Бхагаван Раджниш - Мессия. Том 2
А во-вторых, все эти знания, что ты собрал, — помогут ли они тебе познать себя? И разве это не заимствованные знания? Что за смысл в твоем знании латинского названия дерева, медицинского употребления его листьев, коры, корней, цветов? Это твое собственное открытие, или ты просто насобирал информации?»
Он разгневался. Я сказал: «Твой гнев — исчерпывающий ответ. Ты никогда прежде не гневался, поскольку я спрашивал о том, о чем ты собрал информацию. Ты ходячая Британская Энциклопедия — согласен. Но как же насчет тебя? Все это знание исчезнет, когда смерть постучится в твою дверь, и тебе это не поможет».
Он был так разгневан, что сказал моему отцу: «С завтрашнего дня я отправляюсь на утренние прогулки один».
Мой отец сказал: «Я же советовал вам это с самого начала. Зачем было брать лишнюю заботу на себя?»
Тот сказал: «До сих пор с ним не было никаких хлопот, но сегодня он определенно довел меня. Прошел целый день, но его вопрос все еще не выходит у меня из головы».
И вот прошло много лет, и перед тем как он умер — это было где-то около 1960 года, я по чистой случайности возвращался из Варды... Сын Махатмы Ганди, Рамдас очень заинтересовался мною, потому что, как он выразился, «вы единственный человек, который критиковал моего отца, все остальные поклонялись ему. Я замечал не раз, что он сбивается на слишком нелогичные, суеверные вещи, но он был человеком огромного влияния. Лучше было помалкивать — ведь что случилось с моим старшим братом Харидасом? Его вышвырнули из дому, а матери было сказано: "Если ты позволишь ему хоть раз войти в дом, запомни: ты последуешь за ним!"»
Харидас так никогда и не смог войти в дом снова. Еще двадцать лет прожил Махатма Ганди и всегда отказывал сыну, заявляя, что не хочет даже видеть лицо Харидаса. А в чем было преступление Харидаса? Его преступление заключалось в том, что он хотел стать образованным. Ганди был против образования, он был против всего нового, современного. Поэтому, естественно, другие дети очень боялись его.
Рамдас очень заинтересовался мной, потому что я раскритиковал Ганди по всем пунктам, и никакой гандист не осмелился ответить мне хоть что-нибудь — они и не могли ответить. Поэтому, когда Ганди умер и Рамдас стал главой его ашрама, он обычно приглашал меня время от времени.
Итак, я ехал из Варды, а Махатма Бхагвандин жил в Нагпуре, это как раз по дороге. Прямо в поезде, случайно, один из моих друзей, также очень близкий с Махатмой Бхагвандином, рассказал мне: «Тебе известно, что он может умереть не сегодня завтра? Задержись здесь хоть на день».
Я отправился в госпиталь. Я никогда не видел такого ужасного состояния — от Бхагвандина остались одни кости, просто скелет, покрытый кожей, и он беспрерывно кашлял, отхаркивая слизь. Его легкие могли отказать любой миг. И доктор сказал: «Это ужасно, но у нас нет никакого средства».
Увидя меня, Бхагвандин улыбнулся и сказал: «Я надеялся, что кто-то сообщит вам, потому что хочу, прежде чем покинуть мир, извиниться за свой гнев. Вы были правы: все мои знания бесполезны. Можно знать весь мир, но если не знаешь себя — это пустое знание, бремя, которое тащишь напрасно».
Он сказал: «Я умираю; и все же я не знаю, как ответить вам. Ваш вопрос стоял передо мной все эти годы, но я не знаю, как познать себя. И сейчас слишком поздно — возможно, завтра меня не станет».
Я сказал: «Никогда не слишком поздно. Каждого из нас может не стать завтра; даже юноша, совершенно здоровый, может погибнуть от сердечного приступа. Вам будет трудно... Я вижу — вы не можете даже говорить, вы кашляете и отхаркиваете мокроту, и ваше тело превратилось в скелет; но даже в этом состоянии простая медитация, випассана, может помочь, открыт дверь.
А как только вы поняли, что все ваши знания бессмысленны, вы почти готовы к прыжку в безмолвие, в свой внутренний центр — единственное, что уходит с вами. Прежде чем вы оставите тело, по крайней мере, познакомьтесь с этим. Небольшое знакомство с собой может дать вам новую жизнь на более высоком уровне».
Альмустафа не упоминает о том, что женщины всегда остаются более похожими на детей, чем мужчины; это одна сторона их красоты — их невинность: они не знают. Мужчина никогда и ничего не позволял им знать. Им известны незначительные вещи — как содержать дом и кухню, как заботиться о детях и муже, — но это не то, что может защитить... Это не великое знание; это легко отшвырнуть в сторону.
Вот почему всякий раз, когда женщина приходит слушать меня, он слушает меня более внимательно, более сердечно, с большей любовью. А когда мужчина впервые слышит меня — он очень стоек, бдителен, опасается возможного влияния, вреда, если мои слова не соответствуют его знаниям. Или, если он очень хитер, то интерпретирует все, что говорится, в соответствии с собственным знанием и затем заявляет: «Я знал все это, здесь ничего нового». Это его способ защитить свое эго, сохранить прочную раковину. И пока раковина не расколота, а вы не обрели способность изумляться как ребенок, у вас нет возможности даже побывать в пространстве, которое мы всегда называли душой и которое является самой вашей сущностью.
Я наблюдал это во всем мире — женщина слушает, и можно видеть блеск изумления в ее глазах. Это не поверхностное, это коренится глубоко в ее сердце.
Но Халиль Джебран не упоминает об этом, хотя вопрос задан женщиной. На самом деле мужчина настолько малодушен, что боится задавать вопросы, ведь ваш вопрос выдает ваше невежество.
Вы обнаружите, что все лучшие вопросы в «Пророке» задают женщины - о любви, о супружестве, о детях, о боли, — подлинные, настоящие... не о Боге, не о какой-нибудь философской системе, а о самой Жизни. Они могут и не выглядеть великими вопросами, но на самом деле это — величайшие вопросы, и человек, способный разрешить их, вступает в новый мир. Но Альмустафа отвечает так, будто вопрос был задан кем угодно, любым ХYZ — он отвечает не вопрошающему. А мой подход всегда таков: истинный вопрос — это сам вопрошающий...
Почему вопрос возник у женщины, а не у мужчины? Потому что женщина испытывала рабство, женщина испытывала унижение, женщина испытывала экономическую зависимость, и сверх всего этого она была постоянно беременной — испокон веков. Она жила болью, болью и болью. Растущий в ней ребенок не давал ей есть — она всегда чувствовала отвращение, рвоту. Когда ребенок дорастает до девяти месяцев, происходит его рождение — это почти смерть женщины. Она еще не оправилась от одной беременности, как муж готов сделать ее беременной снова. Кажется, что единственная функция женщины — быть фабрикой по производству толп.
А какова функция мужчины? Он не принимает участия в ее боли. Десять месяцев она страдает, при рождении ребенка она страдает, а чем же занимается мужчина? Что касается мужчины, то он попросту использует женщину как объект для удовлетворения своей страсти и сексуальности. Он совсем не озабочен последствиями для женщины, и по-прежнему продолжает свое: «Я люблю тебя». Если бы он действительно любил ее, мир не был бы перенаселенным. Его слово «люблю» совершенно пустое: он обращается с ней почти как со скотом.
И вы приняли бы времена года своего сердца, как всегда принимали времена года, проходящие над вашими полями.
Верно, и все же не абсолютно верно: верно, если вы забываете вопрошающего, но не верно, если вы помните вопрошающего. Только как философское утверждение это правильно.
И вы приняли бы времена года своего сердца...
Иногда удовольствие, иногда боль, а иногда просто равнодушие — ни боли, ни удовольствия. Он говорит: «Если вы принимаете времена года своего сердца, как всегда принимали времена года, проходящие над вашими полями...»
С внешней стороны это правильно. Принятие чего угодно дает вам некоторый мир, некоторое спокойствие. Вы не слишком обеспокоены, вы знаете: это тоже пройдет. Но что касается женщины, различие есть. Она постоянно живет в одном сезоне — боль и боль. Сезоны не изменяются от лета к зиме... или к дождям. Жизнь женщины действительно тяжела.
Она не так тяжела сегодня, но это лишь в передовых странах. В так называемых развивающихся странах, которые в действительности не развиваются, которые в действительности — неразвитые страны... Единственное слово изменили; их прежде называли «неразвитыми» странами. Это и есть хитрость человеческого ума, так как слово «неразвитые» задевает — отсюда «развивающиеся страны», чтобы скрыть тот факт, что ничто не развивается.
Восемьдесят процентов населения Индии живет в деревнях, где вы видите настоящую нужду, через которую проходит женщина. Она проходила через такую нужду веками, и для нее сезон не меняется. Если вы учтете этот факт, то такое изречение становится антибунтарским, оно становится утешением: «Прими рабство от мужчины, прими муки от мужчины».
