Бхагаван Раджниш - Мгновения вечности
Пилот сказал мне: «Это кажется полной нелепостью. Самолет был готов, я был готов, я ждал, вы были готовы, вы ждали, а они просто откладывали отлет, и отложили его на двенадцать часов, по той простой причине, чтобы вы прилетели в следующую тюрьму посреди ночи, и нам приказывали: «Летите настолько медленно, насколько это возможно, спешить некуда».
Но они продержали меня в эти двенадцать часов в наручниках, мои ноги были скованы цепями, на груди была цепь, из-за того, что там повсюду были средства массовой информации, они нацепили еще одну цепь на мои наручники, чтобы я не мог помахать им рукой.
Пилот сказал мне: «Этого еще никогда не было раньше, в самолете уж вы точно не сможете сбежать. Даже преступники, даже убийцы могут снять цепи в самолете, им разрешают, разрешают снять наручники в самолете, но вам они этого не разрешили. Это чистая месть. Но вы выглядите такими спокойными и тихими, создается такое ощущение, что вы наслаждаетесь поездкой».
И, в конце концов, они начали спрашивать меня: «В чем тайна вашего спокойствия? Вы не сердитесь, не критикуете, практически все, что происходит с вами сейчас, нелегально».
Я сказал: «Это возможность, я еще никогда раньше в жизни не отдыхал двенадцать часов подряд. Они полны понимания!»
В конце концов, стюардесса сказала мне: «Мы спрашивали — какое преступление мог совершить этот молчаливый человек?» И все они сказали — комендант, чиновник госдепартамента: «Он не совершал никаких преступлений! Его единственным преступлением было то, что он учил людей быть молчаливыми и радоваться жизни».
В тот день, в который они привезли и оставили меня в Орегоне, у них стояли слезы в глазах: у пилота, у стюардессы, у помощника пилота. Они сказали: «Когда у нас будут выходные, мы постараемся приехать в вашу общину, потому что вы дали нам почувствовать, что мы чего-то упускаем. Мы не знаем, что это, но мы упускаем, и мы хотим научиться. Мы теперь узнали это.
Угроза взрыва и заседание по делу о залоге
Восьмого ноября Раджниш отправился на слушание дела о залоге в Портланд, на котором судья Леви принял решение об освобождении его под залог в пятьсот тысяч долларов. В тюрьме прозвучал телефонный звонок, что там заложена бомба. Вся тюрьма была эвакуирована, а Раджниша привели туда, чтобы он забрал все свои вещи.
— В Орегоне я предстал перед федеральным судьей, и он сразу понял, что я не совершал никакого преступления. Он выпустил меня под залог.
Мой залог оказался пятьсот тысяч долларов, это около семидесяти пяти лакхов рупий, даже охранник, который вел меня в тюрьму, беспокоился: откуда вы возьмете такие деньги? Это слишком большая цифра. За всю жизнь я еще никогда не слышал о таком большом залоге, откуда вам взять такие деньги? Вы выглядите таким расслабленным и спокойным».
Я сказал: «Я не беспокоюсь о таких вещах. Помощь должна прийти».
Он сказал: «Но как это может случиться?
Я сказал: «Этого я не знаю. Как — не мой язык. Это просто случится».
Он выглядел удивленным, он не мог поверить в такую возможность. Но это случилось через десять минут, он прибежал ко мне и сказал: «Вы были правы. Деньги внесены на счет!» Он сказал еще: «Это и ряда вон выходящее событие: с человека, который не совершил никакого преступления, взяли такой немыслимо большой залог. Но вы еще более странный, чем судья, потому что вы при этом остались таким спокойным и отстраненным».
Когда я пошел в тюрьму, первым делом я сразу пошел в душ, потому что было время для душа. Охранник стоял рядом и сказал: «Неужели вы не можете пропустить душ даже сегодня? Если никто не заплатит залог, вы проведете в тюрьме двадцать лет».
Я сказал: «Пусть вас это не волнует сейчас, пока я должен как следует помыться. Я всегда верил в судьбу. После душа приходите, и мы поговорим».
Когда я вышел после душа, он уже стоял у ванной комнаты. Он сказал: «Кто-то заплатил залог, — он не мог в это поверить, — как у вас все получается!»
Я сказал: «Я ничего не устраивал. За всю жизнь я никогда ничего не делал специально, но все происходило само собой».
Когда вы в расслабленном состоянии, существование заботится о вас. И тогда вы расслаблены. Если существование хочет, чтобы вы сидели в тюрьме двадцать лет, это хорошо, если оно хочет, чтобы другие люди сидели в тюрьме, так и будет, это тоже хорошо. Все зависит от существования. Как оно хочет, так и будет.
Я отправился в камеру, чтобы забрать оттуда одежду и вещи, и я был удивлен, когда увидел, что весь этаж был пуст, раньше там все время было полно офицеров и всяких людей, клерков, весь департамент тюрьмы собирался там. Я спросил у охранника, с которым пришел туда: «Что случилось? Сегодня что — выходные или случилось что-то еще?»
Он ответил: «Нет, ничего, просто смена караула!»
Но я сказал: «Я не глупец. Я видел раньше смену караула, я сидел в тюрьме двенадцать дней. До тех пор, пока не придет сменщик, охранник не может оставить своего поста. Такого быть не может при смене постов, когда старые охранники уходят, не дождавшись новых.
Он сказал: «Я не знаю, просто посидите здесь, а я найду своего боса, чтобы подписать все бумаги, а вы пока соберите вашу одежду». Впервые за двенадцать дней они оставили меня одного. Раньше меня все время сопровождали два человека с оружием, несмотря на то, что я все время был в наручниках, в цепях. Впервые меня оставили без цепей, оставили одного в камере, охранник запер камеру и отправился к своему босу. Я не имел ни малейшего понятия о том, что происходит. Через несколько минут он пришел и отдал мне одежду, и меня выпустили.
Когда я пришел в отель, в котором мне сняли комнату, туда долетели новости о том, что в тюрьме нашли бомбу как раз в том месте, где я сидел, но кто мог подложить бомбу? В тюрьму не так просто проникнуть. Потому что сначала нужно пройти через три уровня электрозаграждений, которые находятся под большим напряжением, так что, скорее всего это могли сделать только служащие тюрьмы, теперь вам будет ясно, почему на моем этаже не было ни одного человека, почему охранник оставил меня там одного и ушел оттуда. Позже уже я узнал, что подпись начальника тюрьмы была не нужна. Нужна была только моя подпись, потому что я получал мои вещи обратно. В этом было все и дело, какое к этому отношение имел начальник тюрьмы?
Они не знали, когда меня освободит суд присяжных заседателей, а эта бомба была настроена на определенное время. Они не знали, и упустили возможность. Такие люди просто фашисты. Нет другого слова для того, чтобы описать таких людей.
За два часа до того как суд освободил меня, ко мне пришел индийский посольский служащий из Сан-Франциско. Его послал индийский посол, чтобы он спросил меня, не нужно ли мне что-то.
Я сказал: «Ты пришел слишком поздно. Меня освободят через два часа. Где ты был двенадцать дней?»
Меня освободили, и тогда мне позвонил посол из Вашингтона: «Вам нужна наша помощь?»
Я сказал: «Какую помощь вы мне может оказать сейчас? Где вы были в эти двенадцать дней?»
Я сказал: «Мне не нужна сейчас никакая помощь. Если вам самим нужна помощь, можете сказать мне, и я могу помочь вам. Вам должно быть стыдно, вы должны просто подать в отставку, вы не смогли замолвить за меня ни слова, и теперь вам лучше молчать. Вы должны были дать интервью по телевидению, в котором говорится, что это совершенно нелегальные действия со стороны США, вы должны были оказать давление на американское правительство». Но они не пошевелили даже пальцем. Произошло обратно, я слышал из надежного источника, что американское правительство купило двух членов индийского парламента, чтобы они помешали парламенту в том случае, если он попытается помочь мне каким-либо образом.
Когда суд принял решение о моем освобождении, им пришлось меня освободить, потому что я не совершал никакого преступления, они сразу выпустили закон в Германии, согласно которому я не имел право въезжать в нее. Они сделали это из-за того, что в Германии у меня шесть общин, такого же типа, как в Америке, и они боялись, что если я поеду в Германию, я сделаю большую общину больше, чем в Америке, там уже было шесть общин. А Западная Германия находилась под их воздействием.
Это такая чепуха. Я никогда не был в Германии, я никогда не совершал никакого преступления в Германии, но они чувствовали ко мне такую антипатию, они боялись, что я отправлюсь после того, как меня освободят, сразу в Германию. И они приняли закон. На самом деле им закон принимать было не нужно, можно было просто отказать мне в визе. Но они, наверное, боялись, какой-то посол мог находиться под моим влиянием, и мог бы дать мне визу в Германию. И поэтому они решили сразу оставить все точки в этом вопросе, и принять закон, согласно которому я не имел права въезжать в Германию, под угрозой мгновенного ареста.
Какой предлог они для этого нашли? Я был признан опасным человеком, у меня было большое количество последователей, которые любили меня настолько сильно, что могли сделать все, что угодно, а они не хотели рисковать.
