Бхагаван Раджниш - Мессия. Том 1

Очень легко отрицать, очень легко говорить нет. Вы можете делать это, сидя на своем стуле, паломничество не нужно. Но чтобы раскрыть, найти и исследовать, вам придется двигаться в неведомое безо всякого предубеждения. А все заимствованные познания создают лишь предвзятость, и ничего другого.

Разумный человек откладывает все свои познания в сторону и становится невинным ребенком, который не знает ничего, но который открыт, доступен, восприимчив; его глаза полны удивления, он озадачен незначительными вещами. Морская раковина на пляже, дикий цветок, который не привлекает никого, — они для него окружены таинственностью. Он живет в стране чудес. Не только Алиса вошла в страну чудес, каждый ребенок живет в стране чудес.

Это и есть то, что Иисус сказал Никодиму. Если ты не рожден снова в этой самой жизни, если ты не стал ребенком опять, для тебя нет надежды.

Когда Альмустафа увидел приходящих людей... это все были невинные люди — не рабби, не папы, не профессоры, не шанкарачарьи, не аятоллы, - простые люди, которые знали, что они не знают. Но это начало бесконечного путешествия, в котором постепенно исчезаешь. Однажды находишь истину, но не обнаруживаешь себя. Искатель утрачен, а искомое найдено. Знающего нет больше, но знание, осознание расцвело.

Пришли также другие... Кто же эти «другие»?

Пришли также другие и умоляли его. Но он не ответил им.

Эти «другие» — президенты, премьер-министры, губернаторы, полицейские уполномоченные — все виды слепых и глухих людей. Они увидели, что целый Орфалес устремился к тому безумному парню Альмустафе, эти так называемые лидеры людей, а на самом деле последователи толпы, ведь это толпа дает им власть. Куда бы ни двигалась толпа, лидер претендует на то, что это он показывает им путь. Он продолжает подсматривать — есть ли позади него толпа или нет. Все лидеры — просто последователи своих собственных последователей. Из-за этих глупых людей мир остается жалким, безумным, глупым.

Пришли также другие... Альмустафа отвечал невинным людям, которые говорили ему: «Прости нас: мы знали тебя, и все же мы увидели твое лицо в первый раз. Какое несчастье, что это день твоего ухода; ты был среди нас двенадцать лет, а мы считали тебя просто создателем грез. Прости нас. Не уходи, побудь с нами еще немного. Раздели твою истину с нами; сейчас мы готовы».

Но потом прибыли слепые, глухие, всезнающие. И из-за того, что все простые люди, толпы их, были под таким сильным впечатлением от самого присутствия Альмустафы, они тоже умоляли его — но это было лицемерием. Те проблемы не были подлинными; они не исходили из их собственных сердец. Они просто показывали людям: «Не только вы признали его, мы тоже признали его». Они всегда хотят убедить людей: «Мы впереди вас».

Но Альмустафу не обманешь, невозможно обмануть.

...Но он не отвечал им. Напротив: Он только склонил свою голову; и те, что стояли рядом, видели его слезы, падающие ему на грудь.

Те слезы — его ответ этим людям, которые все еще притворяются. В момент отъезда — когда бескультурные, нецивилизованные, необразованные и бедные признали — они все еще не могут признать, они не могут увидеть. Сильные слепы. Знающие слепы.

Он плачет, слезы падают ему на грудь, — от сострадания: «Что за люди правят миром?»

Губернатор Калифорнии захотел встретиться со мной. Он прислал посыльного. Я сказал: «Я доступен. Он должен был прийти сам, а не присылать вас. Что мешает ему? Если бы я захотел увидеться с ним, я пошел бы и постучал в его дверь; именно так надлежит поступать. Он должен прийти и постучать в мою дверь. Каждому добро пожаловать». Женщина, приходившая с поручением, сказала: «Но он губернатор».

Я сказал: «Он может быть Богом — и тогда, если ему захочется встретиться со мной, он должен прийти». Однако власть, престиж, респектабельность... Один президент Индии, Джакархуссейн, прислал поручение с одним из старейших членов парламента, Сетхом Говиндасом, — и я принял Сетха Говиндаса. Он попытался убедить меня.

Я сказал: «Забудь это. Если он хочет увидеть меня и встретиться со мной, я доступен, но мне незачем ходить в президентский дом».

Он сказал: «Ты не понимаешь, он может оказать огромную помощь».

Я сказал: «Всю свою жизнь я доверял только сущему, а не чьей-то помощи».

Фактически, это была его проблема, ведь если бы ему удалось проводить меня к президенту, он обязал бы президента. Но мой прямой отказ... он сказал: «Как же мне сообщить это ему?»

Я сказал: «Повтори точно мои слова: жаждущие приходят к источнику, а не источник бегает за жаждущими людьми. Жаждущий человек может быть президентом, это не имеет значения; нищий или император, кем бы он ни был, если он жаждет, то должен прийти к источнику».

Я тоже плакал, потому что я тоже встречал столько слепых людей. Даже мои собственные саньясины иногда пытались убедить меня: «Если губернатор, премьер-министр или президент благоволит к тебе, то эти мелкие сошки, полицейские уполномоченные и другие, не будут изводить тебя. Наоборот, они будут приветствовать тебя».

Я сказал: «Я не бизнесмен».

Мой отец часто говорил мне: «Ты прекрасно знаешь, что нехорошо спать и прятать свою голову и лицо под одеялом. Это негигиенично».

Я говорил: «Я знаю. Но у меня нет никакого другого времени для моих слез».

Темной ночью, накрывшись одеялом, я могу рыдать и плакать от всего сердца, видя всевозможную глупость, происходящую вокруг во всем мире.

И если вы скажете этим людям: «Вы причина того, что земля становится адом», — они будут раздосадованы, они будут раздражены. Они станут мстительными. Теперь, по крайней мере, я могу утверждать: ни у кого за всю историю человека не было так много врагов, как у меня. Это в полном смысле слова большое отличие. А я не вредил никому.

Я приложил все усилия, чтобы разбудить вас, вручить послание, которое я несу в своем сердце, поделиться моим безмолвием и моим блаженством. А люди раздосадованы, раздражены. Почти все страны мира решили, что я не имею права ступать на их землю.

Я полагал, что хотя бы моя родная страна поступит по-другому, но я ошибся.

Идиоты есть идиоты.

Американцы они или индийцы, безразлично.

Я находился в Бомбее. Один из лидеров, президент некоей влиятельной политической группировки, написал письмо главному министру и прислал копию мне. Письмо уведомляло главного министра, что мое присутствие в Бомбее осквернит атмосферу.

Я сказал: «Боже мой, может ли кто-либо осквернить Бомбей? Наихудший город во всем мире...» Четыре месяца я был там: я никуда не выходил ни разу, я никогда не выглядывал из своего окна, я оставался в совершенно закрытой комнате, — и все же запах был неистребим... Как будто вы сидите в туалете! Вот что такое Бомбей.

Я начал думать, как можно осквернить его еще больше, но, стыдно признаться, не мог найти никакого способа. Это выше моих сил.

А затем было оказано давление на одного из моих саньясинов, в доме у которого я гостил четыре месяца: если я не удалюсь из его дома, он, его семья и его дом вместе со мной будут сожжены.

Иногда не знаешь — плакать или смеяться.

Кто-то непрерывно звонил по телефону каждый день: «Когда вы прибываете в Пуну? Я полицейский офицер и должен знать это, чтобы обеспечить вашу охрану».

Мы справлялись в полиции Бомбея, мы справлялись в полиции Пуны — нам отвечали: «Мы не звонили вам. Кто-то выдает себя за полицейского офицера».

Я собирался прибыть в прошлое воскресение, но мой хозяин настолько встревожился, что попросил защиты у полиции. В ночь на субботу полиция информировала его: «Мы можем обеспечить вашу защиту до Тана. Дальше вам придется просить другой округ, до Чинчвада; от Чинчвада вам придется просить у полиции Чинчвада защиту вплоть до Пуны».

Я сказал ему: «Не беспокойся. Чем просить защиты у этих людей... Знаю, я их защиту».

«Что ты имеешь в виду?» — спросил он.

Я сказал: «Когда меня арестовали в Америке, я был в наручниках, тяжелая цепь вокруг пояса, цепи на моих ногах. Я не мог даже идти. Они боялись, что вдоль всей улицы будут люди, и я могу поднять свои руки; поэтому они наложили еще одну цепь, соединяющую мои наручники с цепью вокруг пояса, так что я не мог двинуть руками. Они бросились как безумные в свой автомобиль... а причина была в людях, которые стояли вокруг, — они махали и показывали мне знак победы. Тогда я понял, почему они так спешили: вокруг были фотографы, вокруг были представители прессы, и если они увидят, что люди приветствуют меня, — а меня арестовали без всякого ордера на арест, — то будет похоже, что все разговоры о демократии просто вздор. Бесконечная пропаганда о правах личности, о свободе слова, просто дурачит весь мир».

Судебный исполнитель, сидевший в автомобиле спереди, провожая меня в тюрьму, сказал: «Здесь вы абсолютно защищены».