Григорий Курлов - Путь к Дураку. Книга первая. Философия Смеха.
— Вот те раз, — изумлённо сказал Петя внутри себя, — и где же это я?
— На острове Буяне, — внутри него же сказал кто-то странно урчащим голосом.
— Это зачем ещё? — уже вслух удивился бывший старик.
— Остров этот, так же как и встреча со мной, входят в комплекс мероприятий, с тобой проводимых, — сухо произнёс голос, теперь тоже вслух.
Петя вконец опешил, он стоял, растопырив от изумления руки, и, крутясь из стороны в сторону, силился увидеть говорившего.
— Какой такой комплекс… — почти с отчаянием выдавил он из себя и вдруг вспомнил. — Постой, постой…что-то Золотая Рыбка мне о том говорила… медные трубы там…
— Медных труб тебе не миновать, не переживай, но к ним ты ещё не готов, не торопись, — в листве дерева кто-то тяжело заворочался, и неожиданно прямо к ногам Пети, мягко пружинив лапами, спрыгнул здоровенный рыжий котяра. — Всё в своё время.
Таких больших котов Петя отродясь не видел, но ещё больше поразило его то, что кот улыбался. Улыбающихся котов он видал и того реже. «Должно быть, внутренний смех практикует», подумал Петя, решив ничему уже не удивляться.
— Да ни к чему мне в смехе упражняться, — сказал, улыбаясь, кот в ответ на его мысли, — я и есть смех.
— Ты — кот, — возразил Петя, с тревогой ощущая, как вновьпытаются в нём пробудить чтото давно забытое и гдето глубоко спящее.
— Я такой же кот, как ты — человек, — сказал рыжий кот, на этот раз и вовсе не открывая рта. Он молча улыбался, а в голове Пети раздавался спокойный урчащий голос. — А ты — такой же смех, как и я. Не спеши, всякому понятию — своё время. Ты уже вспомнил себя Хозяином, ощутил себя пустотой…Тебе ещё предстоит почувствовать улыбку этой пустоты, услышать её смех… Стать им…
Шумно накатывались волны на берег, разбиваясь о мокрые камни. Волновалось кроной, жалобно поскрипывая, большое дерево. Только сейчас Петя и рассмотрел, что это дуб. Тёмной массой просвечивало сквозь ветви его что-то большое и прямоугольное…
— Зачем я здесь? — спросил наконец бывший старик, поняв, что ему сейчас во всём никак не разобраться.
— А за мной, — ответил рыжий кот, кокетливо выгибая спину и распушив усы. — Отныне я спутник твой. — Спутник и советчик.
— А хозяйство своё на кого оставишь? — кивнул Петя на дубе цепью. — Слыхал я про этот Буяностров, а как же…
— А на себя же и оставлю, — хихикнул кот. Он как-то волчком обернулся вокруг себя и неожиданно стал исчезать. Растаяли лапы, хвост, вот и морда расплылась… и через секунду в воздухе висела лишь одна улыбка.
А на освободившееся место с дуба вновь мягко спрыгнул рыжий кот.
— Улыбку с собой заберёшь, — сказал он, двигая губами в унисон с улыбкой, плавающей в воздухе, — а я остаюсь. — Ты прав дела мои здесь ещё не закончены.
— Лихо это ты, — сказал Петя, опасливо дотрагиваясь пальцем до того места в воздухе, где у исчезнувшего кота должны быть усы. Чихнули оба и кот, и улыбка.
— У кузенасвоего Чеширского научился, — объяснили они, облизываясь, — а ты не балуй.
— Значит, так, Петя, — сказали кот с улыбкой. — Испытания тебя впереди ждут, и немалые причём, всё, чему научился, понадобится, да сверх того ещё. Одолеешь всё — ещё более над собой поднимешься, а нет ежели… ну, о том пожалуй что и не будем…
— В трудные минуты рядом буду незримо, — продолжали они, — делать за тебя ничего не стану, но о том, что Хозяин ты, — напомню. А может, и совет дам какой. А может, и не дам. Потому как— твоя жизнь, и окромя тебя её прожить некому.
— Эх, — сокрушаться начал было Петя, — а я-то думал, налаживается всё у же. Поживём теперь со старухой… Так нет, снова чегой-то начинается… Ну что за жизнь?
— Никогда не жалуйся на жизнь, могло и этого не быть, — сказали кот с улыбкой, — и не сокрушайся, что кукле твоей жизнью насладиться не дают. Пока она кукла — не может она быть счастлива, пусть хоть какими стенами от жизни загородится. Счастье ей не вокруг себя искать надо, а в себе же самой, в Хозяине. Радуйся препятствиям они ступеньки для тебя.
— А теперь тебе обратно надо, — сказал уже только кот, так как улыбка медленно таяла в воздухе, почти исчезнув, — события уже двинулись дальше.
— Как же мне обратно-то? — удивился Петя, глядя на исчезающую улыбку. — Да и потом, как величать тебя?
— Аа, велика ли проблема, — хмыкнул кот, приближая морду и щекоча Петин нос усами, — чихнул три раза — и всего делов-то…
— А звать меня Мявом, — услышал Петя сквозь чихи затихающий голос кота.
— … Чхам… — чихнул Петя в третий раз и отворил глаза. Стоял он в своей избушке, будто и не ходил никуда. Старуха подевалась куда-то, но зато битком, было незнакомого народа. Толпилось у дверей несколько стражников в малиновых пообтрепавшихся кафтанах и с алебардами в руках. А прямо перед Петей стоял здоровенный мордатый детина, свисая длинными усами и сверкая глазами. «Воевода», — со страхом признал Петя.
— … Только не поймите меня правильно, — говорил кому-то воевода, — но человек, оказывается, всё может. Вот это меня как раз и настораживает … — тут он замолчал и, открыв рот, уставился на Петю,
— Вот он, голубчик! — рявкнул затем, быстро оправившись от изумления. — Там царь его дожидается, всю дружину переполошил, а он шляется непонятно где!..
— Царь? — вконец опешил Петя. — Царь, за мной?!. — Он вновь ощутил себя прежним всеми терзаемым стариком Петей, и ему захотелось спрятаться от всех далеко-далеко, глубоко-глубоко…
Он и согнулся уж весь, готовясь упасть в ноги, как вдруг услышал внутри спокойный урчащий голос: «Отвяжись, отвяжись немедленно от воеводы, от куклы своей. Вспомни, что ты, — Хозяин. Твори, начинай немедля творить». «Что? — удивился Петя внутри себя. — Что я могу сейчас творить?» «А что хочешь, — спокойно урчал Мяв внутри Пети, — твори слова, твори образы, главное твори…»
— За тобой, за тобой, — продолжал громыхать воевода, — ишь ты, птица важная, самого меня в путь подняли. Чего натворил, а ну ответствуй?!.
Петя поднял испуганные глаза, но отчего-то вдруг увидал воеводу не вживую, а как куклу детскую, которой в балагане представление разыгрывают: нос у него круглый и красный, как свекла; рот, распахнутый словно в крике, недвижим, а все звуки словно из живота вылетают; глаза краской нарисованы; а на голове, вместо шлема, ночной горшок прилажен.
Навис этот воевода кукольный над ним да что-то ему неподвижным ртом выговаривает грозно. А себя Петя пугалом недавним огородным увидел — стоит он, руки растопыркой, на ветру полощется вольно, рожи корчит весёлые.
Хоть и стращает его воевода речами грозными, но не испуг привычный ощущает в себе Петя от картины той кукольной, а даже напротив — смех весёлый и свободный. Отчего-то не напрягали его больше страсти те внутренние, ведь понарошку всё и не взаправду.
Едваедва Петя смех в себе сдержал, а затем легко как-то и неожиданно для себя сказал:
— Закона такого нет — в хибару всем вваливаться. Вот царю как пожалуюсь… он глянул воеводе прямо в глаза и, замирая от собственной смелости, добавил вдруг: — Человек, он хоть и сам кузнец своим проблемам, да только не каждый может себе позволить неприятности иметь…
— …Неприятности, говоришь, иметь? — после паузы, озадаченно и с каким-то даже уважением, переспросил воевода. — Царю он… ишь, шустрый какой…Не такой всё же я дурак, как ты выглядишь… Вот пущай сам царь с тобою и разбирается. Мы ведь и во дворе подождать можем… чего у ж там…
— А отсутствие закона, — бормотал воевода, выпроваживая стражников, ещё не избавляет от его исполнения… Закон, понимаешь… я, может, для того на страже его и поставлен, штоб дураки разные им не пользовались. А ты собирайся, собирайся путь-то не близок.
…Кинув в суму краюху хлеба (а больше собирать и нечего было), Петя вышел на крыльцо.
Воевода сидел на солнышке в окружении стоявших стражников. Увидав Петю, он вновь насупился. Того, что произошло, он не понимал, и это его беспокоило.
— Каждый человек по-своему прав, говорил он, глядя на приближающегося бывшего старика, — а по-моему нет. Так чего тебя царь кличет-то? Что за дела у вас общие? Так ты мне и не ответил на то?
