Дмитрий Морозов - Дваждырожденные
— Да будет так, — сказал Ашваттхаман и, медленно подняв лук, возложил на тетиву сияющую стрелу, подобную жезлу бога Ямы. Гхатоткача тоже натянул лук, отведя правую руку до остроконечного уха. С жужжанием ушла в ночь черная стрела. Туча двинулась на луну. Потом чараны пели о майе, созданной ракшасом Гхатоткачей, чтобы помутить разум сына Дроны. Даже я, способный прозревать истинную сущность явлений благодаря зрячему сердцу, не мог пробиться сквозь сеть образов, сотканную Гхатоткачей. Владыка первобытного волшебства, он сражался с сыном брахмана-воителя, гася потоки его огненных стрел, как дождь гасит лесной пожар.
Его воины — жители бескрайних лесов, привыкшие к ночной охоте, видели в темноте, как дикие звери, как звери, они были бесстрашны и не ведали о кшатрийских законах, диктующих правила честной битвы. Широкогрудые, лишенные доспехов, но с мощными руками, вставали на пути колесниц, словно порождение мрака. Вступая в битву с кшатриями, они не тратили время на оглашение своих имен, не искали достойных соперников. Избегая поединков с закованными в панцири колесничими бойцами, они бросали короткие дротики и камни из пращей в возниц, облаченных в кожаные доспехи. Колесницы, потеряв управление, натыкались друг на друга, переворачивались со страшным грохотом.
Надежда вновь озарила наши сердца. Сбившись в плотные ряды и прикрывшись щитами, мы бросились на противостоящих нам щитоносцев Ашваттхамана. Всей своей волей, на пределе сил и надежд, мы вдавливались в ряды врагов, отступающих во тьму, все дальше и дальше оттесняя их с холма, каждое мгновение ожидая, что вот-вот порвется незримая нить, все еще соединяющая их в едином упругом порыве сопротивления.
И несравненный стрелок из лука, бесстрашный повелитель брахмы не выдержал этого напора. Погасло сияние луны. Черная туча, изливая потоки стрел, обратила Ашваттхамана в бегство. Вокруг меня кипела схватка, и, вынужденный драться за собственную жизнь, я потерял из виду и поле битвы, и колесницу Гхатоткачи. Лишь по тому, что победный рык лесных воинов раздавался все дальше впереди, я мог судить, что Гхатоткача был близок к выполнению своего грозного обета.
То ночное сражение чараны уподобили грозе. Звон тетив и грохот колес заменяли ей громы, луки воинов — вспышки молний, потоки же стрел обратились в ливни. «Стоя неколебимо, как утес, обладая мощью, равной огромной горе, тот сокрушитель полчищ врагов, сын Бхимасены, покрыл весь небосвод стрелами». Говорят, что Кауравы, видя бедственное положение своего войска, начали умолять Карну остановить Гхатоткачу. Несравненный лучник имел только одну возможность сделать это. В драгоценном ларце в сандаловой пыли хранился превосходнейший дротик, который Индра дал сыну суты в обмен на естественный панцирь и серьги.
— Сыновья Дхритараштры находятся на краю гибели. Убей этого ракшаса своим неотразимым дротиком. Если мы переживем эту ночь, то сами уничтожим Пандавов!
Так кричали Карне великие ратхины, теряющие мужество перед напором Гхатоткачи и лесных племен. И Карна решился.
Слушая рассказы чаранов об этом событии, я потом не раз пытался вспомнить, что же произошло. Ведь на самом деле никто не видел дротика. Я вообще не могу представить себе форму оружия, пущенного в ход Карной.
Яркая вспышка белого пламени вспорола тьму на расстоянии нескольких полетов стрелы от моего отряда. Грянул гром, и облако сизого тумана набухло и опало на стяг с изображением стервятника, на черную колесницу, на застывших в ужасе «бродящих в ночи». Над полем раздался страшный крик Гхатоткачи.
«Воспаленный гневом, как разъяренный лев, Карна взял превосходнейший дротик, невыносимый и несущий победу. И тот дротик, точно шевелящий жалом и сверкающий, напоминающий Ночь Разрушителя и подобный ярко светящемуся метеору, Карна послал в ракшаса. Пронзив насквозь грудь его, тот сверкающий дротик взвился ввысь, блистая в ночи, и вошел в сферы созвездий. И вот, приняв огромную форму, Гхатоткача упал с небосвода на землю».
Так чараны описали действие неведомого оружия небожителей. На его острие все страдание мира пронзило наши сердца. Земля содрогнулась от тысячегласого вопля ужаса и горя. Все, кому ведомы были потоки брахмы, с пронзительной болью осознали, что Гхатоткачи нет в нашем узоре. Он был сожжен, обращен в прах. Куда унес огненный смерч нерушимое зерно его духа, расставшееся наконец с ужасающей телесной формой?..
Скорбь мутной черной волной затопила сердце. Сами собой опустились руки. В это мгновение боевые раковины протрубили конец боя. Застыла река пламенеющих факелов. Враги медленно отступили в ночь. Мы не преследовали их.
Едва живые от усталости вернулись мы в наш лагерь. Отобрав несколько часовых из воинов, не особенно усердствовавших в битве, я поставил их нести дозор, по правде, надеясь только на то, что у наших врагов не хватит сил развязать новое сражение. Мы улеглись спать, завернувшись в собственные плащи, прямо на землю, среди пепла выгоревших костров, запекшейся крови и пыли. Не было сил скорбеть о потерях или тревожиться о завтрашнем дне. И сон мой больше походил на обморок, глубокий и черный, как душа ракшаса.
* * *С первыми лучами рассвета я поднялся с земли и совершил омовение, пытаясь вернуть себе подобающее дваждырожденному спокойствие духа. Все бескрайнее поле было залито радостным прозрачным светом. Тела погибших в ночной битве на расстоянии казались причудливыми холмиками. На разбросанном оружии и помятых доспехах играли рассветные блики, время от времени затмеваемые лишь бесшумными, скользящими тенями стервятников. И тень лежала у меня на сердце.
Мрачными были лица командиров, собравшихся в это утро у шатра Юдхиштхиры. Только царь ядавов Кришна казался охваченным великой радостью. Озирая поле, он издал львиноподобный клич, повергший всех пятерых братьев Пандавов в еще большее уныние.
— Твоя чрезмерная радость сегодня совсем не к месту, — сказал Юдхиштхира, — могучий сын Хидимбы и Бхимасены был нам всем дорог. В то время как мы жили в лесах, благородный сын Хидимбы, будучи ребенком, помогал нам. Во время путешествий через горы он нес Кришну Драупади на своей спине. Он всегда был предан нам, соединяя мощь брахмы и таинственную силу первобытного леса. Поэтому сердце мое окутано печалью.
— Велика радость, испытываемая мною, — ответил Кришна, оглядывая всех собравшихся ясным взором, — вчера была спасена жизнь Арджуны. Вы же знаете, для кого Карна берег свое неотвратимое оружие. Кто бы отважился противостоять сыну суты, владеющему дротиком? Теперь он метнул его и больше не обретет никогда. Все эти дни я уводил колесницу Арджуны от Карны, боясь их встречи в сражении. Теперь Карна кажется мне лишь ядовитой змеей, оцепеневшей от заклинаний, или огнем с успокоенным пламенем. Не предавайтесь унынию. Несите тяжкое бремя потери, но не сомневайтесь в нашей победе.
Курукшетра. День пятнадцатый
На всем огромном пространстве поля пылала битва. Под натиском колесниц Дроны дрогнули отряды чедиев и кекаев. Конники матсьев остановили натиск ненавистных им тригартов, но ливень стрел колесничего войска Дроны заставил отступить и их, унося на щитах тело неукротимого царя Вираты. Юдхиштхира бросил в бой вторую линию, где находились и мои воины. Колесницы Дхриштадьюмны разбили вал кшатриев куру. Все пятеро Пандавов, включая Юдхиштхиру, облаченные в доспехи, вступили в сражение, воодушевляя воинов.
Началась резня, лишенная смысла для каждого участвующего в ней воина, ибо отражая и нанося удары, уже нельзя понять, что происходит вокруг, куда зовет командир и кто вообще побеждает в этом сражении. Забыв о смысле битвы, ты сражаешься за собственную жизнь. Причудливые нити кармы сводят здесь лицом к лицу бывших родных и друзей, разрывая узы долга и любви, возжигая месть и ненависть, делая всех участников битвы похожими на простых убийц.
Напряжение становилось неимоверным. Мы купались в собственном поту, а члены сводило ознобом ужаса. На мгновение перед нами выросла колесница Бхимасены.
— Мы побеждаем, — закричал он, захлебываясь преувеличенным восторгом убийства, — эта земля, орошенная кровью, прекрасна, как всем желанная женщина в алых одеждах, венках и золоте.
Так кричал Бхимасена, и я с ужасом увидел мельчайшие капли крови, выступившие из пор его кожи, как у аскета в минуты высшего духовного напряжения. Он казался черным пламенем, бегущим по рядам врагов, уже не управляемым ни волей, ни разумом. Огонь оставлял за собой черную дорогу. За ним ломились наши кшатрии, сходящие с ума от пролитой крови и близости победы. Этим сердцам, стремительно отбивающим ритм жизни, было не суждено прозреть. Но в это мгновение они были подхвачены единым воодушевлением, устремленным к одной цели, — убивать.
