Кора Антарова - Две Жизни
– Вам казалось, что вы должны жениться на Дженни, чтобы спасти её. Но мне хотелось бы, чтобы вы поняли всю серьёзность этого шага. Нельзя жениться на ком-то, если не уверен, что этот кто-то действительно любит тебя. Все браки, которыми люди думают спасти того, кто их не любил или кого они сами недостаточно любили, кончаются крахом. Сам пастор, внутреннюю трагедию которого вы поняли, надеялся спасти свою жену, – и при всей возвышенности и силе своего характера, – не успел в этом.
– Мне, лорд Бенедикт, при моей повышенной чувствительности, при чрезмерной впечатлительности, отравляет существование даже не то, что Дженни жестоко меня оскорбила. Но ведь она, проводя со мной столько времени, ни разу не отказавшись ни от одного предложенного ей удовольствия, не поинтересовалась даже, кто я такой. Я, по глупости, вообразил, что девушка прежде всего ценила во мне человека, и даже гордился тем, что она не расспрашивает о моём социальном положении, считая это верхом деликатности. Конечно, можете себе представить, с каких небес я свалился, оглушенный выходкой мисс Уодсворд в день чтения завещания. И всё же, – как это ни дико – Дженни живёт в моём сердце. И боль в нём не уменьшается.
– Видите ли, в вашем сердце, так долго бывшем пустым, живёт наконец "ОНА", Она в кавычках. Позволите ли мне задать вам несколько вопросов?
– Конечно, лорд Бенедикт, я без утайки отвечу вам. Я не страшусь правды, и это обстоятельство много раз не только выручало, но и спасало меня.
– Качество это очень редко встречается в людях, мистер Тендль. Оно очень ценно не только потому, что охраняет тебя самого от множества горестей, но и других защищает, помогая им уходить от тенет лжи. Но чтобы это качество могло творчески помогать людям, нужно точно, бдительно распознавать, насколько отвечают истине твои собственные представления о делах и людях. Знали ли вы, что та ОНА, Та Дженни, о которой вы мечтали как о жертве тирании, зла, вспыльчива до порывов ярости и даже способна впадать в бешенство?
– Нет, лорд Бенедикт, мне даже в голову не приходило ничего подобного. Её нервность я объяснял неудовлетворённостью. Мне казалось, что умной женщине, которой отец запрещал учиться, было тесно в клетке будней. Я мечтал, что покажу Дженни мир в кругосветном путешествии и затем предоставлю ей возможность учиться и стать доктором.
Чуть заметная улыбка скользнула по лицу Флорентийца, когда он ответил Тендлю:
– Дженни охотно прокатилась бы по некоторым столицам, чтобы запастись нарядами. Хотя отсутствие у неё вкуса и чувства меры вы должны были заметить. Но Дженни поедет только туда, где обещан полный комфорт и можно выгодно продемонстрировать свою красоту. Там, где тропическая жара, пыль и всяческие неудобства, – туда Дженни не поедет. Природы она не любит, и жизни иной, кроме как в шумном городе, не признаёт. Ей не нужна семья, не нужен муж-друг. Ей требуется удобный муж, с состоянием и титулом, так как войти в высшее общество – мечта всей её жизни. Похожа ли эта Дженни на портрет, который вы себе нарисовали?
– Увы, каждому вашему слову я верю, лорд Бенедикт. И Дженни моих мечтаний вовсе не похожа на нарисованный вами портрет. Но от этого мне не легче.
– Правдивость поможет вам не только освободиться от иллюзии, которую вы себе создали. Она поможет вам защитить свою жизнь от лжи и зла, от трагедии раскола в семье и собственной душе. Сегодня мы не будем больше говорить о Дженни. Завтра вы увидите её сестру Алису, которая является точной копией отца и характером, и добротой, и умом. Вы сами поймёте, могут ли люди этого типа кого-то угнетать. Скажу только, что если через два дня не произойдёт ничего особенного, я вам расскажу многое о жизни вообще и о жизни Дженни в частности.
Как и предсказывал Флорентиец, в состоянии Алисы сразу наступило улучшение, и через два дня она уже спустилась вниз, похудевшая и побледневшая, но совершенно здоровая. Для мистера Тендля эти два дня мелькнули как один час. Он не мог себе представить, что когда-то жил на свете без лорда Бенедикта и его семьи. А когда был представлен Алисе, то встал перед нею молча, смущённый, взволнованный.
– Почему у вас такой несчастный вид, мистер Тендль? – спросил Мильдрей. – Мы привыкли, что возле мисс Алисы Уодсворд люди расцветают и улыбаются. И ваше смущение озадачивает не только меня, но и всех нас.
– Я смущён, потому что очень виноват перед вами, мисс Уодсворд. Я представлял вас человеком упорной давящей воли, тяжёлого характера. Теперь я вижу, как ошибался, Простите меня, я даю себе слово отныне не строить заочные портреты.
– Если вы разочаровались к лучшему, то за что же вас прощать? Я очень рада, если в вашем сердце неприязнь ко мне растаяла. Самое тяжёлое, мне кажется, носить в сердце каких-нибудь скорпионов. Возьмите от меня розу, быть может, мы ещё и подружимся.
– Ай да Алиса! Отец, это после болезни моя маленькая сестрёнка стала такой кокеткой.
– Что она стала кокеткой, Наль, это ещё полбеды. Но что она смутила нашего милого гостя, это уже действительно нехорошо. Изволь загладить своё неловкое кокетство и сыграй нам что-нибудь. Не только мы, но и рояль соскучился, – смеялся Флорентиец.
Алиса села за рояль и стала играть Шопена. Когда раздались звуки похоронного марша, Сандра еле сдержал рыдание. Лица же игравшей Алисы и сидевших рядом Флорентийца и Наль так поразили Тендля, что он не мог отделить их от музыки. Какая-то новая жизнь открывалась ему через этих людей. Он видел в них необычную мощь и высоту духа.
Весь вечер Тендль оставался под впечатлением трёх прекрасных лиц и того особенного выражения, которое он в них уловил. Ему казалось странным, что трагическая музыка вызвала на эти лица мощную радость, что-то очень светлое. Как же претворялась в этих сердцах смерть, если похоронный марш не печалил их? Тендль совсем ушёл в свои думы, и в себя его привёл только голос хозяина:
– Ну вот, мистер Тендль, завтра последний день вы с нами. Не проскучали ли вы здесь? Захотите ли приехать снова?
– Захочу ли я? Да я, как школьник, пребываю в отчаянии, что мне остался здесь только один день. Я всегда любил Лондон. Откуда бы я ни возвращался, – всегда еду, как на праздник. Сегодня же у меня такое чувство, точно всё во мне перевёрнуто вверх дном. Здесь теперь мой праздник, здесь нашёл я нечто новое, неожиданное, очаровательное, чего всю жизнь ждал. Конечно, многое из того, что говорю, вы можете отнести за счёт моей чрезмерной впечатлительности. Но мир в себе, какое-то новое спокойствие и принятие жизни – этого я не знал никогда. И всё родилось здесь. Мне хочется благословить мой день, благословить добро и зло, с ним приходящее. Я думаю, что ответил на вопрос, захочу ли приехать к вам ещё раз. Но есть другой вопрос, – посмею ли? Я привык чувствовать и сознавать себя выше тех людей, среди которых мне приходится быть. Здесь же, в вашем доме, я ощущаю себя, точно неуверенный мальчик, мне кажется, вы все знаете нечто такое, о чём я и понятия не имею, несмотря на свои университеты.
На несколько минут воцарилось молчание, которое нарушил голос Флорентийца, на этот раз особенно мягкий.
– В жизни каждого наступают моменты, когда начинаешь по-иному оценивать факты. Все мы меняемся, если движемся вперёд. Но не тот факт важен, что мы меняемся, важно, КАК мы входим в изменяющее нас движение жизни. Если мы спокойно и не теряя самообладания встречаем то, что даёт нам день, мы можем услышать мудрость бьющего для нас часа жизни. Можем увидеть непрестанное движение вселенной, сознать себя её единицей и понимать, как глубоко мы связаны с её движением. Самая простая логика может дать нам понимание единения со всем живущим и трудящимся на общее благо. Ибо в жизни природы мы не видим ничего, что шло бы во вред этому общему благу. Если вам даже кажется иногда, что природа в своих катаклизмах погубила что-то, то это только от нашей привычки жить и мыслить предрассудками внешней справедливости. Великой Жизни, Её Вечному Движению нет дела до измышлений людей, до их справедливости. Жизнь движется по законам целесообразности и закономерности. И люди, живущие по этим законам, не ищут наград и похвал, не ждут личных почестей и славы, не развивают своей деятельности в отрыве от общей жизни вселенной.
Семья для них не буржуазное счастье, личные страсти или коммерческие соображения, это ячейка связанных идеей сердец, верно следующих друг за другом. Такую семью вы видите перед собой, и хотя большинство из нас никакими кровными узами не связано, – мы представляем собой одну дружную семью.
Тендль, как и все окружающие, не сводил глаз с прекрасного лица Флорентийца. Особенно влекло оно сегодня выражением милосердия. Каждый продумывал и переживал по-новому всё, что говорил хозяин. Сам же Тендль, который никогда не размышлял об этом, сидел точно зачарованный.
