Владимир Лермонтов - Праздник навсегда!
— Теперь будет значительно легче, — сказал я, когда мы поднялись, чтобы продолжить наш путь. — Теперь вниз, вниз и вниз. Ноги сами нас приведут к дальней пустыньке.
Как только мы прошли сотню-другую метров, в лесу наступила абсолютная тишина, и мне кажется, что она будто подступила к нам откуда-то и была необычайно плотной и густой. Снег прекратился, и небо стало кристально чистым. Показалась луна, ярко сияющая в ночи и поливающая землю своим странным серебристым светом, от которого на душе становилось как-то не по себе. Звезды мерцали по всему небосводу не менее загадочно и волнующе. Я выключил фонарь, ибо на небе был «фонарь» получше и посветлее.
— Небо очистилось. У меня какое-то необычное состояние, — поведал я старику свои чувства.
— Христос родится сегодня, — празднично сказал Арсений. — Этот праздник, мил человек, праздник всех праздников! В нем как бы сокрыто все, что будет происходить потом в земной жизни нашего Спасителя. И проповедь, и чудеса, и крестный путь, и Воскресение, и Вознесение. Вот как, мил человек. А сегодня должно произойти чудо появления на свет Богомладенца. Рождество в себе содержит все, что будет потом. Вот оно как! — заключил Арсений.
— Ночь перед Рождеством, — вторил я ему, а сам думал о том, что в эту ночь по народному поверью вся нечистая сила беснуется и нападает на человека, чтобы смутить его, омрачить праздник. И еще потому, что с появлением Христа ей, этой темной силе, приходит конец, вот она и, чувствуя свою кончину, беспокоится, стараясь удержать свою власть на земле.
Только я подумал об этом, как вдруг где-то рядом ухнула птица и пронеслась в пяти шагах перед нами. Я настолько опешил, что успел лишь разглядеть темную тень крыльев, скользнувших по небу. Ассоль разразилась лаем и кинулась вдогонку. Сердце бешено стучало, но я успокаивал себя и убеждал, что все будет хорошо, никакая нам нечисть не страшна, ибо мы с Богом идем. «Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться?» — звучали в моем сознании слова из Псалтири, которые я шептал,
Теперь моя тревога по поводу того, чтобы нам не сбиться с пути, усилилась. Не раз уже такое бывало, пойдешь на дальнюю пустынь, да и не дойдешь. Хотя кажется, знаешь здесь каждую тропинку, каждое деревце — ан нет, путает враг, мешает, уводит в сторону, и тогда плутаешь вокруг трех сосен — а нужной дороги нет вовсе.
О своих опасениях я ничего не говорил Арсению, а лишь внимательно следил за окружающим лесом, за своими приметами, которые подтверждали то, что мы идем правильно. Отвлечься нельзя ни на мгновение — только задумаешься, расслабишься — глянь, а ты уже Бог весть где, вокруг все незнакомо. Один выход — поворачивай назад, пока не найдешь то место, которое тебе знакомо. Хорошо, что следы наши отпечатываются на снегу, ибо по ним можно вернуться. Это было единственное преимущество нашего ночного путешествия.
Прежде всего я ждал встречи с большим раскидистым дубом, который стоял рядом с тропинкой и являлся вехой нашего направления. По моим подсчетам мы должны были уже с ним встретиться, но его не было.
Пройдемся еще немного, решил я, может быть, мы медленно идем и потому его еще нет на нашем пути? Прошло еще десять минут, пятнадцать, двадцать — я остановился уже с четким убеждением, что мы идем куда-то не туда.
— Кажется, мы свернули с нашей тропинки, — наконец обнажил я наше положение.
Нужно назад возвращаться.
Мы остановились, и стало совсем тихо, поскольку наши шаги как-то все-таки наполняли лес присутствием жизни. Возвращаться назад — легко сказать, таскать старца по лесу, который, несмотря на улучшение своего состояния, не так крепок, чтобы блуждать среди деревьев, по горам и снегу.
— Вот что, — принял я решение. — Вы стойте здесь, а я вернусь, посмотрю, где мы ошиблись, а потом приду за вами. Мне кажется, что мы ушли влево и пропустили один поворот. Чтобы вам не ходить лишнего, я найду дорогу и вернусь. Тогда мы выйдем на нее не возвращаясь, а напрямую через лес.
Старик остался позади, а я скоро двигался по нашим следам назад. Ассоль семенила рядом и терлась о ногу, пытаясь выйти на середину тропки. Я все время оглядывался, чтобы видеть Арсения, но скоро он скрылся за деревьями.
Я постоянно останавливался, чтобы осмотреться вокруг и узнать знакомые очертания местности, и, не найдя ничего, двигался вперед. Стало жарко от быстрой ходьбы, ведь шел я на гору.
И вдруг следы разошлись! Будто кто-то шел за нами и, примкнув к нам, шел по нашим следам. Я тупо смотрел на это раздвоение, и волосы шевелились у меня на голове, а по спине ползли мурашки. Преодолевая оцепенение, я понял, что наших следов уже не найти, мы могли пойти по чужим следам. По чьим? Кто-то должен быть здесь рядом! — осенило меня. «Да возстанет Бог, и расточатся враги Его, и да бегут от лица Его ненавидящие Его», — шептали мои губы, когда я бегом возвращался назад. Мне казалось, что кто-то гонится за мной и вот-вот настигнет.
Наконец я увидел Арсения, мирно стоящего под светом луны среди деревьев, и на сердце отлегло. Что ему сказать? Не хотелось мне показывать свой страх и растерянность, все-таки как-никак я был в некотором смысле хозяином этих мест — а вот заплутал.
— Пойдем вперед, будем спускаться в ущелье, а там мы непременно должны выйти на поляны между гор, по которым и доберемся до пустыньки.
Старик покорно молчал. Мы свернули с дороги и пошли по лесу резко вниз. Я думал, что если мы сделали крюк, то по крайней мере мы теперь должны выйти на поляны. А идти по дорогам, которые неизвестны, — значит вообще никуда не придти. Мой друг Володя, с которым мы строили каменную часовенку, возвращаясь с дальней пустыньки вечером, однажды так заблудился, что вышел только в соседнем поселке, отстоявшим от нашего на добрых два десятка километров. Всю ночь шел. А ведь он знал дорогу как свои пять пальцев, ибо не один год по ней хаживал.
Известно, что чего опасаешься — на то и нарываешься. Сейчас же я остерегался уже не того, чтобы мы не вышли на нужные нам поляны, а чтобы мы ненароком не попали в ущелье злых духов, как называют это место старожилы, обходя его далеко стороной. Я был там всего один раз, случайно забрел, когда собирал грибы. С одной стороны этого ущелья проходила ровная красная скала, а с другой, в низине, рос папоротник. Тогда ужас могильного холода охватил меня, и я спасался бегством.
Я напряженно молчал. Кроме того, приходилось все время преодолевать поваленные деревья, которые предательски прятались под снегом, и не определишь, то ли под сугробом холмик, то ли поваленное дерево, а порой и яма. Не раз падал я, споткнувшись о препятствие, Арсений также сзади наваливался на меня. Одна Ассоль чувствовала себя хорошо и смотрела, как мы неуклюже пробирались там, где она легко скакала, как барс.
Внезапно небо затянулось тучами, пошел снег и завьюжило. Будто кто-то нажал на кнопку, и сразу вокруг нас все изменилось. Я и не мог предположить, что вьюга может разыграться в лесу, где деревья по сути должны бы не давать ходу ветру.
— Этого еще не хватало! — посетовал я. — Теперь не видно ни зги.
Снег залеплял глаза, фонарь светил на три шага вперед и мало чем мне помогал. Я шел почти вслепую и каждый шаг старался делать в сторону понижения земли. Арсений держался за мой рюкзак и своим посохом пытался поддерживать равновесие, что плохо ему удавалось, ибо палка уходила глубоко в снег и не находила опоры.
Вдруг я почти наткнулся на что-то твердое, ставшее предо мной стеной. Когда я зажег фонарь, чтобы разглядеть препятствие, возникшее на нашем пути, то вздрогнул — мы уперлись в красную скалу! Ущелье злых духов!
Холод прошелся по моему телу от головы до пят. Ассоль внезапно ощетинилась и зарычала, глядя куда-то в темноту. Потом она прижалась ко мне и испуганно залаяла. Я дрожал и едва сдерживал волнение в голосе, ибо дыхание мое перехватило.
— Идем по скале, — крикнул я Арсению. — Она должна быть справа от нас, будем держаться за нее рукой.
Мы пошли. Я первый, Ассоль за мной, плотно прижимаясь к моей ноге, чем мешала мне двигаться, Арсений сзади, стукая своим посохом по скале. Мне казалось, что это ущелье не кончится никогда. Ветер еще более усилился, и с разных сторон стали доноситься глухие стоны, издаваемые то ли птицей, то ли каким-то диким зверем. Страх сковывал мои члены, но я заставлял себя делать шаги вперед. Мысли прыгали, как зайцы, в разные стороны, но, главное, я хотел, чтобы все это быстрее кончилось. Мне показалось, что слева и впереди стали вспыхивать красные огни, Ассоль озверела и лаяла, прячась за меня. Я старался смотреть себе под ноги и не глядеть по сторонам. Минуты превращались в часы. Я так спешил, что Арсений стал значительно отставать от меня, и мне приходилось останавливаться и ждать его, что было еще более мучительно, чем двигаться. Пока ждал старика, я закрывал глаза и говорил вслух: «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится» — остальные слова этого девяностого псалма я забыл напрочь, хотя знал его наизусть.
