Дмитрий Морозов - Дваждырожденные
Я понял это сразу, стоило только взглянуть в лицо царевичу, а поняв, смог предсказать его скорую судьбу так же просто, как путь брошенной в небо стрелы.
Видя, как старшие Пандавы кружатся в водоворотах врагов, Абхиманью не желал ждать, сберегая себя для будущих подвигов, как скряга бережет золотую утварь, доставшуюся от предков. Для него не было будущего, ибо не было братства дваждырожденных. Все должно было кончиться здесь и сейчас.
— Видишь, Муни, до какого позора я дожил! Я не в силах обуздывать себя, следя, как другие купаются в золотом сиянии славы…
Он говорил со мной, но сам был там, на поле, нетерпеливо ждущий зова судьбы, уже порвавший привязанности сыновней любви, благоговения перед патриархами, преданности общине.
В шлейфе черной пыли пристала к холму измятая колесница. Взбежал к Юдхиштхире посланец Дхриштадьюмны. Поднялся ему навстречу сын Дхармы, вышел за границу трех огней.
— Скажи, гонец, почему медленно и неудержимо приближается к нам войско Кауравов? За щетиной копий вижу я белые зонты и стяги Дроны и Дурьодханы, Карны и Шальи. Почему не остановят их наши могучие ратхины?
— Строй Дроны невозможно пробить, — прокричал посланец, — саншаптаки почти поглотили Арджуну. Четвертая часть войска ядавов пала, атакуя ряды куру. Колчаны почти опустели…
— Тогда отводите войска! — сказал Юдхиштхира.
— Отступая, мы разорвем собственный строй. Слабые духом побегут. А тогда разомкнётся стена щитов, и свежие конники кауравов довершат разгром, — ответил гонец.
И тогда вскочил на ноги, гремя доспехами пылкий Абхиманью:
— Мое время настало! — крикнул он Юдхиштхире. — Отец обучил меня, как пробить колесницами стену копий. Я открою дорогу к Дроне.
— Да будет так, — медленно, словно через силу, сказал Юдхиштхира. — О сын Субхадры! В пламени Дроны сгорают ядавы, связанные с тобою родственными узами. Твой отец не успеет к ним на помощь. Открой дорогу для колесниц Дхриштадьюмны и Бхимасены. Сокруши их, но сдерживай ратный пыл, иначе утонешь в их войске, как неопытный пловец в бурном океане.
Мудрые слова. Но дух Абхиманью уже взлетел над заботами о собственном благополучии.
Это был день его славы и гибели. Колесницы сына Арджуны с налета прорвали первую линию пеших щитоносцев, подобно тому, как разгневанная акула прорывает сеть. Но дальше непреодолимая преграда остановила боевые повозки — нагромождение убитых лошадей, разбитых колесниц, туши слонов с поломанными боевыми башнями. Отряд Абхиманью увяз в этом мертвом болоте. И тогда, как поют чараны, из второй линии обороны на сына Арджуны напали сразу Ашваттхаман, Критоварман, Шакуни, Карна и сам Дурьодхана. Увидя себя окруженным, Абхиманью затрубил в боевую раковину, наполнив ее розовую глубину призывной мольбой о помощи.
Если бы этот призыв услышал Арджуна! Но он был далеко на фланге, связанный жертвенной яростью саншаптаков. Отец не услышал сына. На помощь племяннику бросились Бхимасена, Накула и Сахадева. Матсьи Вираты и панчалийцы Друпады с яростью отчаяния обрушились на стену щитов кауравов.
Но все было в этот день тщетно. Брешь, проделанную Абхиманью в рядах врагов, закрыла акшаукини Джаядратхи — царя страны синдху-саувиров. Он ехал в первом ряду, и серебряный вепрь грозно сиял на его штандарте. Драгоценными камнями был украшен щит на его колеснице. Их сияние слепило отважных лучников. Белый зонт — знак его царского достоинства — защищал от стрел, падающих отвесно. Как морские волны на утес, накатывались ратхины Бхимасены на кшатриев синдху и разбивались о стойкость и волю его предводителя.
Сколько лет Джаядратха ждал этого мгновения! Еще в годы скитаний Пандавов в лесах правитель синдху был ослеплен любовью к прекрасной Кришне Драупади. Попытка похитить царевну закончилась весьма постыдно. Джаядратха был схвачен Бхимасеной, и только мягкосердечие Юдхиштхиры спасло его от смерти. Впрочем, смерть была бы легче позора, павшего тогда на голову царя-кшатрия. Как, наверное, жалел Царь справедливости о своем добродушии в те мгновения, когда слышал затихающий призыв Абхиманью и видел бесплодность попыток своих усталых братьев прорваться сквозь войска Джаядратхи!
Да, правитель страны Синдху мог торжествовать. Даже Бхимасена, неистовый в своем гневе, не мог победить его. Чараны утверждали, что, понуждаемый ненавистью, Джаядратха несколько лет предавался аскетическим подвигам, и боги даровали ему способность противостоять Пандавам в бою. Это ложь. Джаядратха не был дваждырожденным, неведома была ему огненная мощь брахмы, а вместо аскетических подвигов излечил он уязвленную гордость женитьбой на сестре Дурьодханы. Но воистину сильным воином был он, раз смог противостоять напору Бхимасены и близнецов, пока в глубине войска Кауравов погибали последние ратхины Абхиманью.
И снова горький привкус неправды чувствую я в словах чаранов. Не было среди тех, кто метал стрелы в сына Арджуны, ни Критавармана, ни Карны. Не мог никто из дваждырожденных, воспользовавшись численным перевесом, хладнокровно расстрелять одного из достойнейших членов братства. Иначе как объяснить, что Арджуна почитал виновником в гибели сына лишь царя Синдху, остановившего прорыв Бхимасены. Никого из дваждырожденных не обвинил он в страшном преступлении, домогаясь мести.
Когда пали все соратники Абхиманью, спрыгнул он с колесницы, подняв над головой огромную палицу и вызывая на поединок высокородных кшатриев. Не мог израненный сын Арджуны признать себя побежденным, не желал сдаваться в плен и полагаться на милость патриархов. И ответил на его вызов сын Духшасаны Лакшмана. Несколько раз сбивали они друг друга с ног, поднимались, качаясь, и вновь воздевали трясущимися от усталости руками тяжелые палицы. С суеверным ужасом следили за их поединком видавшие виды кшатрии. Думал ли кто-нибудь из этих двоих дваждырожденных юношей, что приходятся они друг другу двоюродными братьями и что нет у них никакого повода желать смерти друг другу. Горькие плоды кармы своих отцов собирали они в тот момент.
У сына Духшасаны, вступившего в битву совсем недавно, хватило сил еще раз подняться с земли и обрушить свою палицу на голову сына Субхадры, который уже потерял способность осознавать происходящее. Не вскрикнув, словно погружаясь в успокоительный сон, осел Абхиманью на истоптанную землю. Помятый шлем откатился в сторону, и перепачканные кровью локоны упали на лицо. Битва для Абхиманью закончилась.
Солнце меж тем достигло горы заката, унося с собою блеск щитов и копий. Поредевшие, но спасенные акшаукини уходили на ночлег.
* * *— Какие бессмысленные, бессильные слова должен я буду теперь сказать Арджуне и Кришне? Как царь ядавов объяснит своей сестре Субхадре гибель единственного сына? Кто передаст эту весть юной царевне матсьев Уттааре, обратив ее в безутешную вдову? Как объясню я брату, что, сам того не желая, принес в жертву его единственного сына? — так говорил Юдхиштхира, окаменев телом и лицом перед пылающим огнем алтаря. Черный туман скорби погасил сияние лиц дваждырожденных, окруживших тело Абхиманью.
Ночной ветер пластал пламя сторожевых костров, окружающих ставку Юдхиштхиры. В скорбной тишине, нависшей над холмом, было явственно слышно, как кричали во тьме гиены и выли шакалы над трупами тех, кого так и не успели унести с поля.
Не было радостных песен и на другой стороне Курукшетры. Там, кто с трепетом, а кто и с суровой решимостью, готовились к завтрашнему дню, зная, что Арджуна отомстит.
В траурном сиянии огней вернулась в лагерь колесница непобедимого лучника, обладателя Гандивы и небесной диадемы. Много врагов сжег он своими стрелами. Усталым было его лицо и тяжелым сердце. Его возница — луноликий царь ядавов Кришна, скорбно прикрыв ресницами всевидящие очи, заставлял белых коней ступать тихо и плавно. И все воины, стоявшие вокруг холма, медленно расступались в полном молчании, давая дорогу золотой колеснице.
— Почему затих наш лагерь? — воскликнул Арджуна, поднимаясь на холм меж сияющих огней, сам подобный огню. — Почему я не слышу победных криков?
Никто из отважных ратхинов не решился ответить Арджуне. Лишь Кришна да Юдхиштхира, всегда почитаемые и любимые им, встали по сторонам и подвели его к смертному ложу сына. Невидимым золотым кольцом брахмы окружили они неистового воина, растворяя, вбирая в себя невыразимую остроту страдания, способного испепелить слабого.
— Не было иного пути остановить Дрону, — сказал Юдхиштхира, — Абхиманью прорвал его круглый строй.
Скрипнул зубами и сжал могучие руки Арджуна:
— Это я обучил его. Но ведь не успел мой сын постичь искусство обратного прорыва. Не мог смирить свое сердце, неприемлющее отступления. Страшная вина… Но почему юноша пал в битве, а многоопытные ратхины — мои братья — вернулись невредимыми?
