Бхагаван Раджниш - Мессия. Том 2
Вас удивит, что один из великих святых, которому поклоняются индуисты, Тулсидас, — его книга о жизни Рамы, наверное, самая читаемая у индусов — говорит: «Так же, как вы не можете производить звуки, не ударяя в барабан…» Конечно, Ниведано подтвердит, что в барабан нужно бить, иначе звуков не будет. А Тулсидас относит женщину к той же категории — барабаны, неприкасаемые, животные и женщина: если вы не будете бить ее, ваша жизнь станет несчастной. Время от времени женщину нужно бить — неважно, есть какой-нибудь предлог для этого или нет, — чтобы знала свое место.
Этот человек, Тулсидас, считается одним из величайших святых индуизма — и меня просили не критиковать его! Этот человек — преступник. Это не критика; это просто факт, что человек, который помещает женщину в категорию барабанов… Хорошо, что Ниведано не читал его, а то жизнь Гайяны была бы постоянной практикой битья: «Если тебе наскучил барабан, бей Гайяну — только так сможешь ты держать женщину под контролем». Что за люди, что за выражения?..
И это была его собственная жена… без нее Тулсидас никогда не стал бы известным миру. Эта история так значительна, мне хочется, чтобы вы поняли ее, а это позволит вам понять и изречение — это, в сущности, его насилие, его гнев на свою жену. Тулсидас, очевидно, был очень страстным человеком, слишком сексуальным. Его жена уехала на несколько дней в дом своих родителей, а Тулсидас не мог прожить без нее даже несколько дней.
Это был сезон дождей; дом его тестя был недалеко — на другом берегу реки. Но река была горной, а дождь лил целыми днями, и река превратилась в безбрежный океан; не было видно другого берега.
Среди ночи Тулсидас так переполнился воображаемым, мысленным сексом, что прыгнул в реку; по реке плыл труп… Страсть делает человека слепым: он подумал, что это кусок дерева. Уцепившись за труп, как за бревно, он пересек реку. Конечно, он побоялся входить через переднюю дверь среди ночи, поэтому обошел дом сзади. Он был безмерно счастлив, что там висела веревка, — его жена жила на втором этаже, но теперь не надо никого беспокоить: можно ухватиться за веревку и взобраться на второй этаж. Но это была не веревка, это была змея. Вот какова слепая страсть.
Все же он влез на второй этаж и постучался в дверь, где спала жена. Она вышла с фонарем и увидела змею. Она воскликнула: «Что ты натворил? Это же змея, это не веревка! И почему ты приходишь среди ночи? Река взбесилась, такой поток!»
Он сказал: «Боже мой, наверное то, что я использовал для поддержки, чтобы перебраться через реку, не было дерево: оно воняло, как труп». Его жена сказала ему: «Если бы ты полюбил Бога, если бы ты полюбил истину с такой страстью, как любишь меня, ты стал бы преображенным человеком. Стыдись! Возвращайся, потому что мне стыдно, что мой муж не может прожить нескольких дней без меня, и настолько слеп, что не заметил труп, не заметил змею! А что скажет моя семья, когда тебя обнаружат в доме утром? Как я буду выглядеть днем? Подумай и обо мне тоже! Возвращайся и помни: с такой большой энергией, с такой большой любовью ты можешь обрести Бога, — а ты ослеплен бедной, обыкновенной женщиной».
Оскорбленный, он пошел назад, но не к себе домой. Он отправился в Варанаси, святой город индусов. Он отверг мир — он стал святым, потому что отверг мир, — и написал замечательную книгу о жизни Рамы. И эта книга настолько проста, что даже необразованным крестьянам под силу понять ее. Поэтому она и стала одной из самых известных книг у индусов, а он стал великим святым.
Вам видна уродливость его поведения? Ведь это его жена спровоцировала в нем поиски истины, ведь это его жена сделала из него святого, но он стал святым в гневе. Его изречения показывают его гнев по отношению к своей жене, но ему не достает мужества сказать ясно: «Я говорю о своей жене». Он осуждает всех женщин.
Вот как функционирует человеческий ум: один человек обманывает вас, а вы перестаете доверять всему человечеству. Ему следовало бы поклоняться женщине. Но он так уродлив, что мстит не только своей жене, но всему Женскому, относя их к барабанам, к животным, к неприкасаемым: «Бейте их! — чем лучше вы побьете их, тем более покорными они будут, тем больше они будут у вас в руках».
Женщина жила такой болью… и все же Альмустафа совершенно забывает, кто задает вопрос. Можно принять смену сезонов — но не десять тысяч лет рабства. Сезон не меняется…
Женщине нужен мятеж, неприятие.
Мужчина — самое похотливое животное на земле. У всякого животного есть сезон, когда самец заинтересован самкой. Иногда сезон — всего несколько недель, иногда — месяц или два, а потом на целый год они полностью забывают о сексе, они полностью забывают о воспроизведении. Вот почему у них нет ситуации перенаселения. Только мужчина сексуален круглый год, а если он американец, то он сексуален и ночью, он сексуален и утром. И вы просите женщину принять боль?
Я не могу просить моих людей принимать такую боль, боль, которую навязывают вам другие.
Вам нужна революция.
И если мужчина обращается с вами как с барабаном, то вы должны также обращаться со своим мужчиной как с барабаном. Вы имеете равные права: бейте своего мужчину так, чтобы до него дошло.
И вы безмятежно смотрели бы сквозь зимы своей печали.
Почему? Если мы можем изменить это, то почему должны наблюдать?
Наблюдают лишь то, что не может быть изменено.
Наблюдают лишь то, что естественно, — свидетельствуют его.
Но это такая поэтическая хитрость. Прекрасные слова: безмятежно смотрели бы… — а если бы Халиля Джебрана била его собственная жена? «Наблюдать безмятежно!» Наблюдайте безмятежно все естественное, поднимайте бунт против всякого страдания, навязанного кем бы то ни было. Мужчина это или женщина, ваш отец или мать, священник или профессор, правительство или общество — восстаньте!
Если у вас нет мятежного духа, вы не живы в истинном смысле слова.
Многое из вашей боли выбрано вами самими.
Это верно. Все ваше страдание, вся ваша боль… многое из этого не навязано другими. Против того, что навязано другими, — восставайте, а то, что вы выбрали сами, — бросьте. Тут не нужно наблюдать, простого понимания — я сам навязал это себе — достаточно, чтобы отбросить его прочь. Пускай другие наблюдают, как вы бросаете его! Увидя, как вы отбросили его прочь, они, возможно, тоже поймут: «Зачем страдать понапрасну? — соседи отбросили прочь свое горе!»
Ваша зависть, ваш гнев, ваша жадность — все это приносит боль. Ваши амбиции — они все приносят боль. И они выбраны вами.
Это горькое зелье, которым лекарь в вас исцеляет ваше больное Я.
Опять он занимается утешением. Он не проводит четкого различия. Есть боли, которые навязаны другими, — восстаньте против них. А есть боли естественные — свидетельствуйте их безмятежно, потому что это горькое лекарство природно, врач внутри вас исцеляет ваше больное Я.
Поэтому доверьтесь лекарю и пейте его лекарства в молчании и спокойствии.
Но помните: это о враче — не о вашем муже, не о правительстве. Они навязывают вам боль не для вашего исцеления, а чтобы уничтожить, подавить вас, потому что, чем больше вы разрушены, тем легче над вами господствовать — тогда нечего опасаться восстания с вашей стороны. Так что помните, кто врач. Природа исцеляет, время исцеляет — вы просто ждете, свидетельствуете. Но будьте очень чуткими, различая естественное и искусственное.
…ибо его руку, пусть тяжелую и жесткую, направляет заботливая рука Незримого.
Природа — это не что иное, как видимая часть невидимого Бога. Даже если его рука тяжелая и жесткая, ее направляет сам дух сущего. Так что не беспокойтесь.
И хотя обжигает вам губы чаша, которую он подносит, она сделана из глины, которую Гончар смочил своими святыми слезами.
Все естественное… против него никакое восстание невозможно. Тогда не будьте несчастными; тогда принимайте его с благодарностью. Это — незримая рука божественного, которая хочет исцелить вас, которая хочет привести вас к более высокому состоянию сознания. Но все неестественное…
Уступать любому виду рабства означает разрушать свою собственную душу. Лучше умереть, чем жить как раб, потому что смерть бунтаря дает ему достоинство.
Сократ имеет это достоинство даже сегодня. Он мог бы легко спасти свою жизнь. Главный судья давал ему эту возможность, так как он тоже чувствовал, что этот человек не совершал никакого преступления — он был невиновен. Но это был демократический город, и голоса разделились. Разница была небольшой: сорок девять процентов были за Сократа, а пятьдесят один процент — против него. Но все законы слепы. Всего из-за двух процентов горожан, — которые могли быть отсталыми, идиотами, сумасшедшими, — они уничтожили свой лучший цветок.
