Шри Ауробиндо - Шри ауробиндо. Эссе о Гите – I
Человек встречает битву жизни способом, который наилучшим образом согласуется с сущностным качеством, доминирующим в его природе. По философии санкхьи, с которой в этом отношении согласна Гита, есть три основных качества или формы проявления мировой энергии и, следовательно, человеческой природы: саттва (sattva), состояние равновесия, знания и удовлетворения; раджас (rajas), состояние страсти, действия и борющихся эмоций; тамас (tamas), состояние неведения и инерции. Человек, над которым властвует тамас, не в такой уж большой мере противостоит натиску мировых энергий, вихрящихся вокруг него и сходящихся в нем воедино, когда он уступает, поддается, покоряется, мучается и подчиняется им; или же с помощью других качеств тамасический человек старается лишь как-то выжить, просуществовать сколько сможет, укрыться в крепости укоренившегося шаблона мышления и действия, где он чувствует себя до определенной степени защищенным от битвы, способным отвергнуть требование своей высшей природы, освобожденным от признания необходимости дальнейшей борьбы и идеала растущих усилий и власти. Человек, над которым властвует раджас, бросается в бой и пытается использовать борьбу сил в своих эгоистических интересах, убивать, завоевывать, властвовать, наслаждаться; или с помощью определенной доли саттвического качества раджасический человек делает саму борьбу средством роста внутреннего превосходства, радости, силы, обладания. Битва жизни становится для него наслаждением и страстью, частично ради нее самой, ради удовольствия, получаемого от деятельности и ощущения силы, частично как средство его роста и естественного саморазвития. Человек, находящийся под властью саттвы, – в пылу борьбы ищет принцип закона, справедливости, равновесия, гармонии, мира, удовлетворения. Чисто саттвический человек стремится искать его внутри либо для себя лично, либо с целью сообщить о нем после его обретения другим, обычно путем некой внутренней отрешенности или же внешнего ухода от борьбы и смятения активной мировой энергии; но если саттвический ум частично воспринимает раждасический импульс, он скорее старается сообщить это равновесие и гармонию борьбе и кажущемуся хаосу, отстоять победу над принципом войны, разлада и борьбы во имя мира, любви и гармонии. Все эти подходы человеческого ума к проблемам жизни формируются либо на основе преобладания того или иного качества, либо на основе попытки создания равновесия и гармонии между ними.
Но наступает фаза, на которой ум с отвращением отшатывается от всей этой проблемы и, будучи неудовлетворен теми решениями, которые ему предлагает Природа в ее тройственном действии, traiguṇya, ищет некоего высшего решения вне его или над ним. Он ищет спасения либо в чем-то, находящемся вне гун и свободном от них, а следовательно, и высокой активности, либо в чем-то, стоящем выше этих трех качеств и властвующем над ними, и таким образом способном действовать, оставаясь незатронутым собственным действием, неподвластным ему, в nirguṇa или triguṇātīta. Ум стремится к абсолютному покою и обусловленному существованию или к преобладающему покою и высшему существованию. Естественное движение в рамках первого подхода направлено к отречению от мира, sannyāsa, а второго подхода – к возвышению над требованиями низшей природы и вихрем ее действий и реакций, и его принцип есть уравновешенность и внутреннее отречение от страсти и желания. Первый подход – это первое побуждение Арджуны, в ужасе отпрянувшего от губительной кульминации всей своей героической деятельности в великом катаклизме битвы и резни на Курукшетре; ему, утратившему весь свой прежний принцип действия, бездействие и отказ от жизни и ее притязаний кажутся единственным выходом. Но голос божественного Учителя призывает его к внутреннему возвышению, а не к физическому отречению от жизни и действия.
Арджуна – кшатрий, раджасический человек, который управляет своим раджасическим действием при помощи высокого саттвического идеала. Он идет вперед к этой гигантской борьбе, к этой Курукшетре с полным принятием радости сражения, как на «праздник битвы», но и с гордой верой в справедливость своего мотива; он мчится вперед в своей быстрой колеснице, разрывая сердца врагов победоносным ревом боевой раковины; ибо желает взглянуть на всех этих царей человеческих, которые пришли сюда отстаивать свое неправое дело и установить как норму жизни пренебрежение к закону, справедливости и истине, которые они хотят заменить нормой себялюбивого, надменного эгоизма. Когда эта вера разрушается в нем, когда почва уходит из-под ног и он утрачивает ментальное основание жизни, в него, раджасического человека, бурно вливается тамасическое качество, вызывающее изумление, горе, отвращение, страх, уныние, смятение ума и войну рассудка против себя, падение до принципа невежества и инертности. В результате он обращается к отрешению. Лучше жизнь нищего, живущего на подаяние, чем эта дхарма кшатрия, эта битва и действие, заканчивающиеся повальной резней, этот принцип власти, славы и силы, который можно осуществить только путем разрушения и кровопролития, это обретение запятнанных кровью удовольствий, эта защита справедливости при помощи средства, которое противоречит любой справедливости, и это утверждение социального закона посредством войны, которая разрушает все, что составляет общество.
Sannyāsa есть отречение от жизни и действия и от трех форм проявления Природы, но к нему надо приближаться через то или иное из трех качеств. Этот импульс может быть тамасическим чувством бессилия, страха, антипатии, омерзения, отвращения к миру и жизни; он может быть раджасическим качеством, склонным к тамасу, импульсом усталости от борьбы, горя, разочарования, отказа далее принимать эту напрасную суматоху деятельности с ее страданиями и вечным недовольством. Импульс может быть импульсом раджаса, стремящегося к саттве, импульсом, направленным на достижение чего-то высшего по отношению ко всему тому, что может дать жизнь, на завоевание высшего состояния, чтобы растоптать саму жизнь, находящуюся под пятой внутренней силы, которая старается разорвать все узы и переступить все границы. Импульс может быть саттвическим, интеллектуальным восприятием тщеты жизни и отсутствия какой бы то ни было реальной цели или оправдания этого вечно совершающего цикла развития мирового существования или духовным восприятием Вечного, Бесконечного, Безмолвного, безымянного и бесформенного Покоя, царящего над всем. Отвращение Арджуны – это тамасическое отвращение к действию саттва-раджасического человека. Учитель может поддержать это отвращение, используя его как темный вход в чистоту и покой аскетической жизни, или может сразу очистить и поднять его к замечательным высотам саттвической тенденции отречения. На самом деле он ни того, ни другого не делает. Он отбивает охоту к тамасическому отвращению и тенденции к отречению и предписывает продолжать действие, все то же яростное и ужасное действие, но он направляет ученика к другому, внутреннему отречению, которое является подлинным выходом из переживаемого им кризиса и дорогой к превосходству души над Природой мира и ее спокойному и хладнокровному действию в мире. Учение Гиты заключается не в физическом аскетизме, а в аскезе внутренней.
Глава VII. Кредо арийского воина
Ответ божественного Учителя на поток страстных сомнений Арджуны, его отвращение к бойне, его чувство горя и греха, его недовольство пустой и несчастной жизнью, его предчувствие дурных результатов дурного дела – это упрек, сделанный в сильных выражениях. В ответ он слышит: все это – смятение ума и заблуждение, слабость сердца, отступление от мужественности бойца и героя. Не это достойно было сына Притхи, не должен был защитник и главная надежда правого дела отказываться от него в час кризиса и опасности или испытывать внезапное изумление сердца и чувств, помрачение разума и упадок воли, отвергая божественное оружие и Богом данную работу. Это не тот путь, которым следует арийский воин; это настроение не приходит с небес и не может привести на небеса, а на земле оно лишает права на ту славу, которая ждет силу, героизм и благородные труды. Пусть он сбросит с себя эту слабую, себе потворствующую жалость, пусть он поднимется и сразит своих врагов!
Ответ героя герою, скажем мы. Но этого ли должны мы ожидать от божественного Учителя, от которого мы скорее требуем, чтобы он всегда поощрял мягкость, безгрешность, самоотречение, отказ от мирских целей и отступление от путей этого мира? Гита ясно говорит, что Арджуна впал в слабость, не свойственную герою, «его глаза полны слез, его сердце объято унынием», потому что он захвачен жалостью, kṛpayāviṣṭam. Не является ли это божественной слабостью? Не является ли жалость божественной эмоцией, которую нельзя убивать грубым упреком? Или мы находимся перед лицом просто проповеди войны и героического действия, ницшеанского кредо мощи и высокомерной силы, иудейской или древней тевтонской твердости, которая считает жалость слабостью и мыслит подобно норвежскому герою, поблагодарившему Бога за данное ему твердое сердце? Но учение Гиты возникает из индийского кредо, а для индийского ума сострадание всегда представляло собой один из важнейших элементов божественной природы. Сам Учитель, перечисляя в одной из последующих глав качества богоподобной Природы в человеке, называет в их числе сострадание живым существам, доброту, свободу от гнева и желания убивать и причинять боль, наряду с бесстрашием, высоким духом и энергией. Грубость и жесткость, жестокость и удовлетворение от убийства врагов, накопление богатств и неправедных наслаждений суть асурические качества, они исходят из неистовой титанической природы, отвергающей присутствие Божественного в мире и Божественного в человеке и поклоняющейся только желанию как своему единственному божеству. Получается, что ни с какой точки зрения слабость Арджуны не заслуживает упрека.
