной канавы, издавая звуки примитивной музыки при помощи камней и палок. Эти ритмы помогали нам отвлечься от жары. Моисей со своим народом ходил по пустыне сорок лет. Что ж, мне было достаточно и одного месяца.
Рон, наш ботаник, показал нам, как выживать в пустыне, используя пустынные растения вроде кактуса и тапиоки. Было нетрудно представить, что его уроки всего лишь освежали знания, лежащие глубоко на дне души человеческой от сотворения мира. Он помог нам обрести бо$льшую уверенность в себе.
Однажды мы снялись с места рано-рано утром, еще до рассвета, и прошли двадцать три мили вдоль захватывающих воображение красных скал Мраморного Каньона. Недалеко от Ли Ферри мы разбили лагерь на берегу реки Колорадо — холодной, как лед. Эта река была единственной на протяжении четырехсот миль, и ландшафт, образовавшийся вдоль ее берегов, позволял проходить через утесы. Местные жители тысячелетиями пользовались этим переходом, а затем к ним присоединились и колонисты из Старого Света. Во времена, когда моста здесь еще не было, люди переходили реку вброд или переплывали, и нередко бурный поток уносил с собой не только провизию, но и человеческие жизни.
Вечером в свете бледной луны эти молчаливые утесы, укрытые тенью ночи, стали свидетелями одной из наших «душевных встреч» — мы регулярно проводили собрания, на которых все желающие выражали свои чувства и эмоции. Кто-то плакал. Пустыня обнажала многие страхи и переживания, которые мы таили в себе в обычной жизни.
Владельцы двух из трех транспортных средств планировали покинуть группу через несколько дней. Разумеется, на своих авто. Нас все еще было больше тридцати. Оставшийся микроавтобус был недостаточно велик, чтобы уместить в себе все наше имущество — в лучшем случае можно было посадить в него пару совершенно уставших путников. Да и владелец его неохотно соглашался мотаться на нем туда-сюда, так как машина уже выглядела довольно потасканной. Чтобы пройти весь маршрут до наступления зимы, нам нужно было каждый день проходить по восемнадцать миль. Но далеко не все в нашей группе были способны преодолевать такое расстояние с нагруженными рюкзаками по невыносимой жаре. Мы пытались организовать комфортную среду, но Мать-Земля противилась. Жирную точку в этом собрании поставила пара ползущих скорпионов. Тут даже умиротворяющее журчание колорадских вод не смогло снять напряжения.
— Интересно, что все эти проблемы начинаются именно сейчас, — сказал Хел, человек, обладающий особой проницательностью. — Теперь я еще больше ценю силу индейцев, которым удалось выжить здесь, не имея и десятой части того, что есть у нас.
Вечером следующего дня, преодолев двадцать с лишним жарких миль, мы снова собрались, чтобы обсудить ситуацию с сопровождающим транспортом. Общее беспокойство усугублялось личностными трениями. Я ввязался в совершенно идиотский спор, движимый преимущественно страхом, что группа наша может развалиться. Нарисовалась грустная картинка: тридцать пять человек сражаются друг с другом около гравийного карьера посреди пустыни. Всполохи огня подсвечивают напряжение на лицах. Здесь, на широкой голой земле, было некуда спрятаться от драконов, вырывавшихся из нашей груди. Все мы чувствовали себя не в своей тарелке. Как же мы докатились до этого? Что мы вообще здесь делали? Неужели до конца дойдут всего несколько сильнейших духом человек, а остальные отправятся по домам? Все это было похоже на живую иллюстрацию к дарвиновскому «естественному отбору».
Ночью, однако, энергия трансформировалась. Люди плакали и обнимались. Один из нас нуждался в помощи. Он сел в центр образованного нами круга, и мы наложили на него руки, пока кто-то напевал его имя. На несколько мгновений мы стали одним разумом. Тьма рассеялась. Я был уверен, что каждый почувствовал это. Так за один вечер мы сумели испытать и пережить две крайности нашего коллективного бытия.
В результате мы смогли договориться об одном важном решении: скинуться и купить подержанный грузовик для перевозки вещей. Надежда снова вернулась в наши ряды. Мы оставались вместе и готовились сообща встретить испытания грядущего месяца.
В течение последующих дней мы повстречали немало открытых и дружелюбных индейцев навахо, что невероятно успокоило нас. Казалось, что люди знали о нашем приезде заранее, передавая новость друг другу по «мокасиновому телеграфу» (в России этот способ передачи информации называется «сарафанным радио»). Каждый вечер люди приглашали нас разбить лагерь на своей земле, при этом некоторые по-английски могли сказать только «добро пожаловать». Хозяин небольшой продовольственной лавки готов был опустошить свои полки, чтобы накормить нас. Мы из вежливости приняли из его рук только часть того, что он предлагал. И мы в ответ стали раздавать некоторые вещи индейцам — так мы выражали доброту своих намерений... и избавлялись от лишнего. Наши дары они принимали с радостью.
Неподалеку от резервации хопи нас пригласили на церемонию Танца духа предков, она проводилась в Монкопи — древнем поселении индейцев хопи. В этом танце индейцы хопи обращаются к высшим силам и просят о хорошей погоде, чтобы удался урожай зерна — кукуруза у них является основным злаком для производства хлеба. Мы присоединились к толпе индейцев, окруживших прямоугольное пространство. Некоторые из них сидели на плоских крышах глинобитных хижин. Люди возбужденно переговаривались и смеялись. Мы все еще находились внутри формальных границ США, но эти земли фактически принадлежали другому миру, который с чьей-то подачи однажды назвали «Западным Тибетом».
Все смолкли, пропуская на открытую площадку шеренгу коренастых мужчин в одинаковых масках, идущих как солдаты. Низкоголосое пение исходило, как мне казалось, прямо из их чрева. Магия этих минут без остатка поглотила меня.
Танцоры изображали громовержцев. Вообще-то, в эти моменты все верили, что они и есть боги грома и молнии, сошедшие к людям, чтобы дать им дожди и благословение. Танец служил духовным каналом, соединяющим людей и высшие силы.
Затем появились шуты, и танцоры медленно отошли в сторону. Тела, набедренные повязки, кожа, волосы и даже брови шутов — все было покрыто сухим слоем засохшей белой глины. Их безумные корчи и шутки почему-то напомнили мне о западном мейнстриме[9]. Они изображали похабных наркоманов, сексуальных извращенцев, одержимых вещами материалистов и продажных политиков. Ни один, даже самый развязный цирк, не решился бы взять их на работу, но индейцам хопи это представление было по нраву, и они одобрительно кричали, требуя продолжения.
Ко мне наклонился один из старейшин и вежливо предложил объяснить происходящее. Наверно, он заметил, что я шокирован зрелищем.
— Клоуны изображают поведение, которого индейцы хопи должны всячески избегать, — начал он. — Их шутки и кривляние меняется время от времени — в зависимости от того, какие тенденции внешнего мира влияют на жизнь племени. А танец все это время остается практически неизменным, он поддерживает наше достоинство. Танец, конечно, тоже эволюционирует, но очень медленно, как и сама природа.
